Сфера 17 - Ольга Онойко

Николас улыбнулся, припоминая. Ему тогда едва исполнилось пять лет; история про таинственную луну, которая прилетела и осталась, привела его в восторг, он захлопал в ладоши и завопил «они влюбились, влюбились!» Мать вышла с большим пирогом на блюде и засмеялась. Быстро темнело, из растворённых дверей дома лился тёплый жёлтый свет, вдали шумело и катало гальку весеннее море. На небе серебрились перистые облака и медленно плыли, сияя, спутницы Циалеша — его возлюбленная и дочь.

Отец всю жизнь хотел улететь, подумал Николас, куда угодно, хоть на другую планету нашей же семнадцатой сферы, но ему не довелось побывать даже на Лайе. Он умер и похоронен на ненавистном ему Циа, в серебряных песчаниках на опушке красного леса, рядом с матерью… Николас закрыл глаза и сказал себе: а я люблю Циалеш. Отец говаривал, что душу продаст за возможность жить на Сердце Тысяч. Он и в толк не мог бы взять, что я влюбился в Циа из-за его сказки о лунах. Да, так и было. Потом я полюбил его ещё крепче. У него есть душа… душа, которую очень хочет купить Сердце Тысяч, хочет именно потому, что никогда не сможет купить.

А я хочу домой.

…Николас встряхнулся, опустил взгляд в экран планшетки. Открыл первую попавшуюся книгу — это оказалось что-то научно-популярное — пролистал несколько глав, читая по диагонали. Взгляд его остановился на заголовке «Территория. Иерархия. Влияние». Он вспомнил, что Зондер упоминал об эмоциональной территории и вчитался.

«…так называемая «эмоциональная территория» эволюционировала из разделения на «чужих» и «своих», свойственного не только людям, но и животным. Но полных аналогов для этого понятия мы не найдём нигде. В самом грубом приближении эмоциональная территория — это общность, внутри которой не имеет хождения эмоциональный капитал. Взаимные услуги, симпатия, принятие, помощь и интерес не подсчитываются, они даются и принимаются искренне, без далеко идущих целей — за исключением, разумеется, цели сохранить и преумножить территорию. Не возникает эмоциональных долгов и обязательств. Легко понять, что уровень комфорта внутри территории несравним с таковым вне её.

Основой территории является коллектив. Это понятие для мантийца наполнено иным смыслом, нежели для человека, — смыслом почти сакральным.

Коллектив — это одновременно семья, друзья, единомышленники, очень часто — сотрудники и соавторы в проекте, который рассматривается как дело жизни. Коллектив даёт полное и безоговорочное принятие. От остальной территории коллектив отличается тем, что согласен терпеть и гасить негативные эмоции, видеть и прощать неприятные черты характера.

Коллектив начинает формироваться в младшей школе, после отлучения от родителей и установки отношений с наставником. Одна из главных и наиболее почётных обязанностей наставника — следить за тем, чтобы отношения в коллективе соответствовали принятой норме, и выправлять отклонения. Если член коллектива оказывается в опасности или страдает, это воспринимается острее, чем собственная боль или опасность для собственной жизни. Индивид, чей коллектив погиб или распался, обычно теряет желание жить и каким-то образом прекращает своё существование. Насколько нам известно, трения внутри коллектива переживаются очень болезненно: это одна из основных проблем, с которой имеют дело врачи. Классическая медицина на Манте развита мало, так как расторможенный иммунитет самостоятельно справляется с большей частью известных нам заболеваний…»

Дальше автор отклонялся от темы, распространяясь о роли психотерапии в мантийском обществе. Николас проглядел несколько абзацев, потом перелистнул страницу и вернулся к чтению, только приметив в строке ключевое слово.

«…внутри территории существует постоянное напряжение, вызванное тем, что каждый индивид является одновременно как обладателем собственной территории, так и частью сотен и тысяч чужих. Базовая система двух идентичностей, «центра» и «периферии», неравновесна. Утрата собственной территории крайне болезненна, резкое её сокращение вызывает депрессию и иммунодефицит. Индивид, который добровольно отказывается от борьбы за территорию и остаётся с единственной идентичностью, осознавая себя только как часть чего-то большего (коллектива, научного института, Манты в целом) — это либо герой, приносящий себя в жертву, либо бессильный больной. Судя по литературе и кинематографу Манты, в первом случае такие индивиды могут достигать значительных успехов в науке или искусстве, но никогда не становятся родителями.

То, что мы называем личным обаянием, харизмой, авторитетом и мудростью опыта, у мантийца сплавляется в «эмоциональную гравитацию». Успех в каком-либо роде деятельности и слава могут создать аналогичное притяжение, но эффект их несравнимо слабей. Обладатели мощной «гравитации» способны захватывать, делать своими «спутниками» не только индивидов, но и целые коллективы. На Манте не существует профессиональных управленцев, так как потребности в них не возникает. Фактическими руководителями обычно становятся наиболее «притягательные» индивиды, обладатели обширной эмоциональной территории».

Николас насторожился, но никакого анализа за этим не последовало. Подробностей не было; автор признавал, что науке не хватает данных.

«…эмоциональные транзакции, — писал он, — могут вообще никак не проявляться внешне, ограничиваясь только эмпатическим уровнем».

Это было уже неинтересно. Николас пролистал главу до конца и закрыл книгу. Сине-белая страница с названиями файлов по контрасту с частым полотном текста показалась ярче, чем была. ИскИн осторожно указал наиболее авторитетные тексты в подборке, но авторитетны они были с точки зрения Макса Зондера — монографии, авторефераты, статьи… Взгляд Николаса упал на никак не подчёркнутый файл. Рядом говорилось, что это отрывок. То ли художественно обработанное интервью, то ли мемуары ветерана… Николас запросил биографию. Гидеон Маршем, капитан космической пехоты, участник боёв в первой сфере, кавалер ордена Славы, родился, умер. С фотографий смотрел угрюмый, сильно загорелый или просто темнокожий человек. Несмотря на отталкивающе-мрачное выражение лица, глаза у него были приятные — бледно-серые, прозрачные и глубокие, словно у уроженца Циалеша. Николас открыл его книгу.

Мемуары, мемуары… такие может написать каждый, бывавший в боях, и многие пишут. Некоторых даже издают. Кто и как выбирает, неизвестно, потому что все они похожи друг на друга, эти скверно изложенные сухие истории. Мемуаристы перечисляют факты, извлекают из несовершенной человеческой памяти хронику, которую могут куда точней и подробней представить армейские ИскИны. Эмоций в текстах нет — то ли авторы не умеют их передать, то ли смущаются этого, то ли эмоции их до сих пор слишком сильны и страшны, чтобы звать их в реальность… Капитан Маршем писал так же весомо и неуклюже, как прочие ветераны, но не боялся разговорных выражений и крепких словечек, поэтому история его звучала живее прочих.

Отрывок был посвящён десанту на Зелёный Дождь.

Зелёный Дождь, мелькнуло в мыслях Николаса, пока он невнимательно проглядывал вступление, надо быть мантийцем, чтобы так назвать планету… потом он вспомнил, что все Манты называются Мантами и задумался. У Мант есть прозвища? Или это была не Манта, просто далёкая колония?

Планетарный штурмовик «Теокалли», обстоятельно перечислял ветеран, лёгкие крейсера «Красный охотник» и «Мертвец», ракетоносные шхуны «Ведьма» и «Волчица»…

«В системе мы не встретили никакого сопротивления. На орбите Дождя обнаружился материнский корабль с молодняком. Мы и раньше слышали, что мантийские корабли — живые, но такого не ожидали увидеть. Одно дело биоконструкция, другое — зверь, который приносит детёнышей. Мать находилась на геостационарной орбите, а молодняк постоянно менял орбиты и время от времени пытался уйти глубже в космос. Судя по форме хвостов, матка родила «бабочек». Их было три. Пока мы шли на сближение, то всё гадали, сколько им отроду. Новорожденные корабли мы видели впервые. Честно сказать, любопытно было. Командир «Волчицы» без необходимости выпустила разведывательный модуль. Запись с модуля шла качественная, мы сливали её себе в жетоны на память.

Если бы мы натолкнулись на ферму-верфь, маток должно было бы оказаться больше. Похоже, что матка решила разродиться не там, где положено. Много было шуток про то, что экипаж оказался в неудобном положении.

Молодые «бабочки» достигали километра в размахе крыльев, но по сравнению с гигантской маткой казались крошечными. Они выглядели трогательно. Возможно, умиление, которое мы испытывали при виде будущих кораблей противника, тоже стало одной из причин трагедии».

Маршем писал одинаковыми рублеными фразами. Тяжело было в них вчитываться, но легко — скользить по ним глазами, воспринимая смысл. Несуществующие красоты текста не отвлекали от сути.