Новые русские - Михаил Рогожин

— Нет! Ой, нет! Не могу смотреть! Уберите! — истерично кричит Вера. Не потому, что ей жалко барашка, просто когда нервы на пределе, любая неожиданная деталь способна вывести из равновесия.

Все с недоумением смотрят на перекосившееся лицо гостьи. Ее очки едва удерживаются на вздернутом кончике носа. Широкие ноздри шумно втягивают воздух. Страдальческая улыбка оголяет крупные зубы, закусившие нижнюю губу.

Темиров тихо приказывает:

— Унеси.

Юноша с непониманием смотрит на него, не веря своим ушам. Не может сообразить, как начинать бешбармак без распределения головы.

Темирову приходится подкрепить приказ грубым жестом. После чего юноша исчезает. Жаке, не отрываясь, смотрит на Веру. Какой темперамент, оказывается, способен вырываться из глубин души, казалось бы, спокойной, солидной женщины. Он еще в Иванове уловил невидимые ниточки страстей, которыми ее опутал сам шайтан. Она сама вряд ли представляет, на какое буйство плоти способен толкнуть ее потерявший управление темперамент. В предчувствии огненных струй, Темиров по-кошачьи зажмуривает глаза. Уголки его тонких черных усов закругляются вверх.

Вера приходит в себя. Ей неловко за столь неадекватную реакцию. Но она действительно терпеть не может вареную баранину, а уж тем более любоваться страшной голой головой несчастного барашка.

— Извините, я не могу это есть, — умоляюще произносит она. — Мне жалко это животное. Варварство есть его. Он был таким симпатичным… — единственный выход для Веры — изображать вегетарианку.

— А, — презрительно машет рукой Жаке. — Вечно в Москве какая-нибудь мода. То хлеб не едят, то в яйцах какой-то холестерин находят. А теперь, значит, баранов жалеют. Все мои предки и предки всех казахов питались мясом. Поэтому мы, казахи, остаемся мужчинами до ста лет.

Вера не способна притронуться к еде совсем по другим причинам, но разве объяснишь этому гордому мужчине, почему у нее пропал аппетит. Для него изменять жене — основное занятие.

— Хорошо, — соглашается хозяин. — Не будем есть бешбармак. Будем есть дыню, арбуз, персики и запивать шампанским. Как в Париже.

Девушка, та, что прислуживает за столом, бросается исполнять приказ. Кука продолжает играть тихую грустную мелодию.

— А… — сердится Темиров, — хватит степную грусть на нас нагонять. Сыграй что-нибудь неаполитанское.

К изумлению Веры, девушка на двух струнах начинает играть знаменитую неаполитанскую песню. Темиров подсаживается на корточки к ногам своей дорогой гостьи. Тут же в кубки наливается шампанское. Он предлагает Вере выпить. Она соглашается. Пьет долго, пока не осушает весь кубок. По жесту Темирова Юка вновь наполняет кубки шампанским и, незаметно для Веры, плескает в него немного коньяку.

— Хочу сказать тост! — объявляет Жаке, совсем приблизив свое лицо к Вериному. — Айналайн! Ты для меня больше, чем весь фонд господина Глотова. Один твой взгляд уже стоит «мерседеса». Мне в Москве нужна такая женщина. Я бы мог, не торопясь, постепенно приручать тебя. Ждать, когда ты ко мне привыкнешь. Но зачем? Терять время, которое дорого нам обоим? Хороший конь сразу чувствует руку хозяина. Вместе они превращаются в одно неукротимое существо. Мои планы обширны и грандиозны. Отныне ты рядом. Другого пути у тебя нет. Выпьем за твое счастье. Аллах всегда на моей стороне.

Вера пожимает плечами. Дурак какой-то. Он, наверное, не знает, что она не работает в фонде и не собирается этого делать. Но чокается с раскрасневшимся хозяином и выпивает без всяких раздумий.

Темиров встает. «Покушай без меня. Пойду сделаю несколько звонков. Юка, хорошо ухаживай за гостьей». Идет к двери и бесшумно исчезает.

Вера вздыхает с облегчением. Дай Бог, больше не вернется. Юка суетится возле нее.

— Поешь дыню. Эта — медовая, а та — ананас. Я тебе еще налью. Выпьем вместе?

Не дожидаясь согласия, наливает в кубки шампанское.

— Выпей, выпей. Ты нам нравишься. Настоящая дама. Мы тебя полюбим.

Вера машинально выпивает. К ним присоединяется вторая девушка.

— Ой, можно и мне выпить с тобой за дружбу?

«Интересно, о какой дружбе может идти речь?» — думает Вера. Но эти девчонки — единственные живые существа, которые могут ее спасти.

— Девочки, проводите меня. Я не знаю, как отсюда выйти.

— Ты и не выйдешь, — спокойно сообщают они в один голос.

— То есть, как это? — удивляется Вера.

— С сегодняшнего дня ты — жена нашего хозяина. Он сам будет решать, когда и куда тебе ходить.

Какое-то время Вера молчит. Слишком уж нелепо звучит это утверждение. Неужели Жаке Темиров, бывший министр, способен на подобный поступок? Даже не спросил ее согласия… Вера тихо, стараясь держать себя в руках, спрашивает:

— Он собирается насиловать меня?

— Почему насиловать? Ты же сама пришла? — опять в один голос удивляются девушки.

Юка наливает ей шампанское и втихаря подливает коньяк. Вера пьет маленькими глоточками. Ее охватывает волнение. Необходимо побыстрее все узнать.

— А что будет делать Жаке, если я начну сопротивляться?

— Ой, не вздумай. Накажет плетками. Запрет в темной комнате. Заставит не спать.

Вера усмехается:

— Уж лучше пусть убьет.

Девушки переглядываются. Одна из них шепчет на ухо Вере:

— Сразу не убьет, но живой отсюда не отпустит.

Нельзя сказать, что это сообщение вызывает у Веры панический страх. Но волю парализует. Она вдруг вспоминает собственную идею — уж если изменить, то лучше по принуждению. И с кем? С казахом? Судя по всему, бандитом, хоть и бывшим министром. Накаркала себе! Рядом с этим азиатом Глотов кажется невинным младенцем. Значит, Темиров решил, что с ней можно как с подстилкой, от одних ног оттащил и подложил под свои? Сволочь.

Но Верина злость наталкивается на мысли о Максе. Он-то без всяких угрызений совести привел в их семейный дом каких-то блядей. Да еще друзей позвал. Одному, видать, скучно. А чем она хуже? Глотать его оскорбления? Нет. Судьбе угодно, чтобы она довела задуманное до конца. Ведь звала же она в постель Глотова. Но Темиров… представить невозможно. Вера пробует дыню. Такой сладкой давно не ела. Вокруг — зима, а у них тут — рай земной. Где ж еще грешить? От этих шальных мыслей ее отвлекают руки девушек. Они зачем-то начинают ее раздевать. Вера подчиняется, но хочет заглянуть им в глаза. В ее голове что-то соскользнуло, и все поплыло по кругу. Это уже от выпитого. Вере приходится закрывать один глаз, чтобы все вернулось на место.

— Аккуратненько, аккуратненько, — звучит ручейком голос девушки. — Мы тебя разденем и освежим розовой водой.

Вере смешно. Взрослая, немолодая баба в руках девчонок, почти подростков. К чему они ее готовят? Неужели к смерти? Спрашивать не хочется, тем более что они укладывают ее на спину и под голову подкладывают подушки. Вера закрывает глаза. Чувствует только легкие прикосновения тонких холодных пальчиков. С нее стягивают юбку, колготки. Никакой грубости, наоборот, кажется, ее ласкают. Никогда она не испытывала женских ласк. По уже абсолютно голому телу скользит влажная губка, распространяя аромат чайных роз. А за ней щеками, губами и ладошками девочки высушивают кожу. Ощущение невероятной нежности. Будто по ней катают невесомые персики. Уверенные маленькие руки мягко разводят ее ноги и занимаются подмыванием. Это пережить невозможно. Стыдно и прекрасно одновременно. Вера вздрагивает, приподнимает голову, с трудом приоткрывает глаза. В нескольких метрах от нее, в длинной белой рубашке, стоит Жаке, его кривые волосатые ноги чуть согнуты в коленях. Должно быть, он готовится к прыжку. От него исходит хищная жажда насилия. Вера охает, закрывает глаза и откидывается на подушки. Девичьи руки умело продолжают делать свое дело. Остается подчиниться их власти. Никогда ранее не испытываемые запретные ласки начинают волновать. Уже не хочется вспоминать о Максе, не хочется видеть кривые черные ноги Темирова, хочется расслабиться и превратиться в ощущение.

— Переверните ее на живот, — приказывает Темиров.

Девушки послушно, нежно и легко переворачивают грузную Веру. Она не сопротивляется.

— Пошире, пошире ноги, — требует он.

Вера сама уже готова подчиняться. «Подложите ей под живот пару подушек», — слышит она и поднимается на коленях, чтобы облегчить девушкам работу. Как только подушки заставили ее принять изогнутую позу, две горячие жесткие руки впились в ее дородные ягодицы, и она почувствовала, как медленно и вяло входит в нее Жаке. Ей становится даже обидно. Ради чего все затевалось? Но неожиданно снизу, параллельно со стараниями Жаке, начинается быстрое короткое движение языка одной из девчонок, моментально поднимающее в ней целую стихию чувств. Больше она не думает о Темирове. Возникает странная немыслимая гармония. Вера боится стонать, чтобы не нарушить ее власть над собой. Кто и что с ней делают, неважно. К голове это никакого отношения не имеет. Тело наполняется и живет своей единственно счастливой жизнью, когда мгновение растягивается в вечность. Тихий девичий стон рядом подхлестывает ее эмоции…