Самосожжение - Инна Тронина

– Знаю. И, думаю, шеф согласится приехать через две недели.

– Оксана, я ведь ни с кем ещё в жизни не откровенничала. Одних жалела, другим не доверяла, но искренней никогда не была. Много делала, мало говорила. И однажды поняла, что не излитые ранее зло, горечь, печаль, обида, страх переполнили мою душу. Каюсь, я летала очень высоко, и хотела подняться ещё выше. Бегала от тяжёлой, нудной работы. Хотела шика и удовольствий, чего и добилась. В моих любовниках числятся почти все представители мира политики и бизнеса. Неоднократно я делила ложе с олигархами, с депутатами, с министрами. Но сейчас я понимаю, что переоценила свои возможности и упала, больно ударившись о землю. Да нет, больше, – я провалилась прямо в ад. В котёл со смолой кипящей…

Дина, прижимая к себе кота, плакала. Я, подойдя к ней сзади, осторожно погладила узкое дрожащее плечо.

– Обращала внимание только на тех, кто мог много заплатить. Вы изучали мою биографию, знаете всё это. Многих свела в могилу, нескольких прикончила сама. Я уже ничего не боюсь, Оксана. Я всё решила. Можно попросить вас об одном одолжении?

Дина повернулась ко мне, и я заметила, как побледнело её лицо – черты словно залили гипсом.

– Можно. Но я сразу предупреждаю, что от меня не стоит ждать слишком многого. Я практически ничего не решаю в вашем деле.

– Моё желание можете исполнить только вы. – Дина шагнула ко мне, крепко обняла, привлекла к себе, и я от неожиданности онемела. – Я очень хочу увидеть вашу дочь. Она сейчас в Москве? Это возможно? Клянусь, что ничего дурного в моих намерениях нет…

Я молчала, потрясённая и взволнованная. Дина отошла от меня, но пыталась поймать мой взгляд, угадать ответ. Глаза её лихорадочно блестели, а пальцы вертели и мяли замшевый ремешок. Я услышала, как часы пробили три раза, и увидела, что Динины губы дрожат, а в бриллиантах её серёг ломается электрический свет старинного торшера.

– Ота сейчас в Евпатории, вернётся только в начале сентября. Я с удовольствием показала бы вам свою дочь, но в данный момент это невозможно.

Смятение Дины мешало мне трезво оценить обстановку. Сердце моё колотилось, а ладони противно потели.

– Тогда покажите хотя бы фотографии, – тихо, но твёрдо сказала Дина. – Прошу вас пойти мне навстречу.

– Зачем вам это? Не верите, что у меня есть дочка? Что её отец – тот человек, которого вы зовёте Антаресом?..

– Я верю, потому и хочу увидеть её. После того, как я сделала аборт, все бедствия обрушились на меня, словно открылся ящик Пандоры. И у меня осталось единственное желание – узнать, какой была бы та девочка, которую я уничтожила. Перед операцией УЗИ показало пол ребёнка. В три месяца это уже возможно, хотя обычно исследования проводятся на более позднем сроке. Меня предупреждали о возможном осложнении, очень просили изменить решение, а я… Я тогда ненавидела этого ребёнка, а сейчас так люблю его!.. Он родился бы в самом конце августа. И я хочу встретиться с вами именно в эти дни.

Дина взяла меня за локоть, подвела к ещё одному портрету – женщины в чёрном свитере, очень похожей на молодого человека в очках.

– Мама любила меня больше всех на свете, но после её смерти я никому не могу отдать своё сердце. Очень хочу туда, к ней, и радуюсь за вас. У вас есть ребёнок, и это – самое главное. Девочка держит вас на земле, даже если вы с ней остались вдвоём. Значит, у вас есть будущее.

– У вас могла быть такая же дочка… – начала я, и Дина больно сжала мою руку.

– Я отняла у неё право родиться через две недели. И за это буду судить себя сама. И, поверьте, приговор будет справедливым, суровым. Такого не вынесет мне ни один суд – ни на земле, ни на небе.

– Мне надо ехать, Дина Геннадьевна.

Я поёжилась, представив, какие слова адресуют мне ребята, вынужденные бороться с крепким предутренним сном в казённом автомобиле.

– О встрече через две недели мы договорились. Октябрину я вам покажу, только на фотографиях. У меня на Звенигородском есть несколько альбомов. За эти две недели мы выберем время для встречи. Думаю, мы с вами обе заинтересованы в том, чтобы эта встреча состоялась.

– Лично я с нетерпением буду ждать того дня, когда смогу нанести вам визит. А теперь позвольте мне проводить вас до машины. – Дина оглянулась на закрытую портьерами дверь. – Сестра и племянница спят, будить их не нужно. Мы всё сделаем сами. Каспар, иди спать, тебе давно пора!

– Спасибо, что приняли меня сегодня.

Я проверила, не забыла ли в комнате Дины платочек или губную помаду, вышла в просторную переднюю и взяла с подзеркальника сотовый телефон, отключённый на время нашей беседы. Потом вспомнила, что во дворе меня ждёт не только моя «Ауди», но и машина наблюдателей, которые, конечно же, любезно проводят меня до дома…

Глава 6

Мы приехали к дому Галины Емельяновой в Берёзках-Дачных на джипе прямо из Петербурга, не побывав ещё в Москве. Как и просила Дина, Озирский назначил ей встречу на тридцатое августа. Место она выбрала сама, и Андрей не возражал против того, чтобы поговорить в посёлке под Солнечногорском, где никто не мог нам помешать.

Прибыв в Берёзки-Дачные три часа назад, мы застали на участке Галину Геннадьевну. Её дочку Анастасию и свекровь Софью Ксенофонтовну. Девочка старалась не вспоминать о том, что послезавтра нужно идти в школу, и с удовольствием помогала матери с бабушкой накрывать на стол, вкопанный под яблоней. Рядом была разбита клумба с прелестными клематисами – синими, фиолетовыми и розовыми. Эти крупные красивые цветы я видела впервые, и Ная тут же принялась объяснять, откуда эти растения родом, кто их вывел; и как клематисы нужно высаживать.

Емельяновы предпочли три самых неприхотливых сорта – Эрнест Маркхам, Жакмана и Балерина. Клематисы украшали также одну из стен садового домика и забор у калитки, через которую въехал на участок наш джип «Гранд-Чероки».

Еды для нас с шефом наготовили много, но я обратила внимание на закуску из малосольной селёдки с яблоками и луком, к которой подали виски «Уокер» с синей этикеткой. Немного подумав, мы с шефом решили только символически пригубить настоящий шотландский напиток, потому что слишком много предстояло нам сегодня сделать здесь; а потом ещё нужно было ехать в Москву.

Мы ели рис с курицей, блины с припёком из зелёного лука, и всё это разбавляли напитком из шиповника. При этом чувствовали себя дачниками, обласканными и беззаботными. Должно быть, Емельяновы исходили из постулата, что сытый человек добрее голодного, и потому перед встречей с Диной решили накормить нас до отвала.

На столе громоздились горы яблок, в эмалированной миске рубинами светилась красная смородина; восхитительно-остро пахла чёрная. Лопался тугой крыжовник, и жужжали пчёлы над банкой малинового варенья, которое Озирский, совершенно не стесняясь, черпал ложками.

Дача Емельяновых показалась мне поистине райским уголком. Люди действительно вкладывали душу в обустройство участка, а не просто выращивали здесь картошку для пропитания. Аромат перечной мяты струился над столом, возбуждая и без того хороший аппетит. Софья Ксенофонтовна использовала эту траву и как приправу, и в качестве косметики, и для того, чтобы на даче не прокисало молоко. Кроме клематисов сад украшала жимолость камчатская, ягоды которой привели меня в восторг. Глядя на кустик жимолости, я впервые пожалела о том, что не имею своей фазенды.

Софья Ксенофонтовна разводила даже землянику и каждый год осенью боялась, что ягода не перезимует. Дожди шли в середине месяца, а конец августа получился жаркий; огород приходилось поливать два раза в день. Земля потрескалась, листва на деревьях, не успев пожелтеть, сгорела. Домик Емельяновых стоял на крутом берегу небольшой речушки, и вечером становилось немного прохладнее. Сейчас над налетевшим ветром закачались жёлтые, а не рыжие гроздья рябины, что по примете предвещало мягкую зиму.

Поддерживая лёгкую беседу, мы с Озирским смотрели на дорогу и ждали Дину, ради которой предприняли длительное путешествие. Из-за зноя дорога не доставила нам никакого удовольствия. Весь день я с тревогой заглядывала шефу в лицо, потому что знала – у него с утра жмёт сердце.

Шесть дней назад мы отпраздновали мой день рождения. Сначала посидели в «Хали-Гали» недалеко от Лахты, потом поехали непосредственно в офис. Там нас ждал торт «Охотничий дом» с орехами и вишнями. Озирский подарил мне золотое колечко с неизвестным, тёмным, как капелька смолы, камнем. А я не нашла ничего лучше, чем вручить ему хрустальную бутылку коньяка «Луи-Трез». Сосуд с золотым напылением на горлышке стоил две тысячи баксов. На коньяк скидывались все сыщики нашей фирмы. Напиток столетний выдержки символизировал пожелание шефу прожить целый век.

Но самым лучшим подарком для директора агентства стало согласие Дины Агаповой встретиться с ним и прояснить некоторые вопросы, после чего задание Ильи Брайнина будет считаться выполненным. Поздно вечером двадцать девятого августа мы выехали в Москву. В Бологом немного вздремнули, припарковавшись на платной стоянке. И сегодня вот уже два часа объедались в Берёзках-Дачных, гадая, как всё у нас сегодня сложится.