Южный крест - Валерий Дмитриевич Поволяев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Обходиться без курева — штука трудная. Почти невозможная, Толя.
— И тем не менее. — Ширяев хлопнул Москалева ладонью по плечу, вздохнул устало. — Эх ты, русо! Слава богу, что я тебя нашел… А то ходил, ходил вокруг, да около, искал тебя — все без толку, уже собирался уезжать и вдруг вижу — ты из-за загородки вылезаешь.
— У тебя-то как дела?
— Ни шатко ни валко. Самое главное, у меня наследник появился, Ванька. Растет не по дням, а по часам. Других радостей нету.
Из-за ограды раздался призывный, хрипловатый от позднего сна голос Хуана:
— Русо, ты где?
Вот и хозяин, который обещает его сделать богатым, — и сделает богаче… на несколько лет тюрьмы. Тогда у Геннадия вообще не останется сил, чтобы добраться до родной земли, до дома, где он может чувствовать себя спокойно и защищенно, до Ольги с Валеркой. Валерка уже стал, наверное, большим… В горле у Геннадия что-то хлюпнуло сыро, он закашлялся.
— Русо, ты где? — не унимался Хуан.
Геннадий протянул Ширяеву руку, потом обнял его.
— Ты не пропадай, — сказал ему Ширяев, — приезжай в гости. Картошки поедим, Родину вспомним, водки выпьем.
Москалев кивнул один раз, потом другой и, неловко споткнувшись о край тротуара, обложенный обломленным поверху бордюрным камнем, поспешил на противоположную сторону улицы, к Хуану.
48
Ширяев был прав. Хуан прямиком направлялся в очередную уголовную ловушку и тащил за собой Москалева, отведя ему роль человека, на которого можно перевести удар грома, предназначенный самому Хуану.
Хуан по-прежнему заставлял Москалева ходить в банк каждый день, заниматься там финансовым делопроизводством, расписываться за него в бумагах, хотя испанский язык Геннадий знал не настолько, чтобы читать мелкие пояснительные тексты, скрывающие много подводных камней, ям, нор, щелей, скрытых выступов и вообще уйму непонятного мусора, плавающего во всяких финансовых учреждениях, начиная с банков, кончая меняльными конторами и ларьками. Это в конце концов могло кончиться плохо…
Иногда Москалеву казалось, что кто-то острым взглядом пытается распороть ему рубашку на спине, и он ежился, будто от холода, ему хотелось оглянуться назад, но он не оглядывался…
Дни катились один за другим, горячие, с медным сияющим солнцем и пузырями, лопающимися в раскаленной пыли. Геннадий такие дни называл калиброванными, как ружейные стволы после стрельбы. Через неделю после встречи с Ширяевым он зашел в комнату к Хуану, застеленную диковинным ацтекским ковром.
— Хуан, я делаю все, что ты велишь, но денег у меня нет даже на сигареты.
— Я тебе не обещал деньги. — Хуан даже глазом не моргнул, произнося эти слова, он словно бы забыл о том, что говорил месяц назад. — Я тебе обещал крышу над головой, обеды в моем доме и долю в бизнесе, больше ничего не обещал. Но бизнес еще не заработал… Так что собирайся, русо, в банк.
Геннадий молча кивнул и покинул комнату Хуана: конец уже виден, вот он, находится совсем рядом, — отсюда надо спешно уходить. Все вещи его вмещались в один полиэтиленовый пакет, больше ничего не было, потому и не нужно было собирать что-либо — ни лишней обуви, ни запасных штанов, ни сменных рубашек, ни зонта он не имел, — был нищ и гол.
— Через десять минут я приготовлю тебе бумаги, русо! — крикнул ему вдогонку Хуан. — Будь готов!
— Ага, — сказал Геннадий и через десять минут был уже на улице. А еще через десять минут он отшагал от дома Хуана почти километр.
Он шел в порт.
Всякий раз проходя мимо порта, взбираясь на взгорбок, он видел, что два оставшихся от его флотилии катера еще продолжают болтаться на внутреннем рейде, и у него начинало больно щемить сердце. Катера были для него отломленными кусками Родины, земли, на которой он жил… Чилийцы, несмотря на то что моторы катеров были оживлены, а топливные баки заправлены по самую репку, так никуда и не отвели их, — скорее всего, не справились.
Может, их удастся вернуть в российскую собственность? Но для того, чтобы доставить их во Владивосток, вновь нужно зафрахтовать гигантский рефрижератор, самостоятельно катера океан не одолеют, да и горючего нет, и денег, чтобы купить его, тоже нет — ничего нет… Ничего, кроме пакета с бритвой, зубной щеткой, мылом, расческой и старыми резиновыми шлепанцами, который он держал в руке, нет.
Его тянуло на катера, ноги сами несли Геннадия в порт, в голубую бухту Сан-Антонио.
Пропуск в порт у него имелся, лежал в кармане рубашки — старый, реально действующий прямоугольник с тусклым фотоснимком в правом верхнем углу, — его не изъяли.
В проходной Москалев столкнулся с полицейским Джозефом. Джозеф не удержался, рассмеялся, широко раскрыв свою лошадиную пасть и чуть не вывернул себя наизнанку. Прижался спиной к стенке, пропуская в узком коридорчике Геннадия.
— Куда, русо?
— Пойду на катера посмотрю. Зубную пасту в каюте забыл.
— А-а-а… Я слышал, катера твои собираются перегонять в другое место.
— Ну и дураки будут, если перегонят. Россия потребует их вернуть, — не удержался от резкости Москалев, и Джозеф исчез. Будто его не было в проходной вовсе.
Как ни странно, даже лодчонка, на которой он покинул катер и приплыл к берегу, находилась на месте — как он привязал ее в самом углу причала к колу, вбитому в землю, так она там и находилась, и узел на веревке был родной, сооруженный Геннадием, — "двойной приморский", — таких узлов здесь не знали. И соответственно — не вязали.
А вот весла не было: кто-то прихватизировал, говоря языком далекой родины. Но Москалев готов был сейчас грести даже ладонями, без всяких весел. Он кинул в лодку пакет, подумал, что надо бы посоображать насчет курева, а заодно и поискать какую-нибудь доску или ломаный поднос, чтобы без приключений догрести до катеров, выдернул из пакета небольшой кулек для окурков…
Ему повезло, он сразу же нашел два роскошных чинаря, чуть приметно придавленных зубами, — явно зубами капитанскими, слишком уж богато кто-то курил, так праздно могут вести себя только большие флотоводцы, — аккуратно переместил их в прозрачный кулек, чуть дальше нашел еще пару толковых окурков. Отметил невольно, что на тротуаре подле усадьбы Хуана такие чинарики вообще не появлялись…
Следом Геннадий отыскал вообще редкую штуку — обрубок сигары. По всему выходило, что здесь дышали воздухом очень богатые люди. Это называется — повезло.
