Алмазный меч, деревянный меч (Том 1) - Ник Перумов

И неотступно преследовали его слова Сежес — «казнь начнется вот-вот…».

Вызвать конвой было делом одной минуты. Император властно махнул своим новоявленным телохранителям.

— Проводите меня к Лобному месту. Я должен видеть казнь. Моя подданная, пусть даже и сбившаяся с пути истинного, имеет право лицезреть своего повелителя в последний час жизни.

Он заметил наглую ухмылку на толстых губах мага. Мол, чушь несешь, мальчик в короне. Не до тебя ей, и плевала приговоренная на всех и всяческих повелителей.

Император знал, что волшебник прав. Но сейчас ему было ровным счетом наплевать. Пусть думают, что хотят, пусть считают его безобидным глупцом, медвежонком с вырванными клыками и когтями. Пусть думают, что он не опасен. В свое время он докажет им, как они ошибались.

Возможно, Сежес бы и принялась его отговаривать; но эти адепты, не слишком высокой третьей ступени, прекословить монарху не осмелились.

Кавалькада, оставляя за собой согнувшиеся в низких поклонах улицы, летела через Белый Город.

Дождь перестал, словно по заказу.

Ворота. Кривоватые улочки Черного Города, сочащийся запах гнили и нечистот. Сколько Радуга ни бьется, пока ничего не помогает. Хотя Императору доводилось слышать о волшебниках, посланных в наказание управлять потоками нечистот в сливных тоннелях под городом.

Лобное место помещалось в самой середине широкой площади, скорее даже вытоптанного пустыря. Незамощенная, пыльная, несмотря на частые осенние дожди, окруженная неказистыми деревянными домишками, в обычные дни площадь использовалась как один из самых больших скотных рынков. И целая армия рабов-осужденных занималась по ночам тем, что убирала с нее дурно пахнущие кучи навоза. Сейчас же никакого скота тут, конечно, не было. А были толпы народа, жадно тянущие шеи, привстающие на цыпочки, взбирающиеся на принесенные с собой ящики, чтобы только поглазеть на небывалое зрелище — магики казнят магичку!

Заключались ставки на то, сколько осужденная продержится на медленном огне.

Костры, топоры, веревки и прочее, быстро отнимающее жизнь преступника, Радуга давно отвергла. Схваченному и осужденному колдуну предстояло испытать на себе кое-что особое из арсенала семи Орденов — после чего несчастного растягивали на громадной бронзовой решетке, под которой раздували тлеющие угли, бдительно следя, чтобы огонь, обереги Спаситель, не разгорелся или чтобы жертва не умерла бы от ожогов слишком быстро.

Казнь никогда не продолжалась менее трех часов. А порой — особенно если осужденный попадался упорный и сильный, наперекор всему цеплявшийся за жизнь — аутодафе могло длиться и шесть часов, и восемь, и даже целую ночь напролет.

При виде Императора площадь взволновалась. Вольные теснили народ конями, расчищая дорогу; арбалетчики вскинули оружие, готовые разрядить его в любого, кого они лишь только сочтут подозрительным.

Лобное место, каменный круг в человеческий рост высотой, уже не пустовало. Осужденную, молодую и красивую женщину лет, наверное, двадцати пяти, облаченную в балахон всех семи цветов Радуги, держали за руки двое палачей, по традиции скрывавших лица под черными масками. Третий палач возился с мехами. Брезгливо отстраняясь от осужденной, застыли трое магов-исполнителей. Они же обязаны были не дать жертве пустить в ход чародейство. Хотя мало кто мог перенести процедуры Отъема Силы и сохранить способность хотя бы зажечь лучину без кремня и огнива.

Громадная бронзовая решетка весело и ярко блестела — ее окружал настоящий частокол факелов.

Император молча сидел в седле. Его слова здесь не требовалось. Это был Суд Радуги, и хозяин Мельина значил тут не больше, чем самый что ни на есть распоследний раб, отпущенный поглазеть на экзекуцию.

Осужденная лишь мельком взглянула в его сторону. Спасения ей ждать не приходилось. Помиловать несчастную мог только Совет Семицветья.

…Обвинение зачитывали долго и нудно, перечисляя бесконечные вины. Император пропустил все это мимо ушей. Он смотрел на собравшуюся толпу. Толпу, которая в считанные мгновения могла смять редкую цепь орденской стражи, разметать, растоптать палачей и отхлынуть, точно океанская волна, пряча в себе еще одну песчинку — только что стоявшую на каменном помосте смертницу.

Однако Император знал, что подобного никогда не случится. И даже не из-за боевых магов, что недобро зыркали на скопившееся внизу многолюдство.

Казнят магика. Или магичку, что еще лучше, острее получается забава. Магов народ ненавидел. Тихой, но упорной ненавистью, как всегда ненавидит тех, кто хоть чем-то от него отличается. Было время, когда ненавидели эльфов, гномов или Дану. Теперь Нелюдь сгинула, жалкие остатки возбуждают не ненависть, а скорее жалость.

А вот маги… Истинные волшебники… и плевать, что осужденная еще вчера считалась одной из них, и никто, даже близкие соседи, не подозревали о ее ремесле. Сегодня толпа увидит, как поджаривают чародейку. И ничего, кроме этого, толпа знать не желает.

Император смотрел. Слушал. Громкий и напряженный голос орденского герольда, предупреждавшего всех, еще занимающихся, «отринув увещеванья», незаконной волшбой, как можно скорее покаянно припасть к ногам милосердной Радуги. Тогда и только тогда могут они еще рассчитывать на прощение. Иначе — смерть! Такая же, что постигнет и эту преступницу.

Черный камень в императорском перстне ожил. Дрогнул, точно в страхе. Цепкий взгляд молодого правителя обежал толпу — ему хотелось знать, есть ли на площади кто-то из близких осужденной. И — почти сразу поймал окаменевший, сверхнапряженный взгляд.

Это был гном. Гном из того малого числа, кто сумел выплатить немалую подать за право жить в имперской столице. На груди у него, как и положено, висела тяжелая деревянная бирка. Кожаный фартук, покрытый пятнами, обтягивал могучую грудь. Ручищи гнома бессильно висели вдоль тела. Гном неотрывно, не шевелясь, смотрел на приговоренную.

Каким образом Императору удалось поймать этот взгляд?..

Гном. Очень интересно. Гном и волшебница без патента семи Орденов. Что-то очень странное крылось за этим, и, наверное, в другое время Император бы не преминул обратиться к Серым, чтобы выяснили, в чем тут загадка. Раньше — конечно. Но не теперь.

Толпа громко ахнула. С приговоренной сорвали плащ; она судорожно прикрыла наготу руками.

Еще не успели угаснуть отзвуки, когда стоявшие на помосте маги нанесли первый удар. Люди на площади увидели, как кисти рук женщины стали стремительно надуваться, распухать, пальцы обращались в уродливые толстые отростки, кожа молниеносно почернела, пахнуло зловонием. А затем кожа начала медленно лопаться, брызнула кровь пополам со сгнившей под действием чар плотью. На кончиках пальцев показалась белизна костей.