Ужас в музее - Говард Лавкрафт

В этот день он увидел неясную массу, которая двигалась вдалеке от него по равнине. Так могло двигаться только стадо животных, и, вспомнив про виденные ранее следы, он не захотел встречаться с теми, кто их оставил. Тем не менее его любопытство и жажда золота были слишком велики, а стадо находилось далеко от дороги. И стоило ли бояться этих животных на основании их странных следов, а также бредней невежественного, перепуганного насмерть индейца?

Напрягая зрение, чтобы рассмотреть стадо, Самакона обнаружил несколько других интересных вещей. Прежде всего его удивило то, что города, о существовании которых он мог теперь судить безошибочно, странно сверкали в голубом свете. То же можно было сказать и о других строениях, беспорядочно рассыпанных вдоль дороги и по равнине. Они были скрыты живописными рощами, и к ним вели небольшие аллеи. Ни дыма, ни других признаков жизни заметно не было. Наконец Самакона увидел, что равнина не беспредельна, хотя и казалась такой до сих пор из-за окутывавшей ее голубой дымки. Вдали она ограничивалась грядой низких гор, рассекаемой рекой и дорогой. Все это — особенно странное сияние, идущее от построек, — стало отчетливым, когда Самакона сделал второй привал в середине бесконечного дня. Он также заметил стаи высоко парящих птиц, но к какому виду они принадлежали, с такого расстояния было не разобрать.

На следующее утро — говоря языком внешнего мира, на котором написана рукопись, — Самакона достиг молчаливой равнины и перешел через неторопливую, безмолвно текущую реку по хорошо сохранившемуся мосту из черного базальта, покрытого причудливой резьбой. Вода была прозрачной, и в ней плавали какие-то неведомые рыбы. Дорога стала мощеной и в некоторых местах заросла сорняками и ползучими растениями, а ее направление было отмечено маленькими столбиками с непонятными изображениями. Растительность становилась все гуще, там и тут попадались деревья и кустарники, а также синеватые цветы, которых путник раньше никогда в жизни не видел. Иногда легкое колыхание травы указывало на присутствие змей. Через несколько часов путешественник достиг рощи неизвестных вечнозеленых деревьев, в которой, как он заметил, скрывалось одно из строений со сверкающей крышей. Среди буйной растительности он увидел украшенные ужасными барельефами опоры каменных ворот, манивших свернуть с дороги, и вскоре уже продирался через кустарник по мозаичной, заросшей мхом дорожке, окаймленной громадными деревьями и низкими монолитными столбами.

Наконец в зеленоватом полумраке он увидел полуразрушенный фасад древнего здания — храма, как он, ни минуты не сомневаясь, решил. Его покрывали отвратительные барельефы, изображавшие фигуры и сцены, предметы и церемонии, которым не должно быть места ни на нашей, ни на другой разумной планете. Намекая на это, Самакона впервые обнаруживает поразительную благочестивую нерешительность, которая снижает информативную ценность остальной части рукописи. Стоит только пожалеть, что католический пыл Испании эпохи Возрождения так основательно проник в его душу. Дверь в храм оказалась широко распахнутой; во внутреннем помещении, лишенном окон, царила абсолютная темнота. Подавив отвращение, вызванное барельефами на стенах, Самакона вынул кремень и огниво, зажег смоляной факел, отодвинул плети растений, загородившие вход, и храбро перешагнул зловещий порог.

На мгновение он оцепенел от того, что увидел. Не пыль, покрывавшая все вокруг, не паутина незапамятных времен, не кружащиеся крылатые твари, не отвратительные изображения на стенах, не причудливая форма многочисленных чаш и жертвенников, не мрачный пирамидальный алтарь с вогнутой верхушкой и не чудовищное, с головой осьминога, существо из какого-то странного темного металла, сидевшее на своем покрытом иероглифами пьедестале и злобно смотревшее на него, изумили его и лишили дара речи. Нет, его просто поразил тот факт, что все здесь, за исключением паутины, крылатых тварей и гигантского идола с изумрудными глазами, было сделано из чистого золота. И хотя рукопись была написана уже после того, как Самакона узнал, что золото — самый обычный строительный материал в нижнем мире, где находятся его бесчисленные месторождения и жилы, она тем не менее ясно дает почувствовать тот безумный восторг, который овладел искателем приключений, внезапно обнаружившим источник индейских легенд о золотых городах. На время он утратил способность к спокойному наблюдению и очнулся, только когда заметил, что карман его камзола странным образом оттопырился. Заинтересовавшись этим, он обнаружил, что диск из неизвестного металла, найденный на заброшенной дороге, сильно притягивается к большому осьминогоголовому идолу с изумрудными глазами, сделанному, как ему вскоре стало ясно, из того же экзотического материала. Позже ему довелось узнать, что странное, обладающее магнетизмом вещество — такая же редкость в нижнем мире, как и во внешнем. Оно считалось единственным по-настоящему драгоценным металлом в той голубой светящейся бездне. Никто не знает его действительного происхождения, ясно только, что оно появилось на нашей планете со звезд, откуда великий Тулу, осьминогоголовый бог, доставил его на землю людей. Так что единственным его источником были доисторические останки, включая множество циклопических идолов. Невозможно было исследовать природу этого металла, и даже его магнетизм проявлялся только по отношению к себе подобному. Это был священный обрядовый металл подземных жителей, использование которого регулировалось традицией таким образом, чтобы его магнетические свойства не приносили людям вреда. Из сплава этого металла с такими основными компонентами, как железо, золото, серебро, медь и цинк, здесь чеканилась монета.

Размышления Самаконы о странном идоле и его магнетизме были внезапно прерваны волной отчетливого и явно приближающегося грохота. Нельзя было ошибиться в его природе. Это двигалось стадо больших животных, и, вспомнив ужас индейца, следы на дороге и виденное вдалеке стадо, испанец содрогнулся от страшного предчувствия. Он не успел ничего подумать, в нем просто заработал инстинкт самозащиты. Странно было бы ожидать, что животные станут искать жертву в столь глухом месте, и, если бы дело происходило на поверхности земли, Самакона чувствовал бы себя в безопасности в таком массивном, окруженном деревьями здании. Но все же какое-то подсознательное чувство рождало глубокий ужас в его душе, и он стал отчаянно озираться в поисках спасения. Так как внутри золотого храма не было никакого убежища, он понял, что ему нужно закрыть дверь, которая все еще висела на древних петлях, опираясь на внутреннюю стену. Земля, плети растений и мох уже проникли в храм снаружи, так что ему пришлось прокладывать путь к золотому порталу с помощью шпаги, что он и проделал как можно быстрее, прислушиваясь к приближающемуся грохоту. Топот звучал все громче и угрожающе. Самакона принялся тянуть за массивное кольцо, и на какое-то мгновение страх в нем достиг безумных размеров, ибо надежда сдвинуть осевшую металлическую дверь слабела с каждой секундой. Вот она со скрипом поддалась, и снова началась яростная борьба — он тянул и толкал изо всех сил. Наконец под грохот невидимых ему ног Самакона с лязгом захлопнул дверь, оставшись в кромешной темноте, если не считать единственного зажженного факела, который он втиснул между опор трехногой чаши. На двери был засов, и, запирая его, перепуганный человек возблагодарил своего ангела-хранителя, который и здесь не оставил его в беде.