Непростая история - Константин Лапин

Демин начал с того же, чем занимался в отделе Кирилл, — с «малой» механизации, но насколько легче было инженеру! Там, где Малышев действовал по наитию, порою брел на ощупь, то и дело прибегая к помощи Одинцова, новичок действовал до удивления самостоятельно. Он пропадал часами на площадке, потом, окружив себя клубами дыма, до позднего вечера что-то рассчитывал и чертил, а потом знакомил главного инженера с готовыми результатами. Так было с механической лопатой для загрузки подъемника, о которой давно мечтали такелажники, с разработкой нового метода крупноблочной кладки стен... Он не боялся вступить в горячий спор с Павлом Ивановичем и нередко одерживал победу.

— Помяните мое слово, граждане: наш Чижик будет еще и старшим и главным инженером! — многозначительно говорила Наденька, когда «начальства» не было в комнате. — К тому идет!

Высокие должности мало интересовали Кирилла, но разве не видел он, как выходят за пределы стройплощадки, берутся «на вооружение» другими трестами одинцовские, а теперь уже и деминские конструкции. Это ведь не его столы-подмости, отслужившие свою недолгую службу. Новые, более совершенные подмости вытеснили их, как дипломированные специалисты уверенно теснили практиков без образования.

Если сотрудники отдела были для Кирилла как бы членами его семьи, то отдел и вся стройка стали для него вторым домом. Нет, не домом, а жизненным институтом, не менее важным и интересным, чем тот, куда он ездил по вечерам на лекции.

Все дальше и дальше шагали к горизонту башенные краны, а казалось, горизонт приближался к людям. Строительство жилого городка на окраине Москвы, собственно, не городка — целого современного города, стало бескрайным полигоном, исполинской лабораторией для самых смелых экспериментов.

Один из опытных кварталов отвели под дома, которые собирали из крупных панелей системы инженера Лагутенко. Уже не отдельные блоки, а целые панели облегченной конструкции — стены, потолки, перегорбдки — подавал кран на перекрытия. Уже не каменщики, а монтажники были безраздельными, хозяевами на участке. Комбинезоны делали их похожими на промышленных рабочих, а стройплощадка все больше напоминала многокилометровый конвейер, с которого за считанные часы сходили готовые квартиры.

— Мы с вами, Кирилл Васильевич, доживем до такого времени, когда дома будут транспортировать по воздуху на вертолетах, — приговаривал руководитель отдела. — Хор-ррошо? Роль научной организации работ возрастает еще больше, так что набирайтесь ума в своем институте!

...Где же то поле, которое Кирилл застал здесь около года с небольшим назад? Его перерезали кварталы новых жилых корпусов, широкие проспекты со стеклянными газетными киосками на углах, с шеренгами красных автоматов для продажи газированной воды перед магазинами и на автобусных остановках. Каменные громады не лезли друг на друга, не громоздились в беспорядке; простора хватало и для домов, и для ветра, и для солнца.

Кириллу нравилось, сокращая путь, проходить внутренними дворами и проездами, которые он помнил еще как стройплощадки. Не везде территорию успели благоустроить и озеленить, порою дети новоселов играли среди куч неубранной земли, бывших для них то арктическими торосами, то лунными кратерами.

Но уже была сделана остановка троллейбуса новой, продленной линии. Поджидая машину, пассажиры перечитывали надпись на доске, вмурованной в стену девятиэтажного здания из силикатного кирпича:

И раньше бывало, что на зданиях высекали имена зодчих, но чтобы фамилию простого каменщика вывели золотом на фасаде — такого не помнили седые ветераны стройки.

Инициатива установки памятной доски принадлежала комсомольцам. Кириллу хотелось, чтобы надпись была в стихах, но руководство треста запротестовало. Даже Лиля Бельская не могла пробить «стену консерватизма», как она выразилась. Однако стихи не пропали; автор прочитал их под аплодисменты присутствующих на новоселье у Петрухина. Расцеловав поэта, хозяин пообещал повесить стихотворение в рамке под стеклом.

Веселое это было новоселье, много народу собрало оно — и бесчисленную родню каменщика, и членов его бригады, и руководителей стройки! Гостям не хватало места за огромным столом, составленным из нескольких столиков, хозяин сокрушался:

— Эх, не догадался я малышевские подмости принесть, в самый раз были бы!

Громкими криками было встречено появление Драгина, не так давно ушедшего на пенсию. Старик частенько заглядывал на площадку, у многих рабочих становилось веселее на душе, когда они слышали знакомый сипловатый голос отставного прораба: «Что ж ты, Мансуров, еж тебя ешь, груз плохо закрепил?» Или язвительное замечание по адресу любезничавшей среди работы крановщицы: «Эх, Люба, Люба, нерентабельно ты ведешь себя на производстве!» И уж ни одной свадьбы, октябрин или новоселья своих строителей он не пропускал. Когда Борис Ковалев, с которым он столько раз ругался, уезжал с молодой женой Полиной на строительство Братской ГЭС, старик подарил экскаваторщику новенькую стальную рулетку в чехле.

На новоселье у Петрухина Драгин переплясал всех. Казалось, его худые, журавлиные ноги не знают устали. Лишь бывший предпостройкома Жильцов, снова ставший мастером бетонных работ, мог конкурировать с ним своей испытанной чечеткой. Престарелая мать хозяина, сидевшая во главе стола, выпив рюмочку, лишь разводила руками в такт музыке: ни петь, ни плясать она не могла. Петрухин шепотом рассказал гостям, что они с женой чуть ли не через день устраивают горячую ванну старухе — уж больно приятна она ее ревматическим ногам.

Кирилл завидовал бригадиру, так трогательно заботящемуся о старухе матери, завидовал Наденьке, содержащей престарелых родителей. А когда Драгин, подвыпив и расчувствовавшись, предложил почтить память своего лучшего друга Аркадия Ефимовича Пасько, скоропостижно скончавшегося вскоре после ухода на пенсию, Кирилл скрылся на кухне, . боясь расплакаться при всех. Все, все напоминало ему о собственной маме, не дожившей ни до новоселья, ни даже до пенсии!

— Ищете, куда окурочек бросить, товарищ техник? — осведомился рослый сын хозяина, развлекавший устроившихся здесь, за недостатком места в комнате, гостей. — Сюда бросайте, не застрянет, мы с папашей на совесть выкладывали! — И приподнял крышку мусоропровода.

И радостно и горько попасть в чужую дружную семью в радостный праздник новоселья!

Во дворе дома, который людская молва уже окрестила «петрухинским», состоялось открытие памятника Маяковскому. Это был, собственно, не памятник, всего-навсего самодельный бюст на постаменте, однако его открытие привлекло много народу. Лиля Бельская пригласила на торжество работников райкома комсомола и районную власть, прибыли корреспонденты газет, играл свой духовой оркестр.

Гриша Львов привел Катю; могла ли она не видеть его нового триумфа. Ведь это ее Гришка «открыл» автора скульптуры, паренька-строителя, лепившего из глины свистульки в форме животных, и заставил его всерьез заняться лепкой в изостудии. Это Гришины питомцы — каменщики, маляры, плотники, электрики — выложили после работы постамент из кирпича, провели к памятнику свет, сделали ограду и скамейки.

Предусмотрительный художник пригласил на открытие памятника Владимира Илларионовича, соратника Маяковского по работе в «Окнах РОСТА». Старый график приехал не один, он привез сестру поэта Людмилу Владимировну Маяковскую, с которой был давно дружен. Она еле удерживалась от слез, пожимая руки встречающей ее молодежи.

Корреспондент «Вечерней Москвы» сфотографировал выступление Маяковской, стараясь схватить ее лицо в профиль так, чтобы было видно фамильное сходство с поэтом, сфотографировал Гришу, протискавшегося вперед к своим воспитанникам, снял крупным планом бетонщика, читавшего стихи, посвященные Маяковскому:

Маяковский, Маяковский!Лишь одно обидно нам,Что на улицах московскихНе греметь твоим шагам...

Низкорослый Гриша все высовывался из толпы у памятника, ища Кирилла; он хотел, чтобы его друг тоже выступил со стихами, посвященными поэту. Но зачем все это Кириллу? Вот если б Лера была на торжестве...

На следующий день Гриша в газетном отчете был назван почему-то «В. Льговым — воспитателем молодежного общежития строителей». Его друзья, читавшие газету, немало потешались над перепутанной фамилией и новым званием художника. Но Гриша был не из тех, кто долго печалится.

— Чешуя! Хорошо смеется тот, кто смеется последним! Памятник стоит, две выставки прошли — кто из моих завистников может похвалиться тем же? — Художник имел в виду выставку своих рисунков, посвященных стройке, которая экспонировалась больше месяца в фойе клуба строителей и выставку «Берегись: пошлость!»; она пользовалась таким успехом, что ее показывали по московскому телевидению. — Посмотрим, что запоют мои дружки, когда я получу квартирку с мастерской в одном из будущих домов треста! Не может же воспитатель жить на каком-то чердаке, вдали от своих любимых питомцев! Особенно когда на повестке дня прибавление семейства! — И он многозначительно подморгнул Кириллу.