Право на жизнь (СИ) - Сказкина Алена

— …я хочу видеть Харатэль!

Няня Вивель ласково улыбается, но уголки губ у нее уже слегка дергаются: выносить многочасовые капризы не каждому хватит терпения и нервов, а маленькая эсса в то осеннее утро отличалась далеко не идеальным поведением.

— Юная леди, Альтэсса занята. Она не может сейчас уделить вам время.

Вивель огорченно смотрит на нетронутую тарелку. Когда я подрасту, узнаю, что няня в детстве пережила настоящий голод и с тех пор очень трепетно относится к еде, жалея о каждом выброшенном свиньям куске. Но ради любимой воспитанницы она идет даже против собственных убеждений.

— Если вам не нравится манная каша, я попрошу принести творог или блинчики.

— Я хочу видеть сестру!

Тарелка летит на пол. Будь в комнате Харатэль или Каттера, выдрали бы хворостиной, не посмотрев на статус эссы, да и вспоминают они про него, честно говоря, только во время официальных событий, в остальном не считаясь с моими желаниями. Но Вивель лишь растерянно теребит подол фартука. Добрая, она жалеет меня и никогда не ругает, как бы безобразно я себя не вела.

— Юная леди…

— Хочу! Видеть! Сестру!..

Прежде Югом правила моя мать. Я любила ее. Наверно. Королеве Солнца Нейс нечасто удавалось провести время со своими дочерями. Зато рядом находилась сестра — строгая, требовательная, но готовая всегда выслушать и ответить на любой, даже самый глупый вопрос.

Теперь Альтэссой выбрали Харатэль… и она также отдалилась. Не замечая заботы, которой юную леди старались окружить няня и наставники, я чувствовала себя брошенной, не нужной. Боялась, что Харатэль тоже исчезнет. Однажды уйдет и больше никогда-никогда не вернется…

— …Крис, заканчивай уже.

Мне внезапно четырнадцать. Медальон-артефакт крутится на цепочке, бликуя на солнце. Поворачивается то одной стороной, то другой, меняя грозного орла на коварного змея.

— Еще минуточку, — рассеянно отзывается рыжик, когда я начинаю сомневаться, слышал ли он мои слова вообще.

Все внимание мальчишки занято упражнением, которое ему задал Хорек. По честному говоря, белобрысого дракона зовут, конечно, иначе, но настоящее имя мне неизвестно, а Вивель притворяется глухой, едва я заговариваю о госте. Криса пытать и вовсе бесполезно — ему только дай повод напустить таинственности.

Хорек наведывается в Благословенный Дол редко, раз в два-три месяца, и не задерживается дольше, чем на пару дней, проводя их в покоях сестры, чьи визиты, удивительно, совпадают с приездом дракона. Мне кажется, первый коготь его недолюбливает. Лорд Ралет вечно хмурится, встречаясь с белобрысым в коридоре. Но когда я набралась смелости и спросила начальника стражи напрямую, он сухо посоветовал доверять окружению Альтэссы.

Обычно мне нет дела до гостей, но сегодняшним утром я Хорька по-настоящему ненавижу, потому что он отнимает у нас бесценное время, должное принадлежать мне и рыжику.

— Крис! Я ухожу! — раздраженно хлопаю кругляшом по скамье.

— Ага.

Чурбан бесчувственный, а еще якобы сенсорик! И ограничительный амулет носит для вида! Только хвастал, что читает эмоции как открытую книгу! Дурак бескрылый!

Злая и расстроенная, я бреду по саду. Яркие бутоны цветов, пение птиц, перегородившая тропу тонкая нить паутины — все вызывает раздражение.

Ноги сами выносят меня к реке.

Старая яблоня по-прежнему ловит «пальцами» речные течения. Она росла здесь еще до нашего рождения и останется, когда мы исчезнем. Я прижимаюсь спиной к нагретому солнцем стволу, обхватываю руками щиколотки и утыкаюсь лбом в колени.

Вечный раздолбай, который первым сбегал с уроков, когда он успел стать прилежным учеником?! Привили понятия дисциплине в школе боевых искусств? Крис сильно изменился за последние годы, стал ответственным, больше времени посвящал урокам, а не нашим совместным шалостям. Мальчишка повзрослел, пошел вперед, к будущему, а я, увязнув в настоящем, по-прежнему топталась на месте.

Меня все бросают. Мать. Харатэль. Теперь лучший друг.

— На обиженных, между прочим, воду возят, — загородивший солнце рыжик потягивает мне пустое ведро. — Давай делом займись. И кухарке поможешь, и законный повод ныть появится.

— Воду для кухни берут из колодца, — огрызаюсь.

— А я надеялся, ты мне наревешь, как плакса-княжна из сказки Вивель, — выроненное ведро с грохотом отскакивает от корня и катится по склону, застревая в кустарнике у самого берега. — Ну, расскажешь, в чем проблема?

— Сам и прочел бы… мыслекопатель, — я еще злюсь, но колючий ледяной комок обиды в горле потихоньку тает.

— Вот именно! Копатель! А чтобы вычерпать то болото, что у тебя под черепушкой творится, нужно… ведро!

Нет. Разговаривать с ним решительно невозможно! Как и долго сердиться на наглую улыбку. И я признаюсь:

— Через несколько дней я уезжаю в Южный Храм.

— И? — недоуменно уточняет Крис. — В чем мировая катастрофа-то? Меня вон в Пламя скоро загребут.

— Ты не говорил, — удивление мешается с вернувшейся обидой: такую важную новость и утаил!

— Эка невидаль! — отмахивается друг. — Ты мне лучше скажи, чем тебе Храм не угодил?! Отличное же место. Правда-правда. Хоть мир посмотришь, с людьми пообщаешься, а то скоро мхом зарастёшь в этой глухомани.

Я не знаю, как правильно выразить словами те эмоции, что скребут в душе. Мне страшно покидать привычный и знакомый Благословенный Дол: новое место, как оно меня примет?! Мне не хочется расставаться с родными людьми. Вивель, наставница Маретта, Крис… Крис и так появляется в особняке с каждым годом реже и реже, а скоро его заберут в Пламя — оттуда воспитанников не выпускают до окончания обучения.

Мы не увидимся несколько лет. Сама мысль об этом пугает и вызывает отторжение. Еще год назад я мечтала быстрее вырасти, чтобы Исхард увидел во мне невесту, а не младшую сестру. Но сейчас думаю об обратном: если бы мы с рыжиком перестали взрослеть, то никогда бы не разлучались. Наивно, по-детски. Я и сама это осознаю, а потому не сразу решаюсь произнести.

— Мы больше не сможем играть вдвоем.

— Глупая ты, Ланка, — Крис треплет мне волосы на макушке. — Друзьями мы все равно останемся. Я, ты и Алик тоже. Да и письма с мыслесвязью никто не отменял, будет повод скорее научиться. В общем, захочешь поныть на несправедливую судьбу, строгих наставниц и тираншу-сестру, я всегда готов выслушать, — он запнулся, вспомнив слухи, ходившие об Академии, и поправился. — Ночью так точно.

Крис был, конечно, прав. Настоящую дружбу не разрушить ни годами, ни расстоянием. А в переменах нет ничего плохого. Каждому птенцу рано или поздно придется покинуть родное гнездо — теперь я понимаю, что Харатэль и так прятала меня от мира до последнего.

Крис был прав. Но в Благословенный Дол, уютную гавань моего детства, я так и не вернулась.

— …Ты меня обманула!

Мне снова четыре. Харатэль хмурит тонкие брови. Небось сердится, ведь на дворе глубокая ночь, и птенцу давно пора спать. Но я тоже сержусь.

— Ты обещала, что пойдешь со мной собирать букет из листьев!

Сестра садится на кровать, молчит. Сейчас, наверное, заругает, что довела няню до слез. Но Харатэль неожиданно извиняется.

— Прости. Сегодня было очень много дел.

Солнцеликой не подобает оправдываться. Но четырехлетняя девочка еще слишком мала, чтобы понимать, любое решение Альтэссы не подлежит сомнению и осуждению. Скрытая от мира в Благословенном Доле, она не догадывается, что идет война, и все помыслы Повелительницы Юга устремлены на поля сражений, где гибнет цвет драконов. Осиротевшей юной эссе катастрофически не хватает материнского тепла и внимания.

— Завтра обязательно пойдем! Сначала букет. Потом покатаемся на лодке. А еще…

— Малыш, я не могу играть с тобой, сколько ты хочешь, — возражает Харатэль. — У меня есть долг перед южным кланом.

— Долг, долг, — брезгливо катаю я на языке. У слова противный вкус, точно у брокколи, которым кормят взрослые, уверяя, что ты еще не понимаешь собственного блага. — После того как тебя выбрали Альтэссой, ты только и говоришь, что о долге и клане! Днем и ночью пропадаешь на своих советах! А на меня времени нет! Ты меня вообще не любишь!