На руинах империи - Брайан Стейвли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Она и сейчас не спрашивает», – напомнил он себе.
И все же страшился заговорить о чем-либо из-за пределов города, словно сама речь, как течение в илистой протоке, могла затянуть, унести его отсюда.
– Там… не все ладно.
– Это не ответ, – закатила она глаза.
Рук набрал воздуха в грудь:
– На Вуо-тон напали.
– Аннурцы? – Она округлила глаза.
– Не думаю. Те, кто на них напал… – Перед внутренним взором снова встало бьющееся, пригвожденное к столбам чудище: щелкающие клыки, крючья на изломе подергивающихся крыльев. – Вуо-тоны назвали их «кхуанами». Похожи на летучих мышей, только в два твоих роста.
Недоверие на лице Бьен боролось с ужасом.
– Люди-нетопыри?
– Не люди.
Он постарался прогнать из памяти нечеловеческие вопли того существа.
Бьен помотала головой:
– Сначала аннурцы, потом вестники, теперь нетопыри.
– Это не нетопыри.
– Ну пусть. Тот, что умер у меня в комнате… Он не лгал. Что-то происходит.
Рук кивнул, попытался составить в уме цельную картину, но не сумел. Последние четыре дня грузом оттягивали все его члены. Он оглянулся через плечо на резную ширму. Какими бы ужасами ни полнился мир, этот храм оставался мирным – тихой заводью в бушующем море. Рук снова обратился лицом к костяной статуэтке.
«Прости, богиня, что сомневался в твоем могуществе».
Гладкий лик идола не дрогнул. Богиня молчала.
Он недолго выдерживал взгляд невидимых глаз; сдался и со стоном опустился на пол.
– Ты совсем промок, – только теперь спохватилась Бьен. – И мой любимый молитвенный коврик промочил.
– Эйра меня простит, – отозвался откинувшийся навзничь Рук, как в воду, погружаясь в усталость.
– Ты не Эйру бойся… – едко ответила она, но в то же время опустилась на пол рядом с ним, взяла его ладонь, перевернула, оценила вздувшиеся от гребли мозоли. – У меня и похуже бывало, когда помогала мыть посуду после общего праздника. Может, пятнадцать лет назад ты и был свирепым маленьким вуо-тоном, да с тех пор поразмяк.
Рук прикрыл глаза.
– Вот и свидетель так сказал.
– Свидетель? – Ее голос напряженно звенел: желание понять боролось с нежеланием расспрашивать.
– Тоже вуо-тон, – пояснил он. – Не важно.
Бьен помолчала.
Проникавшие за ширму песнопения разбивались слабыми гневными выкриками снаружи, из-за стены – с улицы или с канала. Слов Рук не различал, но в восточном конце Змеиного вечно кто-нибудь орал. Двести лет назад, в пору строительства храма, этот район Домбанга был торжественным и спокойным. Но с тех пор деньги утекли на запад – туда, где городские отбросы не отравляли воду. Окружавшие храм старые особняки и изящные здания пришли в упадок. Мостиками завладели рыботорговцы и нищие. Террасы превратились в таверны, пьяницы прямо с них мочились в канал. Рука шум обычно не беспокоил. Служитель Эйры должен наскрести в своем сердце хоть толику любви к каждому. Даже к крикунам. Даже к пьяницам.
– Ты же знаешь, – заговорила Бьен. – От меня своего прошлого можешь не скрывать. Чем бы ты раньше ни занимался, кем бы ни был, меня этим не испугаешь.
Он в тысячный раз попытался представить, как скажет ей: «Меня вырастили боги дельты, только они не боги. Они хищники. И нужно им не поклонение, а кровь, борьба и смерть…»
Узнав его историю, Бьен не стала бы меньше его любить. Может статься, полюбила бы еще крепче, как любила всех сломленных, побитых жизнью, но он не хотел видеть отражение своего детства в ее глазах.
– Плохо, что аннурцы вернулись, – заговорил он, свернув на другое. – Плохо для храма.
– Эйра – не аннурская богиня, – возразила Бьен. – Она больше Аннура. Древнее. Она старше всех империй.
– Это не отменяет того факта, что храм построен аннурцами. И что аннурцы выжгли все древние капища Трех.
– Мы ничего не жгли. Жрецы Эйры только помогают людям. Одевают их, кормят, выслушивают. Потому мы и уцелели, когда сносили остальные храмы.
– Что, по-твоему, охотнее сделают люди: вспомнят добро или подкормят ненависть?
Едва Бьен открыла рот для ответа, как вопль за стеной заставил ее умолкнуть.
Вопли разнятся так же, как цвета, свет или мелодии. Рук, еще не подобрав слов для своей мысли, отличал рассерженный птичий крик от охотничьего клича вторгшегося в гнездо хищника и от писка гибнущей в его пасти добычи. И с людьми примерно то же самое. Одно дело – звонкий, легкий визг увлеченной акробатами или жонглерами ребятни; другое – вскрики молодой парочки, любезничавшей в лодке и изображающей ужас, когда лодчонка накренится. Темнее, серьезнее бывали крики боли – сорвавшегося со стропил плотника или рыбака, всадившего крючок глубоко в ладонь. То, что слышалось сейчас, было еще хуже, – темный, красный вопль ужаса совсем рядом, за стеной. Он стал громче, когда распахнулась храмовая дверь в дальнем конце нефа.
Бьен резко обернулась.
– …Убийцы! – прорыдал почти обезумевший голос. – Все вы убийцы! Он вам ничего не сделал. Никогда вам не угрожал. Луи никому зла не желал.
Имя ударило Рука наподобие костлявого кулака. Из всех жрецов Эйры толстый добряк Луи был самым мягким и самым верным. Он до полудня не вылезал из постели, но потому, что полночи обходил узкие протоки Запруд, раздавая пищу сиротам, вправляя сломанные кости и перевязывая самые глубокие ссадины. Он тридцать лет день за днем бесстрашно расхаживал по самым опасным кварталам, хранимый невидимой рукой богини или сиянием собственной доброты, и вот…
– Вы его убили. Вы его зарезали…
Голос, до неузнаваемости скомканный истерикой, взвился до бессловесного крика и оборвался в тишину.
– Луи… – пробормотала Бьен.
– Не только Луи, – ответил Рук: он и сквозь ширму различал тепло хлынувших в дальний конец нефа тел. – Они пришли за всеми.
Бьен округлила глаза, выдохнула, и взгляд стал суровым.
– Тогда что мы здесь сидим?
Рук не успел возразить – Бьен поднялась, развернулась и скользнула сквозь щель ширмы. Отстав всего на несколько шагов, он шагнул из укромной боковой часовни в кровавую баню.
В храм набилось не меньше полусотни мужчин в юбках-ноках и жилетах – исконных одеяниях Домбанга, – и все с бронзовым оружием: ножами, мечами, серпами и копьями. В свете лампад металл блестел фальшивым золотом. Он был мягче стали, но в храме Эйры не водилось стали грозней поясного ножика. Жрецы и жрицы Эйры, как и ее храм, не готовились к отпору. Отпор несовместим с
