Структура и динамика психического (сборник) - Карл Юнг

362 Для этого мы должны прежде всего уяснить, что всякое знание – результат некоего упорядочения реакций психической системы, проникающих в наше сознание, отражающий характер метафизической реальности – реальности в себе. Если, согласно также и некоторым ныне бытующим точкам зрения, психическая система совпадает с нашим сознанием и попросту идентична ему, тогда мы в принципе способны знать все, что может быть познано, то есть все, что охватывают рамки теории познания. В таком случае нам больше не о чем беспокоиться, кроме того, что должно занимать анатомов и физиологов, наблюдающих за функцией глаза или органов слуха. Но если окажется, что психическое не совпадает с сознанием и, более того, функционирует бессознательно подобным или же иным, чем ее сознательная область, образом, тогда нам следует основательно призадуматься. Ибо тогда речь идет уже не об общих эпистемологических ограничениях, а о незримом пороге, отделяющем нас от бессознательного содержания психического. Гипотеза о пороге и о бессознательном означает, что необходимый исходный материал всякого знания – а именно, психические реакции, а также, возможно, бессознательные «мысли» и «озарения» – лежит совсем рядом, «над» или «под» сознанием, всего-навсего по ту сторону «порога», оставаясь, однако, недостижимым. Нам неведомо, как функционирует это бессознательное, но поскольку, по нашим предположениям, оно должно представлять собой психическую систему, то вполне вероятно, что оно обладает теми же атрибутами, что и сознание, включая восприятие, апперцепцию, память, воображение, волю, эмоции, чувства, рефлексию, способность суждения и т. д., причем все в подсознательной форме24.

363 Здесь мы сталкиваемся с возражением Вундта, что невозможно, дескать, говорить о бессознательном «восприятии», «представлении», «чувстве» и еще в меньшей степени – о «волевом акте», принимая во внимание, что ни одно из этих явлений немыслимо без переживающего субъекта. Более того, идея порога предполагает способ наблюдения, определяемый в терминах энергии, – исходя из этого, осознание психических содержаний существенно зависит от их интенсивности, то есть от энергии. Поскольку лишь при определенной интенсивности тот или иной стимул в силах преодолеть порог, постольку мы можем не без оснований утверждать, что и другие психические содержания, чтобы преодолеть его, точно так же должны иметь более высокий энергетический потенциал. Обладая слишком малой энергией, они остаются подсознательными, подобно соответствующим чувственным восприятиям.

364 Первое возражение, на что указывал уже Липпс, снимается в силу того факта, что психический процесс остается одним и тем же по своей сути, «представляется он» или «нет». Всякий, кто придерживается мнения, согласно которому все психическое исчерпывается феноменами сознания, должен сделать следующий шаг и сказать, что «представления, которые нам не даны»25, вряд ли можно рассматривать как «представления». Тогда он должен вообще отрицать существование психических процессов как таковых. Строго говоря, с такой точки зрения психическое обладает лишь призрачным существованием, как и подобает эфемерным феноменам сознания. Эти взгляды не согласуются с повседневным опытом, который свидетельствует о том, что психическая активность возможна и в отсутствие сознания. Идея Липпса о существовании психических процессов an sich[44] в большей мере отдает должное фактам. Я бы не хотел терять время, доказывая это, – мне кажется, достаточно сказать, что любой здравомыслящий человек ни на минуту не усомнится в наличии психических процессов у собаки, хотя ни одна собака, насколько мы знаем, никогда сознательно не выражала свои психические содержания26.

3. Диссоциативность психического

365 Нет априорных оснований предполагать, что у бессознательных процессов непременно должен быть некий субъект, во всяком случае, не больше, чем подвергать сомнению реальность психических процессов. По общему признанию, проблема усложняется, когда мы предполагаем существование бессознательных волевых актов. Если речь идет не совсем об «инстинктах» и «склонностях», а скорее об обдуманном «выборе» и «решении», то нельзя просто так отмахнуться от необходимости контролирующего субъекта, которому нечто «представляется». Но это, по определению, означало бы привнесение сознания в бессознательное – впрочем, это умозрительная операция, не представляющая особой сложности для патопсихолога. Ему знакомо психическое явление, которое, похоже, вовсе неизвестно «академической» психологии, а именно диссоциация, или диссоциативность, психического. Эта его особенность определяется тем фактом, что связь между самими психическими процессами весьма условна. Подчас не только бессознательные процессы оказываются удивительным образом независимыми от осознанного опыта, но и сознательные процессы также демонстрируют явную несвязность, или дискретность. Примером могут служить казусы и нелепости, порождаемые комплексами, которые мы можем наблюдать в ассоциативном эксперименте. Раз уж действительно встречаются случаи двойственного сознания, подвергаемые сомнению Вундтом, то случаи, когда не личность в целом расщепляется на две, а лишь отщепляются малые ее фрагменты, следует и подавно признать вполне вероятными и фактически более обыденными. Это – многовековой опыт человечества, нашедший отражение в универсальном представлении о присутствии множества душ в одном и том же индивиде. Как показывает множественность психических компонентов на первоначальном уровне развития психики, психические процессы на этом этапе еще очень слабо связаны между собой и отнюдь не образуют самодостаточного единства. Более того, психиатрический опыт свидетельствует, что нередко требуется совсем немного, чтобы разрушить единство сознания, с таким трудом достигаемое в ходе развития, и разложить его снова до первоначальных элементов.

366 Эта диссоциативность позволяет нам также обойти те трудности, которые проистекают из логически необходимого допущения о пороге сознания. Коль скоро верно, что с потерей энергии сознательные содержания становятся подпороговыми, а значит – бессознательными, и наоборот, с приращением энергии бессознательные процессы становятся сознательными, тогда для того, чтобы бессознательные волевые акты были возможны, они должны обладать энергией, позволяющей им достичь сознания или, по крайней мере, состояния вторичного сознания, состоящего в том, что бессознательный процесс «представляется» сублиминальному субъекту, который осуществляет выбор и принимает решения. Этот процесс должен непременно обладать количеством энергии, достаточным для того, чтобы достичь такого сознания; другими словами, в конечном счете он должен достичь «точки прорыва»27. Если это так, то возникает вопрос: почему бессознательный процесс не проходит прямо через порог с тем, чтобы стать доступным восприятию эго? Поскольку он явно не делает этого, а, по всей видимости, остается в подвешенном состоянии в области сублиминального вторичного субъекта, нам следует теперь объяснить, почему этот субъект, который ex hypothesi[45] наделен достаточной энергией, чтобы стать сознательным, не прорывается через порог и не находит путь к первичному эго-сознанию. Патопсихология располагает материалом, позволяющим дать ответ на этот вопрос. Вторичное сознание представляет собой личностный компонент, который обособился от эго-сознания отнюдь не случайно, а в силу определенных причин. Такое разделение, диссоциация, имеет два явственно различимых аспекта: в одном случае речь идет об изначально осознанном содержании, ставшем подсознательным, будучи вытесненным как неприемлемое; в другом случае вторичный субъект, по существу, представляет собой некий процесс, вообще никогда не проникавший в сознание, поскольку восприятие его сознанием невозможно. Скажем так, эго-сознанию недостает понимания, чтобы принять его, и, как следствие, он остается по большей части сублиминальным, хотя его энергии вполне достаточно для того, чтобы он мог стать осознанным. Существование такого субъекта обусловлено не подавлением, а сублиминальными процессами, которые сами по себе никогда не были осознанными. Однако, поскольку в обоих случаях имеется достаточно энергии, чтобы сделать его потенциально сознательным, вторичный субъект действительно оказывает влияние на эго-сознание – непрямо, или как мы говорим, «символически», хотя выражается это не особо приятным образом. Суть в том, что содержания, возникающие в сознании, прежде всего, симптоматичны. Поскольку нам известно (или кажется, что известно), к чему они относятся или на чем основаны, постольку это семиотические содержания, – даже если во фрейдистской литературе постоянно употребляется термин «символические», невзирая на то, что на самом деле символы всегда выражают нечто, чего мы не знаем. Отчасти симптоматические содержания поистине символичны, будучи непрямой репрезентацией бессознательных состояний или процессов, о природе которых можно лишь приблизительно судить по тем содержаниям, которые всплывают в сознании. Поэтому вполне возможно, что в бессознательном откладываются содержания с таким уровнем энергии, что при других условиях они могли бы осуществить скачок и стать достоянием эго. В большинстве случаев это содержания вовсе не подавляемые, а просто еще не осознанные, то есть субъективно не осмысленные, подобно демонам или богам первобытных народов, или всяческим «-измам», в которые столь фанатично верит современный человек. Такое состояние ни в коей мере не является ни патологическим, ни даже в чем-то особенным; напротив, это – изначальная норма, так как психическая целостность, постигаемая в единстве сознания, представляет собой идеальную цель, еще никем и никогда не достигнутую.