Семейство Борджа (сборник) - Александр Дюма

– К оружию! К оружию! Измена!

– Точно, измена! – воскликнул Джордж Дуглас, спрыгнув в комнату. – Презренный Уорден предал нас. Но не отчаивайтесь, ваше величество, – обратился он к недвижно застывшей, точно статуя, королеве, – что бы ни случилось, в замке у вас остается еще один друг, малыш Дуглас.

Только он произнес это, дверь распахнулась, и в комнату ворвались Уильям Дуглас, леди Лохливен, слуги с факелами и вооруженные воины.

– Ну, теперь вы мне верите, матушка? – воскликнул Уильям Дуглас и указал на брата, прикрывающего своим телом Марию Стюарт. – Смотрите!

Старая леди от возмущения не могла произнести ни слова. Наконец, обретя дар речи, она вскричала:

– Отвечайте, Джордж Дуглас, и немедля смойте обвинение, что пятном лежит на вашей чести. Скажите всего-навсего: «Дуглас всегда верен своему долгу», – этого мне будет достаточно.

– Да, матушка, Дуглас… – подхватил Уильям. – Но этот-то не Дуглас.

– Господи, ниспошли мне на старости сил, – воскликнула леди Лохливен, – чтобы перенести горе, что причинил мне один сын, и оскорбление, какое нанес другой! О женщина, рожденная под роковой звездой, – обратилась она к Марии Стюарт, – когда же ты перестанешь быть в руках дьявола орудием пагубы и смерти всякого, кто приблизится к тебе? О древний замок Лохливен, будь проклят тот час, когда эта колдунья переступила твой порог!

– Не смейте так говорить, матушка! – крикнул ей Джордж. – Напротив, да будет благословен тот миг, доказавший, что если есть Дугласы, не помнящие своего долга перед государем, то существуют и другие, которые никогда его не забывали!

– Ах, Дуглас, Дуглас, – пробормотала Мария. – Разве не я сказала вам эти слова?

– А вы помните, что я вам ответил на это, ваше величество? – спросил Джордж. – Что умереть за ваше величество – почетный долг каждого подданного, преданного вам.

– Так умри же! – вскричал Уильям Дуглас и с поднятой шпагой бросился на брата, но тот, стремительно отскочив назад, тоже обнажил шпагу и приготовился защищаться. Но в этот миг между братьями встала Мария Стюарт.

– Лорд Дуглас, ни шагу дальше! – приказала она, – Джордж, вложите шпагу в ножны, а если вы намерены воспользоваться ею этим вечером, то разрешаю вам применить ее только для того, чтобы выйти отсюда, и против всех, кроме вашего брата. Помните, мне еще нужна ваша жизнь, берегите ее.

– Моя жизнь, рука и честь принадлежат вам, ваше величество, и раз вы мне приказали, я сохраню ее для вас.

С этими словами он ринулся к двери с такой яростью и решительностью, что никто не осмелился задержать его.

– Назад! – кричал он слугам, загораживающим выход. – Прочь с дороги молодого Дугласа, или горе вам!

– Задержите его! – закричал Уильям. – Взять его живым или мертвым! Застрелите его! Убейте, как пса!

Несколько солдат, не смея ослушаться Уильяма, неспешно побежали вдогонку за Джорджем. Раздались несколько выстрелов, потом чей-то голос прокричал, что Джордж прыгнул в озеро.

– Сбежал! – воскликнул Уильям.

Мария Стюарт с облегчением вздохнула, а старая леди Лохливен воздела руки к небу.

– Что ж, – пробормотал Уильям, – благодарите небо за то, что вашему сыну удалось бежать. Бегство его покроет позором наш дом, потому что теперь все станут считать нас сообщниками предателя.

– Сжальтесь надо мною, Уильям, – ломая руки, простонала леди Лохливен, – сжальтесь над своей старухой-матерью! Или вы не видите, что я умираю?

И она начала оседать, но управитель и один из слуг подхватили ее.

– Мне кажется, милорд, – заявила Мэри Сейтон, – что сейчас ваша матушка нуждается в заботах не меньше, чем ее величество в отдыхе. Не полагаете ли вы, что вам пора удалиться отсюда?

– Ну да, чтобы дать вам возможность сплести новую паутину и поймать в нее какую-нибудь новую муху? – язвительно усмехнулся Уильям Дуглас. – Ладно, продолжайте, но только теперь вы убедитесь, что провести Уильяма Дугласа не так-то просто. Делайте свое дело, а я буду делать свое.

Он повернулся к слугам и приказал:

– Пошли отсюда, и вы, матушка, тоже идемте.

Комната опустела, причем Уильям Дуглас вышел последним, поддерживая леди Лохливен, и королева услышала, как со скрежетом запираются на ключ двери ее покоев.

Как только Мария осталась одна, уверенная, что никто ее не видит и не слышит, силы оставили ее, и, рухнув в кресло, она разразилась рыданиями.

Королеве понадобилось все ее мужество, чтобы сдерживаться, и это мужество ей придавало присутствие врагов, но едва они ушли, ее положение предстало перед нею во всей своей безысходности. Она лишена трона, заключена в этом замке-тюрьме, и единственный ее друг, единственная и последняя ниточка, связывающая ее прошлые надежды с надеждами на будущее, – мальчик, которого она даже толком не видела. Что осталось Марии Стюарт от двух ее корон, от власти в двух королевствах? Имя, и только. Имя, которое, будь она на свободе, привело бы в движение всю Шотландию, но теперь оно понемногу изгладится из сердец ее сторонников, и забвение, возможно, уже при ее жизни, укроет его, словно гробовым саваном. Подобная мысль была невыносима для столь возвышенной души, какая была у Марии Стюарт, и для всего ее существа, подобного цветку, которому, чтобы жить, необходимы, прежде всего, воздух, свет и солнце.

К счастью, с нею была самая любимая из четырех Марий, самая верная, всегда старающаяся поддержать ее и утешить, но на сей раз это было нелегко: королева позволяла Мэри говорить все, что угодно, отвечая на ее слова лишь всхлипываниями и слезами. И вдруг, случайно взглянув в окно, к которому она пододвинула кресло королевы, Мэри воскликнула:

– Свет, ваше величество, свет!

Она схватила Марию за руку, подтащила к окну и указала на огонек, символ надежды, горящий среди ночи на вершине холма Кинросс. Ошибиться было невозможно, потому что на небе не было ни единой звезды.

– Благодарю тебя, Господи! – упав на колени и благодарно воздев руки к небу, промолвила королева. – Дуглас спасся, и мои друзья бодрствуют.

После жаркой молитвы, несколько вернувшей ей силы, королева прошла в спальню и, раздираемая противоречивыми чувствами, уснула беспокойным сном, а неутомимая Мэри Сейтон оберегала его до утра.

Уильям Дуглас объявил королеве: с этого дня она становится настоящей узницей и спускаться в сад ей дозволяется только под присмотром двух стражей; это развлечение при таких стеснениях стало для нее совершенно невыносимым, превратилось в пытку, и она предпочла отказаться от него. Закрывшись в своих покоях, Мария находила даже какое-то горькое и горделивое удовлетворение в чрезмерности своих невзгод.

Через неделю после рассказанных нами событий королева и Мэри Сейтон сидели вечером за столом и вышивали; замковый колокол пробил девять, и вдруг брошенный со двора камень, пролетев между прутьями решетки, разбил стекло и упал на пол комнаты. Королева сочла, что это либо случайность, либо намеренное оскорбление, но Мэри Сейтон, взглянув на камень, обнаружила, что он завернут в лист бумаги, и подняла его. Оказывается, это было письмо Джорджа Дугласа, и в нем он писал:

«Ваше величество повелели мне жить, я исполнил ваше повеление, и по свету на Кинросском холме ваше величество может убедиться, что ее друзья на посту. Однако, чтобы не возбуждать подозрений, воины, собранные в ту роковую ночь, с рассветом разошлись и сойдутся вновь, только когда появится возможность для новой попытки. Увы, предпринять эту попытку сейчас, когда тюремщики настороже, значило бы погубить ваше величество. Дайте же им, ваше величество, принять все меры предосторожности и успокоиться в уверенности, будто ничто им не грозит, а мы тем временем будем самоотверженно продолжать наш труд.

Спокойствие и мужество!»

– О, что за верное и отважное сердце! – воскликнула Мария. – В несчастье он стократ преданней, чем другие в дни успехов! Да, я наберусь мужества, и пока будет гореть этот огонек, меня не оставит надежда на освобождение.

С получением этого письма к королеве вернулось былое мужество; у нее появилась возможность общаться с Джорджем через малыша Дугласа, поскольку, вне всякого сомнения, это он бросил камень в окно. Она тут же написала Джорджу ответное письмо, в котором благодарила всех лордов, своих сторонников, и умоляла их во имя данной ими клятвы не охладеть в своей верности, обещая с терпением и мужеством, о каком они просят ее, ждать результатов их стараний.

Королева не ошиблась: назавтра, когда она стояла у окошка, малыш Дуглас пришел к подножию башни; ни разу даже не взглянув на окно, он уселся прямо под ним и стал плести силки для ловли птиц. Королева проверила, не видит ли кто ее, и, убедившись, что во дворе пусто, бросила вниз камень, который был завернут в письмо. Поначалу она перепугалась, уж не совершила ли непоправимую ошибку, потому что малыш Дуглас даже не обернулся на шум, и лишь через несколько секунд, в течение которых сердце королевы сжималось от непередаваемого страха, равнодушно, как бы что-то ища, протянул руку, взял камень, неторопливо, не поднимая головы и не подавая никаких знаков той, что бросила его, сунул письмо в карман, после чего с полнейшим спокойствием продолжал заниматься силками. Это хладнокровие, невероятное для мальчика таких лет, убедило королеву, что она может вполне положиться на малыша Дугласа.