Мы из ЧК - Толкач Михаил Яковлевич

Ставский оскалил острые зубы, грохнул кулаком по столу.

Щусь отодвинулся.

— В Париж хочу!.. Я озверел, мужиком стал. Сплю с толстой бабой. Нюхаю вонь, как последнее быдло!

Он задохнулся в припадке ярости, глаза побелели, и на лбу вздулся красный шрам. Выпил. С хрустом жевал лук.

— Бить! Вешать! Резать! Жечь! Где же Кутепов? Где Врангель?..

— Э-э-э, Ставский, у тебя нервишки! Понимаю — нелегко. А мне легче?.. Там косятся — конским потом несет. На границе — пуля стережет и овчарка вынюхивает… Священное дело освобождения России от большевистского режима требует всех наших сил, дорогой Леонид Захарович.

Щусь осоловело пожевывал свои вывернутые губы и зло плевался.

— Не падай духом, Леня! Помнишь, в малине Терентия нас прижали?.. Ушли!.. Платон Нечитайло в лесу не ушел, а мы ушли!.. Из Бердянска ты ушел?.. Ушел!

— А тебе откуда известно? — вспылил снова Ставский.

— Парижу многое известно! — Щусь прищурился.

Ставскому показалось, что гость представляется пьяным. А может, он продался ГПУ и водит за нос?.. От такой мысли похолодело в груди!.. Леонид подвинул лампу к самому Щусю, пытаясь вглядеться в него.

— По-дружески советую: не рвись в Париж! Там недовольны тобою. Зачем ты связался с Петерсоном, мелким спекулянтом?.. Для нас он — ничто! Дело провалил. Где оружие, с таким трудом переправленное через границу? У чекистов! По чьей вине? По твоей вине!..

«А кто для вас кто, дураки? — остервенело думал Ставский. — Обжираетесь, бабничаете. Повертелись бы тут, рядом с ГПУ…»

— Генералу Кутепову совсем неясно, зачем ты забрался в эту Сухаревку? Вдали от больших центров, где решаются государственные дела. Вдали от рудников и заводов… Нет, тобою недовольны.

— Передай генералу Кутепову, что, при всем моем уважении, он глуп как пробка! — сорвался Ставский и снова стукнул кулаком так, что бутылки опрокинулись. Щусь подхватил их.

— Тише, Леонид!

Щусь имел задание узнать настроение Ставского, проверить его надежность и лишь потом передать важное задание.

— Трудно, Наум, чертовски трудно! Наши люди открываются чекистам. Отказываются выполнять приказы… Не верят нам. Где же обещанная помощь союзников?.. Куда девалась добровольческая армия?

— О налете британской полиции на «Арокс» в Лондоне ты знаешь? Порваны торговые и дипломатические отношения. В Китае надвигаются дела — скоро узнаешь и ахнешь! Генерал Кутепов подбирает армию. Вы — здесь, а мы — оттуда!.. Товарищи большевики за мужика берутся. А он за землю в горло вцепится большевикам!

Ставский нервно расхохотался.

— Дети! Как есть дети. — Он взял Щуся за руку и потащил к двери.

— Пошли к крестьянам! Пусть они послушают тебя, освободителя!

Щусь упирался, хватаясь за маузер, спрятанный под мышкой. Ощерил желтые лошадиные зубы:

— Не дури!

— Не трясись! Противно…

Ставский бросил гостя, вернулся к столу и вылил в рот стакан водки.

— Ну, говори, что вы там еще придумали в своем Париже.

Гость встревоженно размышлял. Ему не нравилась расхристанность Ставского. Но долго быть в Советской России ему совсем не улыбалось — на Украине многие помнили Щуся, ведущего атамана батьки Махно. Случайная встреча — и прощай, голова! Лишь за большие деньги он рискнул идти на связь со Ставским. И он шепотом заговорил:

— Гепеушники взяли наших товарищей на шахтах. Добрались и до Москвы. Парижский центр требует активизации саботажа и диверсий. И вы, Леонид Захарович, могли делать больше, чем делали до сих пор.

Послышался скрип колес, конский топот. Кто-то отворил ворота.

Щусь отпрыгнул к двери, обнажая маузер. Всполошился и Ставский, прикрутил фитиль семилинейки.

— Жинка, должно быть…

— Смотри, Ставский, прикончу первого тебя! — Щусь указал маузером на двери:

— Вперед!

В сенях Щусь притаился.

Настя вошла в хату, так ничего и не заметив. Но, увидев закуску и бутылки на столе, она с подозрением кинула:

— С кем это?..

— Товарищ по службе был.

— В спиднице товарищ! — И заплакала, опускаясь на лавку.

— Не придумывай! Лошадь распрягу та в огороде привяжу…

— Я сама, Леня…

— Зачем же, ты устала.

И тепло ей стало от таких слов. И она, отбросив подозрения, стала убирать со стола.

В огороде Ставского дожидался Щусь. Скороговоркой выпалил, будто бы не был во хмелю:

— Криворожскую руду покупают поляки. Задержите поставки — вот вам цель! О выполнении задания узнаем в Париже по разрыву торговых отношений между Пилсудским и красной Москвой. А тогда, я не сомневаюсь, — Париж! Женщины, вино, деньги…

— Кто делать будет этот разрыв? — угрюмо спросил Ставский, стреноживая пегашку. Вспышка надежды, вызванная появлением посланца из Парижа, угасла, и на душе Ставского снова заклубилась тоска. «В прошлом году убили Войкова в Варшаве, а толку?» — думал он.

— Ты же сам передавал в Париж о том, что имеешь сеть резидентов и верных людей. Или то были слова?

Ставский не успел ответить. Во дворе раздался голос Насти:

— Леня, скоро?..

— Та треножу…

Молча пожали друг другу руки. Прошли несколько шагов вместе. Щусь шел с маузером наготове. На прощанье тихо сказал:

— Ну, бувай! Пароль прежний. Желаю удачи!..

— Ле-е-еня-а-а!

— Вот мразь! — Ставский выругался, направляясь в хату.

Илья Захарченко ничего не знал об этой встрече. Спали и сельсоветчики. Спали и чекисты. А Щусь, прицепившись на ходу за тормозную площадку, на товарном поезде покинул Сухаревку.

Илье Захарченко было не до того. Он решал свою трудную задачу: как быть с братом? Почтальон, конечно, не случайно завел разговор. Может, хотел предупредить: будьте, мол, осторожнее! Если почтарь знает про Карпа, то и другие соседи могли увидеть брата и донести в милицию.

Илья направился было к клуню, чтобы поговорить с Карпом. «А куда он денется? Затревожится и глупости не избежит. Опять путь в милицию!..» Илья вернулся на крыльцо. «А если самому рассказать чекистам?» От такой мысли бросило в жар: «Родного брата предать!» И в тот же миг другая думка: «А если донесут, все равно попадет туда же. Самому сообщить, снисхождение будет. Да и не съедят же его чекисты! Захарченки — не куркули и не помещики. А что воевали против красных, так разве же мало таких было? Не всех же под расстрел. Даже в Сибирь пошлют, не навечно же! А на то время, пока Карпо будет в тюрьме, Илья останется за хозяина: поскрипит, обеспечивая семью брата. Так и так этой участи не избежать!

Глубокой ночью приехал Илья Захарченко в Верзовцево. Дежурный по станции показал ему домишко, где я жил с семьей. Он несмело постучал в окно.

Я привык к ночным побудкам и вмиг очутился на ногах. Прихватив кольт, вышел в сенцы.

— Хто там?

— До вас. Побалакать треба. Дежурный из Сухаревки.

Пришлось одеваться и идти в оперативный пункт. Выслушав его признание, я так, между прочим, поинтересовался, нет ли у почтаря шрама на лбу?

Захарченко ответил не сразу, припоминая облик соседа.

— У него чуб. И борода. А, мабуть, мае вин и шрам. — Не это занимало Илью. — А Карпу богато присудят?..

— Все же есть или нет шрам?

— Та есть! Есть косой шрам… А що Карпу?..

Что я мог ответить этому человеку? Вину Карпа Захарченко не знал. Покажет следствие.

— Постарайтесь, щоб поменьше… Трое у его. Та жинка хвора. Силой его взяли. То Петлюра, а потом — гайдамаки…

— Если лично не замешан в расстрелах и грабежах, быть может, отпустим к семье. В крайнем случае, получит условный срок.

— Постарайтесь… Я сам заявил. Так я поеду, а то утром на дежурство заступать.

Отпустив Захарченко, я тотчас доложил обо всем в дорожно-транспортный отдел ОГПУ. Там подняли с постели Макара Алексеевича, и он приказал мне:

— Ставского арестовать немедленно! Захарченко — тоже! На помощь вам выедет Леонов.

Не заходя домой, я сел на товарный поезд и помчался в Сухаревку.