Кот со многими хвостами. Происхождение зла - Эллери Куин

Тем временем заключенный пребывал в мрачном настроении. Он отказывался говорить, а иногда и есть. Казалось, он живет только ради свиданий с женой, которую постоянно призывал. Миссис Казалис в сопровождении сестры и ее мужа прилетела из Флориды 30 октября. Она не желала верить сообщениям об аресте мужа, о признании в нем Кота и заявляла репортерам в Майами и Нью-Йорке, что «тут какая-то ошибка, и этого не может быть». Однако это продолжалось лишь до первой встречи с мужем. После свидания с ним миссис Казалис вышла смертельно бледная, на вопросы прессы молча качала головой и направилась прямо домой к сестре. Пробыв там четыре часа, она вернулась в свою квартиру.

В первые дни после ареста Кота именно его верной спутнице пришлось принять на себя всю силу враждебности окружающих. На миссис Казалис показывали пальцем, над ней смеялись, ее преследовали. Сестра и ее муж исчезли — никто не знал, куда они уехали. Горничная покинула миссис Казалис, и она не смогла нанять другую. Домовладельцы потребовали освободить квартиру и дали понять, что в случае отказа используют любые средства для выселения. Миссис Казалис не сопротивлялась — сдав мебель на хранение, она переехала в маленький отель, но, когда на следующее утро администрация узнала, кто она такая, ее попросили немедленно выехать. На сей раз миссис Казалис поселилась в мрачных меблированных комнатах на Хорейшо-стрит в Гринвич-Виллидж, где ее и разыскал старший брат, Роджер Брэхем Меригру из Бангора в штате Мэн.

Визит мистера Меригру к сестре не продлился долго. Он прибыл в сопровождении субъекта с рыбьей физиономией и портфелем в руках. Когда без четверти четыре утра они вышли из дома на Хорейшо-стрит и обнаружили поджидающих репортеров, спутник Меригру закрыл его собой, дав ему возможность сбежать, и сделал заявление, которое днем появилось в газетах: «Как адвокат мистера Меригру, я уполномочен заявить следующее. Мистер Меригру несколько дней пытался убедить свою сестру, миссис Казалис, присоединиться к ее родне в штате Мэн, но она отказывалась. Поэтому он прилетел в Нью-Йорк, чтобы попытаться уговорить ее при личной встрече. Миссис Казалис снова отказалась. Мистеру Меригру остается только вернуться домой». На вопросы репортеров, почему мистер Меригру не остался с сестрой в Нью-Йорке, адвокат из Мэна огрызнулся: «Спросите об этом его самого». Позднее бангорская газета попыталась вытянуть несколько слов из Меригру. «Муж моей сестры безумен, — заявил он. — У меня нет причин защищать маньяка-убийцу. Вся эта шумиха просто несправедлива по отношению к нам. Любые дальнейшие заявления должны исходить только от моей сестры». Обширные деловые интересы Меригру распространялись на всю Новую Англию, ему не нужны были скандалы.

В итоге миссис Казалис пришлось выдерживать испытание в одиночку, живя в убогих меблированных комнатах, осаждаемых репортерами, навещая мужа и становясь с каждым днем все более мрачной и молчаливой.

Она наняла для защиты мужа знаменитого адвоката Дэррелла Айронса. Он ни о чем не распространялся, но пошли слухи, что ему приходится нелегко. Говорили, что Казалис отказывается от защиты и не желает сотрудничать с психиатрами, которых Айронс постоянно присылал к нему в камеру. Начали поступать сообщения о диких приступах гнева, попытках физического насилия и бессвязном бреде со стороны заключенного. Те, кто хорошо знал Айронса, утверждали, что он сам распускает эти слухи, и они вряд ли соответствуют действительности. Было ясно, какую линию изберет защита, так как окружной прокурор твердо намеревался преследовать в суде Казалиса как человека, полностью отдававшего себе отчет в своих поступках, он демонстрировал это в повседневной жизни, даже в период совершения преступлений. Казалис безусловно способен действовать рационально и, таким образом, в юридическом смысле должен считаться вменяемым, независимо от того, каким он будет считаться с медицинской точки зрения. Говорили, что у прокурора имеются веские аргументы в виде бесед заключенного с назначенным мэром специальным следователем и инспектором Ричардом Квином из Главного полицейского управления в ночь убийства Ленор Ричардсон, когда он излагал свою «теорию» дела Кота, указывающую на законченного психопата. Окружной прокурор якобы утверждал, что это был продуманный акт со стороны убийцы с целью направить расследование на поиски «полного идиота» и отвлечь внимание от версии, что за удушениями стоит вполне вменяемая личность.

Предсказывали, что процесс будет в высшей степени драматичным.

Интерес Эллери к делу начал ослабевать. Он слишком долго мучился над ним, чтобы ощущать после событий ночи с 29 на 30 октября что-либо, кроме страшной усталости. Эллери пытался не только забыть прошлое, но и спрятаться от настоящего. Однако настоящее не желало отставать, требуя пышных торжеств. Эллери оказывали поистине афинские почести, пресса, радио и телевидение умоляли об интервью, его осаждали просьбами о лекциях, статьях и расследованиях нераскрытых преступлений, но он вежливо увертывался от большинства предложений. Те же, которые ему не удавалось отвергнуть, вызывали у него невероятное раздражение.

— Что с тобой происходит? — осведомился как-то его отец.

— Скажем, успех ударил мне в голову, — огрызнулся Эллери.

Инспектор наморщил лоб — подобная неприятность не миновала и его.

— Ну, — весело заметил он, — хорошо, что на сей раз это успех, а не неудача.

Эллери продолжал пересаживаться с одного стула на другой.

Однажды ему показалось, что он нашел причину своего состояния. Она таилась не в прошлом и не в настоящем, а в будущем. Для него не все еще было кончено. Утром 2 января в одном из самых больших залов под серым куполом здания Верховного суда на Фоли-сквер должен был начаться процесс над обвиняемым в убийствах Эдуардом Казалисом (он же Кот). Пока это испытание не завершится, облегчения не будет. Только потом он сможет очиститься от грязи и заняться своими делами.

Эллери не пытался определить, почему грядущий судебный процесс вызывает у него приступы почти физической боли. Открыв, как ему казалось, причину недуга, он примирился с неизбежным и обратился к другим делам. К тому времени Рева Ксавинцки уже была опознана, и повсюду шли поиски убийцы. Эллери почти расслабился и даже подумывал о возвращении к литературной деятельности. Роман, который он забросил еще 25 августа, одиноко лежал в своей могиле. Эллери эксгумировал его, с удивлением обнаружив, что роман кажется ему таким же незнакомым, как свиток папируса, выкопанный в дельте Нила спустя три тысячи лет после написания. Он трудился над ним давным-давно, а теперь от него исходил исторический аромат черепков. «Взгляните на мои великие деянья, владыки всех времен, всех стран и всех морей! Кругом нет ничего… глубокое молчанье…»[120] В мрачной решимости Эллери бросил примитивный плод своих трудов «предкотового» периода в огонь и уселся творить новое чудо.

Но прежде чем он успел упереться ногами в нижний ящик стола, произошел непредвиденный перерыв по очень приятному поводу.

Джимми Маккелл и Селеста Филлипс прибыли пригласить на свое бракосочетание мистера Квина, которому предстояло стать единственным гостем на свадебном торжестве.

— Во всяком случае, со стороны Маккелла, — пробормотал Джимми.

— Он имеет в виду, — вздохнула Селеста, — что его отец вне себя от ярости и не приедет.

— Папа грызет мебель, — объяснил Джимми, — из-за того, что его непобедимое оружие — угроза лишить меня денег — превратилось в ничто, когда я получил дедушкины миллионы. А мама не успокоится, пока не начнет планировать свадьбу с двадцатью тысячами гостей. Поэтому Я послал все к черту и…

— И мы получили брачную лицензию, сдали кровь на реакцию Вассермана…

— Успешно, — добавил Джимми. — Так что, мистер Квин, не согласитесь ли вы привести ко мне за руку мою невесту завтра в девять тридцать утра в здании мэрии?

Джимми женился на Селесте в ряду других счастливцев, подвергшихся аналогичной процедуре, Артура Джексона Била из Гарлема и Гэри Г. Коэна из Браунсвилла в Бруклине. Чиновник мэрии оказал молодым особую честь, проведя церемонию вдвое быстрее обычного. Мистер Квин поцеловал невесту с возгласом: «Наконец-то!» В холле новобрачных ожидало всего восемнадцать репортеров и фотографов, причем миссис Джеймс Гаймер Маккелл воскликнула, что не понимает, каким образом им стало известно о свадьбе, потому что Джимми ничего не сообщал никому, кроме Эллери, и пробормотал приглашение всего нескольким бывшим коллегам-журналистам. Свадебный завтрак со значительно большим, чем предполагалось, количеством гостей был съеден в коктейль-холле аэропорта Ла Гуардиа, после чего Парли Фил Гоначи из «Экстра» предложил общий танец. В разгар шумной кадрили появилась полиция аэропорта, побудив некоторых гостей — наиболее рьяных поборников конституции — защищать священную свободу прессы фотокамерами, бутылками и стульями, что дало возможность молодоженам и их покровителю потихоньку ускользнуть.