Дочь Клеопатры - Мишель Моран
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тот покосился на Цезаря.
— Насколько известно, люди кланяются только царям, а я в настоящее время лишен престола.
Торговец сунул ему свою мясистую ладонь, и Юба вяло пожал ее.
— Ливия! — выдохнул Поллион, словно читал молитву. — Твоя красота посрамит Венеру.
От этой бессовестной лести Октавиан поморщился, зато его супруга прямо-таки просияла.
— А ты и Юпитера уболтаешь отдать свои молнии, — отозвалась она.
Поллион передвинулся к Октавиану, однако не попытался пожать ему руку.
— Цезарь…
— Я слышал, ты занимаешься делами в театре. По-твоему, здесь торговая площадь?
— Нет, конечно. Извините меня.
— Ты очень богатый человек. Но все это благодаря поставкам зерна, одобренным Римом. Запомни: тут тебе не Форум. Ошибешься еще раз — останешься вообще не у дел, — просто сказал Октавиан.
Когда Поллион удалился, я прошептала своей соседке:
— А что, здесь считается преступлением совмещать развлечения и дела?
— Нет, — пояснила Октавия, — но Юлий Цезарь нередко заключал сделки в театре, и это злило плебеев. Нехорошо, если подобные места будут вызывать у зрителей мысли о богатстве патрициев.
Заиграла музыка. Немного поодаль от нас Тиберий что-то сказал Випсании; та рассмеялась, а вот сидевшие рядом с ними дочки Октавии даже и ухом не повели. Интересно, они хоть когда-нибудь совершали поступки, неугодные матери?
На сцену вышел худой мужчина в тоге.
— Сегодня, как и во все вечера, — объявил он, — мы начинаем с речи!
Некоторые зрители зашикали. Актер улыбнулся.
— Может, кто-то из ворчунов согласится задать оратору животрепещущую тему для обсуждения?
Александр повернулся ко мне с ухмылкой:
— Он шутит?
— Нет. Похоже, так и будет.
Зрители принялись выкрикивать:
— Афины!
— Расскажи о красоте лысины!
— Битва при Акции!
Я стиснула зубы, но восклицания продолжались.
— Как насчет пользы от неверной жены? — предложил кто-то.
Актер хлопнул в ладоши.
— Тема выбрана!
Я посмотрела на Октавиана. Казалось, его забавляло происходящее.
С левой стороны на сцену вышел тучный оратор.
— Итак, почему важно быть рогоносцем? — начал он, и весь театр взорвался хохотом. — Если дражайшая половина наставила вам рога, самое время подумать об их преимуществах. Вы сможете отбивать врагов без меча… — Мужчина сделал шуточный выпад, и зал опять покатился со смеху. — Можете пронзить неприятеля насквозь или как следует почесаться… — Оратор поскреб рукой мясистое плечо. — Есть тысячи поводов радоваться своим рогам или наставившей их жене.
Он принялся воспевать все прелести общения с многоопытной супругой, но когда речь зашла о том, как приятно обманутому мужчине побездельничать в конце напряженного дня, зрители начали роптать, и кто-то выкрикнул:
— Давайте медведя!
— Я не закончил, — сердито сказал оратор.
Этими словами он лишь подзадорил пьяниц.
— Медведя! Медведя! — дружно скандировали они.
Я повернулась к Октавии:
— Это же не в прямом смысле?
Она рассмеялась.
— Нет. Раньше в театрах выступали дрессированные медведи, но мой брат запретил эту опасную забаву.
— Тогда что им нужно?
— Чтобы оратор ушел со сцены и дал начаться представлению.
Публика продолжала шикать и улюлюкать, пока толстяка не увели прочь.
— А мне понравилось, — грустно сказал Александр.
Тем временем сцену заполнили танцующие нимфы. Затем появились двое мужчин в масках сатиров и с длинными бородами. Один скакал, другой подпрыгивал, зрители начали хохотать, и тут вошел третий сатир, с луком и стрелами. Пока первый сатир читал свою роль, третий прицелился в публику, и вдруг до меня дошло, что происходит на самом деле.
— Октавиан! — закричала я.
В тот же миг Юба накрыл его своим телом и прижал к полу. Острая стрела со свистом вонзилась в опустевшую каменную скамейку.
— Во имя Красного Орла! — воскликнул переодетый лучник.
И начался хаос.
Солдаты устремились к театральной сцене, но актер уже исчез. Зрители бросились врассыпную. Военные окружили нас плотным кольцом и стали проталкивать к выходу.
Брат ухватил меня за руку.
— Как ты узнала?
— Он целился.
— Но ведь это представление!
Люди были охвачены таким же ужасом, как и тогда, в Большом цирке, хотя на сей раз случилось кое-что посерьезнее: кто-то хотел застрелить Цезаря, сидевшего в первом ряду. На улице мы не стали дожидаться носилок. Вооруженные до зубов солдаты сопровождали нас до самой виллы. Юлия в страхе сжимала мне руку. Лишись она сегодня отца — и всему конец — положению на Палатине, браку с Марцеллом, да и тот не успел бы войти в наследство.
Октавиан стремительно шагал между Агриппой и Юбой. Никто не произносил ни слова, даже прохожие на улицах. Оказавшись на вилле, Цезарь первым делом отвел нас в библиотеку. Стоило рабам поспешно зажечь свечи в канделябрах, как полководец захлопнул тяжелую металлическую дверь. Юба разлил вино по бокалам. И тут я впервые услышала, как Октавия плачет.
Наконец ее брат нарушил молчание:
— Теперь этот Красный Орел — убийца.
— Сомневаюсь, чтобы это был он, — подал голос Агриппа. — Я отчетливо слышал галльский акцент.
— Неужели мятежник не может быть рабом? — взвизгнула Ливия.
— Посмотрите на это воззвание, — вставил Юба. — Разве раб так напишет?
— Что вы хотите сказать? — Супруга Цезаря переводила взгляд с одного на другого. — Что сегодняшняя история никак не связана с бунтарем?
В комнате вновь повисло молчание. Потом Агриппа проговорил:
— Да. Это был просто раб, мечтавший присвоить часть его славы.
Сверкнув глазами, Октавиан предостерегающе произнес:
— Какая слава может быть у предателя?
— Никакой, разумеется. Но для рабов…
— Скажите, что будет, если меня убьют?
В смущении все отвели глаза.
— Юба, почему ты молчишь? — глухо продолжал Цезарь. — Ты ведь начитан в истории. Что будет с Римом?
— Тридцать племен снова начнут воевать, — предсказал нумидиец. — Марцелла не примут наследником, он еще слишком юн. А Сенат отвергнет Агриппу, ведь он потомок вольноотпущенников.
— Разразится хаос, — пообещал Октавиан. — Вместо того чтобы двигаться вперед, Рим откатится в прошлое. Может, предатель и вправду не связан с покушением, но он подстрекает к бунту. А рабы и вольноотпущенники его прикрывают! Невозможно повесить сотню воззваний и не попасться никому на глаза! — Цезарь сорвался на крик. — Посмотрим, что предпочтут наши бедные вольноотпущенники — свободу или хлеб.