В путь-дорогу! Том III - Петр Дмитриевич Боборыкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы, можетъ быть, справедливы, — заговорилъ онъ, обращаясь къ обѣимъ дамамъ, сидящимъ у стола — еще болѣе правы, если дѣло идетъ о молодомъ человѣкѣ, которому ни въ какомъ случаѣ неприлично заносчиво обращаться съ мнѣніемъ другихъ, особливо если это дѣлается въ гостиной. Но извините меня, mesdames, едва ли наше общество само не виновато въ рѣзкости тона и безтактности молодыхъ людей.
— Какъ же это такъ? — быстро спросила брюнетка: Дѣвица подняла голову отъ работы.
— Очень просто. Только позвольте себѣ заявить какое-нибудь, не говорю смѣлое, по ясное и опредѣленное мнѣніе, выговорите его серьезно, безъ банальной улыбки и при людяхъ старшихъ васъ лѣтами, вы почти никогда не найдете настоящаго отвѣта. Вамъ сейчасъ полунамеками покажутъ, что вы мальчишка, что вы заносчивый гимназистъ. Что же выйдетъ? — самолюбіе раздражено, тонъ дѣлается рѣзче и непріятнѣе, вы позволите наконецъ себѣ такую выходку, на которую были совершенно неспособны при началѣ разговора.
Телепневъ перевелъ духъ, дамы ничего не отвѣчали. Онѣ были немножко стѣснены, а дѣвушка съ положительнымъ интересомъ смотрѣла на Телепнева. Онъ говорилъ отрывисто, но искреннимъ тономъ, съ нѣкоторою даже дрожью въ голосѣ.
— Что жь дѣлать, — вскричалъ онъ. — Человѣкъ вѣдь не становится вдругъ, въ одинъ разъ, цѣльнымъ характеромъ. Онъ можетъ пройти черезъ тысячи вліяній, до которыхъ въ свѣтѣ нѣтъ никакого дѣла. Я былъ танцоръ и шаркунъ, а потомъ ударился въ нѣмецкую науку; въ дѣтствѣ и первой юности прошелъ тысячи разныхъ ощущеній и вліяній, а у всякаго есть своя судьба, свое развитіе. Конечно, это не даетъ права ни старому, ни молодому человѣку быть въ обществѣ безтактнымъ, рѣзкимъ и заносчивымъ, но мнѣ кажется, люди, болѣе пожившіе, болѣе развитые въ общественномъ отношеніи, если они только добрые и умные люди, могутъ легко отличить, гдѣ видно фанфаронство и эгоистическій задоръ, а гдѣ рѣзкость и угловатость, происходящія отъ причинъ болѣе серьезныхъ и искреннихъ!
Выговоръ былъ силенъ. Но онъ хорошо подѣйствовалъ на двухъ барынь; на лицѣ дѣвицы нельзя было ничего разобрать. Юлія Александровна, хозяйка дома, развела ладонями и умилилась. Ей стало уже совѣстно предъ студентомъ. Брюнетка наградила его одобрительной улыбкой.
— Вы насъ не повяли, m-r Телепневъ, — начала было она.
— Нѣтъ, Нина Александровна, очень хорошо понялъ. И повѣрьте, я благодаренъ вамъ за урокъ. Когда человѣкъ засидится, онъ теряетъ, конечно, необходимыя свѣтскія качества. Но въ вопросѣ о французской свободѣ мы все-таки съ вами не сойдемся, — добавилъ онъ разсмѣявшись.
— Ну, я вѣдь въ политикѣ очень слаба, и изъ-за этого мы съ вами не будемъ ссориться.
— Зачѣмъ же, — простонала барыня. — Намъ такъ пріятно было-бы, m-г Телепневъ, поговорить иногда о томъ, у насъ теперь дѣлается въ Россіи. Мы любимъ слушать чтеніе и по вечерамъ почти всегда дома. Jean уѣзжаетъ въ клубъ, а у насъ вотъ, съ Ниной и съ Темирой, книги и музыка…
— Да, — прервалъ ее Телепневъ: — вы, вѣроятно, играете хорошія вещи. У васъ даже два инструмента. Я начинаю жалѣть, что въ послѣднее время университетъ меня слишкомъ отвлекъ отъ музыки.
Онъ подошелъ къ одному изъ роялей, очень непринужденно открылъ его, сѣлъ на табуретъ, взялъ нѣсколько аккордовъ и вдругъ ни съ того, ни съ сего запѣлъ.
Дамы привстали. Дѣвушка сдѣлала гримасу.
Телепневъ пѣлъ глинковскій романсъ:
„Какъ сладко съ тобой мнѣ быть.“
Дамы приблизились къ роялю. Дѣвушка осталась на своемъ мѣстѣ.
— Да у васъ прекрасный голосъ, — заговорила Юлія Александровна. — Темира, — позвала она дочь, — прислушай. Она тоже поетъ. У насъ есть много мендельсоновскихъ дуэтовъ. Вы читаете ноты, m-r Телепневъ?
— Когда-то очень много читалъ, а теперь, ужь Богъ знаетъ сколько времени, не садился за фортепіано.
— Спойте намъ какую-нибудь студенческую пѣсню, — сказала брюнетка: — если ужь онѣ вамъ не очень противны.
— Нѣмецкія я позабылъ; а изъ русскихъ всѣ хоровыя, очень жалкія по мотиву. Есть только одна получше, это прощальная бурсацкая пѣсня, слова языковскія.
Онъ сдѣлалъ нѣсколько аккордовъ и запѣлъ:
Въ послѣдній разъ, приволье жизни братской,
Друзья мои, вкушаю среди васъ,
Сей говоръ чашъ — свободный дружбы гласъ,
Сей шумъ и крикъ, — разгулъ души бурсацкой.
Привѣтствуютъ меня въ послѣдній разъ.
— C’est charmant, — заахала дома. — Темира, поди сюда, какъ это мило. Пожалуйста, продолжайте, m-г Телепневъ.
— Сладковато немножко, ну, и мотивъ не глубокій.
— Ну, ужь вы очень строги, — возразила ему брюнетка. — Это такъ задушевно, — оставимте критику до другаго раза.
Когда Телепневъ началъ слѣдующій куплетъ, дѣвушка подошла медленно къ роялю, облокотилась на него и слушала съ совершенно безстрастнымъ лицомъ. Маменька ея такъ размякла, что начала подпѣвать послѣднія слова каждаго куплета, а въ антрактахъ все повторяла: charmant, charmant!
Телепневъ закончилъ:
А мнѣ, друзья, отрадою священной
Останется счастливая мечта
Про васъ и Д. и милыя мѣста,
Гдѣ я гулялъ младой и вдохновенный
И съ вами пѣлъ: все мигъ и суета.
На этотъ разъ дамы не выдержали и подтянули refrain:
Все мигъ и суета!
— У васъ есть мендельсоновскія вещи? — спросилъ Телепневъ у дѣвушки.
Она секунды двѣ помолчала и, какъ бы не хотя, но довольно вѣжливо отвѣтила:
— Да, есть.
— У ней mezzo-soprano. Темира, вотъ ты недавно еще разбирала этотъ дуэтъ мендельсоновскій, онъ здѣсь у тебя на первой полкѣ.
— Позвольте мнѣ отыскать, — подслужился Телепневъ.
Онъ досталъ съ этажерки продолговатую тетрадку нотъ и разложилъ ее на пюпитрѣ.
— Угодно вамъ будетъ? — спросилъ онъ Темиру. — Я давно не разбиралъ, но попробую; хотите вы акомпанировать или мнѣ позволите?
Дѣвушка вся встрепенулась и, подойдя къ табурету, скороговоркой отвѣтила:
— Я буду сама акомпанировать.
Телепневу понравилось, что она согласилась пѣть безъ всякаго жеманства.
Маменька велѣла подать свѣчей и отошла съ сестрой къ дивану. А молодые люди запѣли «Wasserfalirt».
У дѣвушки былъ довольно сильный голосъ, переходящій въ контральто. Когда она брала ноту повыше, лицо ея пріобрѣтало то выраженіе, которое Телепневъ подмѣтилъ въ ней три года тому назадъ, во время говѣнья. Онъ разбиралъ еще порядочно, и второй куплетъ прошелъ гладко, такъ что маменька сочувственно заахала.
— Вы много здѣсь учились? — спросилъ Телепневъ.
— Нѣтъ, я всего второй годъ пою. Здѣсь нѣтъ хорошаго учителя.
— А вамъ бы надо продолжать.
Дѣвушка строго взглянула на Телепнева.
— Я знаю, что у меня голосъ не хорошъ, — отвѣтила она. — Но вы,
