Новые русские - Михаил Рогожин

— Насилу доехала. Везде заносы. Только что была у Элеоноры. Представляешь, застала ее не одну!

Таисья изображает снисходительную гримасу.

— Тоже мне новость. Я в курсе. Бедная Катя.

От этих слов лицо Нинон вытягивается.

— Причем тут Катя?

— Как причем? — спрашивает Таисья, соображая, что поторопилась. Нинон принесла другую информацию. Ай да Элеонора! Активно закончила траур.

— Так кого же ты встретила у нее? — старается спросить как можно наивнее.

Но Нинон не проведешь. Ей только след взять, а дальше она сама на жертву выйдет.

— С чего это ты беспокоишься насчет Кати? — спрашивает она, глядя в упор.

Но и Таисья — закаленный боец. Ее поймать на растерянности трудно.

— А то как же? Катя должна была ночевать у Элеоноры, а там по ночам, сама слышала, Ласкарат разгуливает. Представляю, какого страха натерпелась.

— Вечно, Таисья, слышишь звон, да не знаешь, где он, — успокаивается Нинон. Хочет пройти на кухню, но хозяйка увлекает ее в комнату, вспомнив, что не успела убрать чашку и тарелку после Гликерии. Ни к чему Нинон знать о визите.

Нинон закуривает, садится на крутящийся стул у рояля.

— Мужчину я там встретила. Представляешь? Незнакомого. К ней вчера вечером пришел морильщик тараканов. А она, страшась явления Ласкарата, попросила его остаться ночевать. Подумай, Таисья! Незнакомого мужика взяла в охранники. Совсем свихнулась. Пока она боится призраков, этот морильщик тюкнет раз по темечку, и иди, дорогая, гуляй под руку со своим Ласкаратом. Совсем плохая…

Таисья Федоровна ощущает прилив энергии. Такое с ней бывает, когда она с головой влезает в разборку чужих проблем.

— Да разве можно допускать незнакомого человека? Столько ценностей в доме! У святого рука и то поднимется. Спали вместе?

— Нет. Он в зале, на канапе.

— Видный мужчина?

Нинон глубоко затягивается, тонкой струйкой выпускает дым. С этой точки зрения смотреть на него ей даже на ум не пришло. Зрительно восстановить его внешность совершенно невозможно. Был какой-то мужчина, вроде седой, маленький… одним словом, морильщик тараканов. Поэтому отвечает на вопрос Таисьи без энтузиазма:

— Ну, какой видный? Обычный мужик. Во что-то одет, как-то выглядит. В носках по полу ходит. Вообще-то он испугался, увидев меня.

— А Элеонора как с ним?

— Никак. Максом зовет. Он ей там в ванной раковину прочищает.

— Ох, спасать девку надо. Спасать.

— И я о том же. Совсем плохая, — соглашается Нинон.

— Кофе хочешь?

— Нет. Спасибо. В бассейн опаздываю. Не могла к тебе не заскочить. Ты проведи с Элеонорой воспитательную работу.

— Не сомневайся, — важно кивает Таисья.

Нинон тушит сигарету, целует подругу и под азартный лай мопсов пропадает за дверью. Таисья Федоровна, не теряя ни минуты, садится за телефон. Начинает дозваниваться Кате. Интуиция подсказывает ей, что возникшие проблемы нужно решать вкупе. Важно разобраться — Элеонора дурит от испуга или преследует какие-то определенные цели. Телефонными звонками в таком тонком деле не обойтись. Лучше собрать всех вместе на ужин. И понаблюдать.

Гости не утруждают себя пунктуальностью. Первыми приходят те, кто мог бы вообще не приходить. Маленький юркий академик, ученик Ландау, совершенно не замечающий своей бесцветной жены, но зато женщинам до сорока непременно объясняющий на ушко, что он, хоть и физик-теоретик, но в жизни — сексуал-практик. Он важно расхаживает вокруг накрытого стола, — зачем-то оттягивает подтяжки под пиджаком, щелкает ими и прикидывает, сколько будет гостей. Вторая пара — писатели, друзья покойного Пояркова и неизменные спутники всех застолий. Она — графиня Леондовская, владея шестью языками, переводит тексты иностранных детских книжек, а он, коренной омич, Савелий Лейфель, на их основе пишет оригинальные повести. За последние годы оба сдали. Савелий обрюзг и потерял оптимизм, столь необходимый детским писателям. А графиня с головой ушла в восстановление генеалогического дерева своей семьи. В кресле, возле рояля, черным штырем восседает Гликерия Сергеевна. Рядом, в смокинге, явно с плеча Сталецкого, стоит седой, насупленный человек, ее муж — Петр Иванович. Наконец, к радости Таисьи Федоровны, появляется Катя под руку со Степаном. Второй рукой «новый русский» прижимает к себе полное ведро роз. Среди присутствующих это производит впечатление. Таисья переглядывается с Гликерией Сергеевной. Они обе соглашаются, что консьержка не ошиблась. Степан сразу становится объектом внимания. По его внешнему виду уже чувствуется, что он адаптировался в Москве. Подтверждение тому — новый красный однобортный пиджак, рабочая униформа местных миллионеров. Приглашенные на ужин несколько растеряны, не зная, по какому поводу праздник. Старые времена, когда Таисья Федоровна устраивала вечера каждую неделю, ушли в прошлое. Поэтому возникает молчаливое предположение, что все приглашены ради этой «сладкой парочки», как нынче принято говорить о тех, кому завидуют в Москве. Нинон, ненакрашенная и расслабленная после бассейна, вошла почти незаметно, если не считать возбуждения, охватившего при этом академика, ученика Ландау. Она не в первый раз благосклонно выслушивает его намеки и иногда позволяет погладить ногу, но на все дальнейшие претензии отвечает вопросом: «А если вы на мне умрете?» Возможно, благодаря ее отказу, российская наука собирается отпраздновать его семидесятилетие.

Элеонора приходит последней, но зато вызывает поток комплиментов детского писателя Савелия Лейфеля. Она действительно неотразима. После смерти Ласкарата, казалось, красота ее поблекла, поистерся присущий ей шарм. И вдруг мелкие черты ее лица приобрели значимость и выразительность. Всегдашняя застывшая высокомерная маска смягчена внутренним покоем. Сиреневые тени, утепляющие взгляд, удачно сочетаются с розовыми, едва оживающими в улыбке губами. Она в сером брючном костюме с малиновым пером, торчащим из нагрудного кармана. Таисья Федоровна усаживает Элеонору напротив Степана, а сама выбирает место между ними, готовая контролировать любой взгляд, посланный друг другу.

Ужин начинается. Хлопают открываемые бутылки шампанского. Над столом парят передаваемые из рук в руки блюда с закусками, звенит коллекционное стекло, летают обрывки восторженных фраз. В центре пиршества, на столе, в королевской позе величественно возлежит фаршированная щука. С этой минуты она становится объектом вожделения. Ей адресуются комплименты, ее ласкают взглядами, о ней вздыхают, и, возможно, именно ей завидует жена академика, ученика Ландау. Таисья Федоровна, подобно капитану океанского корабля, энергично распоряжается разношерстной командой. Предлагает отведать грибочки, рассказывает, где можно купить подешевле осетрину, убеждает попробовать креветки, запеченные в баклажанах. За столом царит приподнято-бесцеремонное возбуждение. Поедая салаты и деликатесы, каждый думает про себя: «Надо же, ни с того ни с сего и такой банкет!»

Степан ест сосредоточенно, не глазея по сторонам. Катя подкладывает ему то одно, то другое. Элеонора, как всегда, осторожно ковыряет вилкой кусочки курицы в соусе «сациви». Никаких намеков на вчерашнюю близость. Это несколько успокаивает Таисью Федоровну. «Значит, не любовь», — отмечает она про себя. Влюбленные, да еще после первой близости, не могут с таким аппетитом уплетать закуски. А раз не любовь, то и дело плевое. Остается выведать мотивы. За этим дело не станет. Таисья Федоровна переводит взгляд на Гликерию Сергеевну. Та от волнения не может есть. Ее благоверный ухаживает за ней безостановочно. На тарелке нет ни единого пустого места. Постепенно народ устает жевать. В руках появляются сигареты и пепельницы. Степан встает из-за стола, выходит в полукомнату рядом с роялем. Разглядывает книги. Катю, поспешившую за ним, задерживает академик, ученик Ландау, со своими традиционными намеками. Элеонора выходит вслед за Степаном. Глаза Таисьи Федоровны, точно два «полароида», готовы сделать моментальные снимки. Вот Элеонора поравнялась со Степаном, что-то говорит ему через плечо. Он не реагирует. Она хочет отойти. Он еле заметным движением руки задерживает ее. «Неужели любовь?» — в который раз проносится в голове Таисьи Федоровны. Элеонора оглядывается на гостей за столом. Степан пытается что-то объяснить. Она не хочет слушать. Ей неудобно стоять рядом. Тогда он почти насильно увлекает ее на диван. В это время Катя избавляется от ученика Ландау, успевшего под столом сжать ее коленку. Гликерия Сергеевна мгновенно оценивает обстановку и обращается к Кате:

— Катюша, милая, помогите мне.

Катя задерживается в нерешительности.

— Уже три года не знаю, что делать. У меня есть диадема работы Фаберже… куда мне лучше обратиться — в наш музей или на Сотби?

Приманка закинута мастерски. Катя загорается, как спичка. На какое-то время она теряет из виду Степана и устремляется к старухе. Нинон при этом известии — ноль эмоций. Видела она эту диадему. Подделка чистой воды. Таисья продолжает наблюдение. Ей мешает Савелий Лейфель, уныло рассуждающий о судьбе детской литературы. Он в нее верит, а графиня Леондовская нет. «Пока будут рождаться дети, вы с голоду не помрете», — резонно замечает Таисья Федоровна. В диалог вступает супружница. Наблюдать в таких условиях становится невозможно. А ведь есть за чем! Степан уже держит руку Элеоноры в своих огромных веснушчатых щупальцах. «Если у него и в штанах такой же размер, тяжело будет оттащить Элеонору», — отмечает про себя княгиня Пояркова. Но, слава Богу, там происходят какие-то разногласия. Таисья Федоровна, несмотря на фундаментальность фигуры, срывается с места, оставляет в недоумении писательскую среду и подкатывает к роялю.