Когда падают листья... - Наталия Андреева

— Доброго дня тебе, сын Эльги.

Жрица была старой женщиной: смуглое лицо ее избороздили глубокие морщины, седые косы спускались из-под серого платка, и лишь только чистые, как горное озеро, и такие же голубые глаза остались молодыми и ясными. Все они — жрицы Эльги-Верной — такие: слабые телом, но сильные душою…

— Добрых дорог, госпожа. Простите, но мне, наверное, лучше ехать дальше… — он почему-то смутился, — я не хотел заезжать в храм…

— Светлы дороги Эльги-Прядильщицы, — хитро улыбнулась жрица, — и коли задумала Верная привести тебя в Святая Святых, значит, так тому и быть. Отдохни с дороги, путник. Пусть черные тени, идущие за тобой, побегут сегодня по ложному следу.

"А почему бы и нет? — вдруг подумалось Дарену. — В конце концов, никто не говорил, что надо спешить".

И тут же на душе стало светло, тепло и легко — будто кто снял с нее тяжелый камень, нависавший над Даром все это время. Лицо его разгладилось, в глазах появились отрешенность и тепло, а губы сами растянулись в улыбке.

Старая женщина сопроводила эти удивительные метаморфозы хитрым прищуром глаз и направилась вслед за ним — в Обитель Эльги, в ее Храм.

Место, к слову, было здесь намоленное и оттого безмерно нечеловеческое. Дарен буквально физически чувствовал окутывающую его божественную атмосферу: ему казалось, что даже различал чей-то ласковый и убаюкивающий шепот, но, оборачиваясь, видел лишь послушниц.

— Зажги свечку братьям, пусть и они видят свой Путь, — посоветовала жрица.

И войник с великим душевным облегчением последовал ее совету, поставив серую свечку рядом со статуей Богини и ссыпав на ее Длань горсть дорожной пыли с каплей собственной крови. Встал на колени, перекрестил пальцы и поднял голову к Прядильщице:

— Прими дар мой, Верная, и не откажи в благоволении к брату моему — не по крови, но по духу — Яромиру, сыну князя эль-шаррского, с прикрытыми глазами говорил он; слова лились сами откуда-то изнутри, будто и не он говорил — а кто-то другой, только его голосом и его губами, — упокой души на небесах погибших от моей руки и не по моей вине, сохрани всех, несущих Честь Мою и Верность, да не обойди тех, чьи Пути пересекутся с Моим.

А старая жрица слушала его речь внимательно и зорко следила за тем, чтобы никто не смел прерывать душевное уединение человека, столько лет отказывающего себе в праве быть прощенным самим собою же. Пусть говорит. Когда выговорится — легче станет, настолько легче, что проспит он две ночи кряду, а за две ночи они успеют подготовить его к повороту на его Дороге.

"Спасибо тебе, Верная! — мысленно улыбнулась женщина. — Воистину, нет дара лучше чем тот, кому суждено стать Даром Осени…"

Дарен же, закончив молиться, пропустил по меньшей мере десять ударов сердца, прежде чем открыл глаза и посмотрел на руку Эльги. Но — нет. Все худшие опасения войника не оправдались: приняла Богиня жертву, не просыпалась земля на огонь свечки и не затушила его.

Жрица пригласила отобедать отрешенного от всего путника за общий стол, и еда, даром что простая, храмовая, показалась ему искуснейшим из деликатесов. Женщина же все думала, думала… Мысли ее текли подобно тихой равнинной реке — ясные, неспешные, свободные.

Когда-то давно, уже действительно очень давно, ее, четвертую дочь в семье, отдали на послушание в храм Эльги: таковым был закон. И никогда прежде нынешняя жрица не завидовала тем, кто находится вне святой обители, так сильно. Вот смотрела на этого румяного темноволосого мальчика, уплетающего черный храмовый хлеб, и завидовала. И одновременно до безумия жалела его. Ибо видела его путь. Редко, ох, как редко над смертными так ярко горит путеводная звезда, указывающая направление жизни. Куда там Странникам с Путниками, когда предначертанное намного красивей, чем сложенное противоречивой человеческой натурой! А этот мальчик… Он жил. Жил каждым мгновением, всем телом, всей душой. И вряд ли нашлось бы хоть что-то, что смогло бы отнять у него эту жажду жизни.

Женщина едва слышно вздохнула: не хотелось ей отпускать его, но, зная волю своей богини, она не могла ей противиться. Коли уготована ему такая судьба — значит, справится. Значит, ничто не сломит его до поры…

Дар, упорно не замечая испытующего взгляда, продолжал трапезу. А потом спокойно встал, прошел в купальню с несколькими послушницами, и лишь там, когда не осталось в помещении ни одной живой души, откинул голову из воды на край бадьи и позволил себя издать вздох искреннего облегчения. Наверное, это все-таки волшебное чувство, когда с тебя снимают то, что гнет твои плечи. Но, не познавшим его, верно, и не понять вовек.

И войник, прошедши боль, любовь и апатию, снова вернулся к жизни, выкинув цепкие обрывки прошлого, как ненужный мусор. И потому спалось ему на деревянной лавке лучше и слаще, чем если бы он спал в кралльских покоях.

А черные Тени — наемники сразу двух государств, посланные по душу и тело войника — и впрямь промчались мимо по дороге, не заметив храма. Жаль только, путник не видел этого и не ведал о том, что готовит ему богиня, его богиня.

Ведь боги никогда не были бескорыстными…

В Эль-Шарр Дарен въехал в самый разгар дня: пришлось простоять в очереди с несколько оборотов, но бежать сейчас уже было бы глупо. Опытные войники у ворот смело обсчитывали неугодных им господ, но у Дара не возникло никаких вопросов насчет приемлемой пошлины. Сновали туда-сюда громкоголосые тетки с выпечкой, бегали чумазые дети с крайне счастливым выражением лиц, терлись в толпе воришки, норовя выхватить кошелек потяжелее… Дар, поймав очередного золотоискателя по чужим карманам и дав тому легкий подзатыльник, ухмыльнулся и вытащил собственный кошель. Денег было слишком много, чтобы рисковать потерей, храня те в одном месте, а потому основное хранилось в кожаном мешочке, находящемся вне прямой досягаемости уличных воров. А в кошеле оставалось полторы гнутых медных полушки.

— А не желает ли господин хороший на товар посмотреть?

Дарен оглянулся, поискав глазами объект звука, а, увидев его, понял, что господин желает, да еще как! Войник жадно созерцал скромную вывеску с несколько пылинок, а затем, решив все-таки не дожидаться ярмарки — такой соблазн был — и прямо тут купить себе нормальное оружие вместо палки-копалки, двинулся мимо зазывалы к хорошей дубовой двери.

— День к лету, — поприветствовал Дар хозяина.

В комнате царил приятный глазу полумрак, два окна, выходящие на оживленную улицу были завешены тяжелыми шторами, а другие два выходили во внутренний двор. На стенах блестели сабли, секиры, клинки, стилеты… В общем все то колюще-режущее, что обычно привлекает внимание входящих. Дарен, естественно, не стал исключением.