Пакт - Полина Дашкова

Бруно ничего не стоило завербовать Габи. Это даже нельзя назвать вербовкой. Они просто разговаривали. Габи ненавидела нацизм, Гитлера считала чудовищем и готова была делать что угодно, лишь бы в Германии закончился этот унизительный бред. Когда она узнала, что Бруно резидент советской разведки, ей стало еще интереснее. Ее мало заботил коммунизм, она Маркса не читала потому, что это безумно скучно, зато читала Толстого и Достоевского в хороших переводах. Россия была страной Анны Карениной и князя Мышкина. Ужасы революции, гражданской войны, коллективизации она воспринимала как нацистскую пропаганду.

Бруно предложил ей приличное вознаграждение, регулярные гонорары, но она категорически отказалась.

– Я ненавижу нацистов. Брать деньги за ненависть все равно что за любовь. Это пахнет проституцией.

– Нужно как-то объяснить наши свидания, – сказал Бруно, назначая первую встречу в Берлине.

– Кому объяснить? – удивилась Габи. – Единственный человек, которого это может интересовать, – Ганна, но она знает, что мы не любовники.

– Я имею в виду вовсе не Ганну. Ты знаменитость, твой образ жизни и круг общения привлекают к тебе усиленное внимание гестапо.

– Ерунда! Плевала я на них! Я журналистка, встречаюсь с десятками разных людей и никому не обязана отчитываться.

– Габи, пойми, ты ввязываешься в очень серьезное, рискованное дело. Тут нет мелочей. Любой пустяк может иметь самые ужасные последствия, и не только для тебя. Оставь свой подростковый кураж для вечеринок. Ты встречаешься со мной потому, что решила написать книгу об истории моды и косметики. Вполне логично начать с Древнего Египта.

– Гениально! – Габи хлопнула в ладоши. – Слушай, может, мне правда написать книгу? Отличная идея!

Ни за какую книгу Габи так никогда и не засела, слишком бурной и насыщенной была ее жизнь, она едва успевала строчить статьи для «Серебряного зеркала».

С тех пор прошло почти три года. Габи регулярно выкладывала Бруно все, что удавалось узнать. Они встречались на острове Музеев, в музее Древнего Египта, куда Бруно часто наведывался в качестве консультанта. Иногда играли в теннис и обедали в ресторанах. Каждая встреча, независимо от погоды, завершалась долгой прогулкой по парку или по улицам. Бруно учил ее соблюдать элементарную осторожность, не забывать, что любое помещение может быть оборудовано прослушками и передавать информацию следует только на свежем воздухе, подальше от случайных глаз и ушей.

На приемах, банкетах, генеральских вечеринках фрейлейн Дильс элегантно флиртовала с офицерами абвера и гестапо, нежно приятельствовала с их женами. Жены любили поболтать о моде и косметике, а Габи всегда знала свежие новости, могла дать ценный совет, порекомендовать портниху, парикмахера, косметолога. Везде она была своим человеком. Ее идеально арийская физиономия красовалась на плакатах. Она получала щедрые журналистские премии. Многие считали ее тайной возлюбленной Геббельса.

Министр пропаганды славился своими любовными похождениями. Маленький, почти карлик, с большой головой на хилом тельце, доктор Геббельс был истерически, непредсказуемо влюбчив, постоянно менял женщин и хранил верность только одному человеку, своему божеству Адольфу Гитлеру.

Застенчивый сплетник-всезнайка Франс фон Блефф рассказывал Габи, что Йозеф Геббельс многие годы страдал безответной любовью к еврейке Анке Штальхерм и женился на идеальной арийке Магде Квандт по настоянию фюрера.

Красавица Магда, бывшая жена владельца сети берлинских ресторанов Квандта, имела свою «еврейскую историю» – бурный продолжительный роман с известным деятелем сионизма Хаимом Арлозоровым.

Уже охмурив Геббельса, Магда продолжала спать с Арлозоровым, а Геббельс, увлеченный Магдой, все еще страдал из-за неприступности Анке Штальхерм. Этот романтический четырехугольник вдохновил доктора философии на создание фундаментальной работы «Евреи виновны!».

Еще одним кандидатом в высокие покровители Габриэль Дильс стал Гиммлер. Сплетня звучала оригинально и надежно страховала от слишком назойливых поклонников. Личная жизнь шефа гестапо оставалась загадкой. Он нигде никогда не появлялся с женой. Было известно, что ее зовут Маргарита, она старше его на десять лет, у них двое детей. Остальное тонуло в слухах. Одни говорили, что они живут вместе и бедняга Генрих трепещет перед своей суровой супругой, бывшей медсестрой. Другие уверяли, будто Гиммлер давно расстался с семьей, поселил их где-то в баварской глуши и обзавелся постоянной подругой. Среди полудюжины кандидаток на звание подруги мелькало имя Габриэль Дильс.

Ее имя также мелькало в перечне предполагаемых любовниц Гитлера. При первом знакомстве фюрер публично восхитился красотой фрейлейн Дильс, припал к ручке, назвал «белокурой феей», и с тех пор каждая встреча сопровождалась ритуальным набором комплиментов, которые Габи выслушивала с очаровательной смущенной улыбкой. Никому не приходило в голову, что румянец, трепет ресниц, блеск глаз молодой журналистки вызван не смущением, а отвращением. Никто не замечал, как фрейлейн Дильс после беседы с Гитлером ускользает в дамскую комнату и тщательно моет руки, смывая невидимый след холодных влажных губ чудовища.

Для Габи рейхсканцлер Адольф Гитлер был чудовищем в прямом смысле этого слова. Впервые близко увидев фюрера, она узнала в нем призрака, обитателя детских кошмаров.

Призрак мерещился Габи, когда мать в наказание запирала ее в чулане. Свет сочился сквозь крошечное оконце под потолком, тени причудливо переплетались, образуя фигуру, похожую на человеческую. Плоское бледное лицо с кляксой усов под носом и косой прядью на лбу ухмылялось, гримасничало. Фигура кланялась, махала руками. Призрак репетировал роль живого человека, чтобы однажды выбраться из темного чулана на свет божий и наделать бед.

Из-под двери дуло. Маленькой Габи казалось, что от призрака веет могильным холодом. Выпученные глаза-стекляшки, как глаза кобры, видели только то, что движется, и Габи боялась пошевелиться. Там, в чулане, призрак не мог причинить ей вреда, он не имел нормального тела, его руки свободно скользили сквозь плотные предметы, пылинки в столбе тусклого света продолжали кружиться независимо от его движений. Но он мог заметить и запомнить маленькую девочку. В таком случае, выбравшись наружу, в мир живых людей, он обязательно найдет и убьет ее. Она знает его тайну. Знает, что он не человек, а призрак.

Взрослая Габриэль не помнила, из каких сказок сложились эти кошмары, но, впервые близко увидев фюрера, сразу вернулась в темный чулан своего детства.

«Ерунда, он обычный человек. Челка смазана бриолином, видны поры на носу, из ноздри торчит жесткий волос. Вот он улыбнулся, между зубами застряло перышко петрушки. Призраки не пользуются бриолином и не едят петрушку. Он просто сумасшедший, поэтому кажется таким странным», – успокаивала маленькую Габи взрослая Габриэль.

«Сумасшедших много, но ни один из них еще не становился рейхсканцлером Германии», – резонно возражала маленькая Габи.

Когда холодные влажные губы коснулись руки взрослой Габриэль, маленькая Габи сжалась в комочек и прошептала:

«Неужели никто не замечает, что он призрак?»

«Призраков не существует», – успокоила ее взрослая Габриэль, глядя в глаза чудовищу и улыбаясь застенчивой детской улыбкой.

Ей вдруг почудилось, что фюрер какими-то хитрыми внутренними щупальцами уловил мысленный диалог взрослой Габриэль и маленькой Габи. Легкая, едва заметная судорога пробежала по его лицу, глаза вспыхнули холодным голубоватым огнем. Но через мгновение губы растянулись в улыбке, огонь угас. Перед Габи стоял мужчина среднего роста, фигура его напоминала приплюснутую грушу – сверху узко, снизу широко. На бледном лице красовалась пошлая улыбочка, выпуклые светлые глаза маслено блестели. Такими улыбочками и маслеными взглядами иногда провожали Габи на берлинских улицах мелкие чиновники, принаряженные и подвыпившие в честь выходного дня.

«Никакой он не призрак и даже не сумасшедший, в призраке и в сумасшедшем есть нечто таинственное, интересное, а он скучный, он самый обыкновенный пошляк», – говорила взрослая Габриэль маленькой Габи.

«Пошляков много, еще больше, чем сумасшедших, почему именно он стал главным?» – спрашивала маленькая Габи.

«Потому что в соревнованиях пошляков он занял первое место».

«Таких соревнований не бывает».

«Они идут постоянно, их для приличия называют солидным словом „политика“, но на самом деле это соревнования пошляков, Гитлер одержал в них блестящую победу».

Маленькую Габи ответы не устраивали, она продолжала хныкать:

«Надо бежать отсюда, здесь противно и страшно».

Взрослая Габриэль иногда всерьез думала об эмиграции.

У нее были пожилые родители, режим их вполне устраивал. Сбежать по-тихому и оставить их в рейхе она не могла, уговорить ехать вместе – тем более.