Гиперборейские тайны Руси - Валерий Никитич Демин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сожидай Добрынюшку по три году;
Если в три году не буду, жди другого три;
А как сполнится времени шесть годов,
Да не буду я домой из чиста поля,
Поминай меня Добрынюшку убитого…
Рис. 65. Бой Добрыни со Змеем. Художник Константин Васильев
Интересно: куда это можно на такой долгий срок отъезжать? Былины особой тайны из этого не делают, ибо начинаются со странного на первый взгляд «плача» сурового русского богатыря. Он корит родную мать – ни больше ни меньше – за то, что она его народила на свет белый! А раз уж так получилось, что на свет произвела, то нужно было и умертвить (ничего себе зачин-то) – утопить в морской пучине. Надо полагать, здесь – пусть бессознательно и схематично – все же содержится намек на направление будущих многолетних отлучек Добрыни: ко все тому же Океану-морю синему:
«Ах ты ей, государыня родна матушка!
Ты на что меня, Добрынюшку, несчастного спородила?
Спородила бы, государыня родна матушка,
Ты бы беленьким горючим меня камешком,
Завернула в тонкий в льняной во рукавичек,
Спустила бы меня во сине море:
Я бы век, Добрыня, в море лежал…
Узнаете? Что-то знакомое, не правда ли? Еще бы – это ведь библейский сюжет: младенца Моисея пускают по реке в корзине к морю. Но и Ветхий Завет не оригинален: еще раньше примерно то же самое древние египтяне рассказывали про Осириса. В разных концах земли разные народы рассказывали о младенцах, путешествующих подобным образом – будь то якутский Эр-Соготох или же аккадский Саргон. На тихоокеанском побережье России похожую историю знавали амурские нивхи: достаточно перечитать уже упоминавшуюся сказку «Храбрый Азмун». Все это лишний раз подтверждает одну из главных исходных идей настоящей книги: культура, язык и мировоззрение всех без исключения древних и современных народов имеют общие корни, уходящие в гиперборейские времена.
Но, конечно, главный подвиг Добрыни Никитича – победоносная битва со Змеем (или Змеей, как уточняется в ряде вариантов этой исключительно популярной былины, как например, в тексте, записанном все тем же А.Ф. Гильфердингом и во все тех же Кижах, но у другого сказителя – Абрама Евтихиевича Чукова (по прозванию Бутылка):
Тогда Змея она проклятая
Говорила-то Добрыне да Никитичу:
«Не отдам я тебе князевой племянницы
Без бою, без драки-кроволития!»
Заводила она бой-драку великую.
Они дрались трои суточки,
Но не мог Добрыня Змею перебить.
Хочет тут Добрыня от Змеи отстать,
Как с небес Добрыне глас гласит:
«Молодой Добрыня сын Никитинич!
Дрался со Змеей ты трои суточки,
Подерись со Змеею еще три часа:
Ты побьешь Змею да ту проклятую!»
Он подрался со Змеею еще три часа,
Он побил Змею да ту проклятую.
Та Змея она кровью пошла.
Стоял у Змеи он трои суточки,
Не мог Добрыня крови переждать.
Хотел Добрыня от крови отстать,
С небес Добрыне опять глас гласит:
«Ах ты эй, Добрыня сын Никитинич!
Стоял у крови ты троя суточки,
Постой у крови да еще три часа.
Бери свое копье да бурзамецкое
И бей копьем да во сыру землю,
Сам копью да проговаривай:
Расступись-ка, матушка сыра земля,
На четыре расступись да ты на четверти
Ты пожри-ка эту кровь да всю змеиную!»
Расступилась тогда матушка сыра земля
Пожрала она кровь да всю змеиную <…>
* * *
Исторические корни образа Добрыни Никитича также гораздо древнее эпохи Киевской Руси, с которой он связан народной молвой и специалистами-учеными. История странствий былинного богатыря настолько напоминает фабулу Гомеровой «Одиссеи», что это даже при очень большом желании нельзя признать случайным. Судьбы обоих героев – эллинского и русского – настолько сходны, что это позволило одному из известных исследователей былинного эпоса – Борису Николаевичу Путилину (1919–1997) – сделать вывод: «Добрыня – это русский Одиссей». К оставленной богатырем дома жене сватаются напористые женихи. Действия Добрыни по возвращении домой почти полностью соответствуют тому, как вел себя муж Пенелопы: на первых порах он предпочел остаться неузнанным. Добрыня, правда, переоделся не в рубище странника, а в костюм скомороха.
Есть в цикле былин о Добрыне и своя волшебница Цирцея (Кирка), родившая Одиссею сына Телегона – будущего отцеубийцу – и обратившая спутников царя Итаки в свиней (по античной традиции, у Цирцеи был еще один сын от Одиссея – Латин, о котором речь еще впереди). В русской былине в сходной роли выступает колдунья и обольстительница Маринка (Марина Игнатьевна); в былинах, записанных на Печоре, за ней даже закрепилась кликуха – Маринка Люта Гроза. Впрочем, в отношении нее народ не пожалел и более крепких эпитетов. Из-за некоторых скользких моментов в развитии сюжета и множества нецензурных выражений былина эта в деталях мало знакома современному читателю, хотя в прошлом соперничала с самыми популярными древнерусскими сказаниями (ниже приводятся фрагменты из варианта, записанного в XVIII веке Киршею Даниловым). В ней нетрудно обнаружить самые глубокие пласты народного языческого мировоззрения. Маринка – славянская ведьма в подлинном смысле этого слова: молодая, красивая, коварная, наделенная злыми чарами. За невольно нанесенную обиду Добрыню вместе с его девятью друзьями (или же неудачливыми претендентами на жестокое сердце колдуньи) обратила она в гнедых (вариант – поганых) туров (в ряде случаев общее число заколдованных туров доходит до сорока):
<…> Маринка была волшебниця [так!],
А брала она с собой книгу волшебную,
А брала она с собой да складной ножичёк,
А спускалась она скоро да с крута крылця,
У Добрыни-то ’читала девети [так!] следов,
И как ’сякой след ножом она перечертила —
Обернула
