Завораш (СИ) - Галиновский Александр

— Бог создал гору из грязи и камней, так? А человек использует камни и грязь для строительства чего-то несравнимо более значительного.

— То есть улучшает божественное творение?

— Именно.

— Значит, это гордыня. Человек пытается превзойти Всевоплощённого.

— Превзойти, усовершенствовать, улучшить — какая разница?

— То есть мир, созданный богом — что? — несовершенен?

— Выходит так.

— И человек, как ты утверждаешь, улучшает божье творение, пытаясь стать достойным бога…

— Именно.

— Ты сумасшедший, раз веришь в такое.

— Почему ещё?

— Да потому что любой мастер, увидев, как ученик пытается превзойти его — тут же пришибёт наглеца. Не веришь? Спроси у них!

В этот момент они покинули тень собора и оказались в самом начале ремесленной улицы.

Здесь Сур купил у торговца сладостями пирожное и принялся жевать, очевидно, раздосадованный тем, что его теологические выкладки не нашли в сердце напарника должного отклика.

Улица Ремесленников была извилистой и напоминала русло давно высохшей реки. Если оглянуться и посмотреть вверх, открывался впечатляющий вид на храм за их спинами. Впереди виднелись не менее роскошные здания: городские дворцы и мавзолеи в окружении садов и искусственных прудов.

Сур доел пирожное и шумно облизал пальцы. Анабас поморщился.

— Куда мы все-таки направляемся?

— Здесь недалеко. Один подмастерье в мастерской у литейщика. Утверждает, будто что-то видел.

— А он действительно видел?

— Не знаю. Может быть. Какая разница?

Анабас злился потому, что их нынешнее задание было настоящей головной болью. И дело вовсе не в том, что все происходящее было странным и жутким. Скорее в том, что впервые за множество лет, проведённых в страже, Анабас столкнулся с чем-то таким, что заставляло его поволноваться.

Убийства, ограбления и кражи случались в Завораше каждый день — и по нескольку раз. Однако большинство этих преступлений были чем-то легко объяснимым. То, что Анабас видел в трёх случаях их семи, было способно надолго лишить аппетита.

Хотя Анабас с Суром и числились городскими стражами и даже получали жалование, оба подчинялись непосредственно начальнику тайной полиции. И если в обязанности обычного стража входила охрана порядка вроде патрулирования улиц в поздний час или сопровождение знатного вельможи через весь город к его резиденции, то обязанностью напарников было передвигаться по городу, слушать и вникать. Оба справлялись с работой, и в общем-то, прослыли надёжными малыми.

Ага, подумал Анабас, надёжными настолько, что, когда в городе стали происходить убийства, начальник решил поручить поиски убийцы именно им. Там, где оказалась бессильна городская стража, должны были справиться двое шпионов из тайной службы. Таково было распоряжение самого принципала, который не интересовался расследованием убийств до того момента, пока на задворках борделя не нашли сына некоего герцога. Как и шесть остальных жертв, тот был выпотрошен от пупа до кадыка, вдобавок убийца срезал с его шеи и рёбер внушительные куски кожи.

Время от времени Анабас прокручивал в голове все, что ему было известно, изредка добавляя новые подробности и отметая то, что казалось ему глупым, неправдоподобным, чересчур гротескным.

Хотя что в Завораше могло быть слишком гротескным?

Вот что было известно горожанам: кто-то убивает людей. В основном по ночам, но одно или два убийства произошли днём или ранним утром. Всего таких убийств семь. Как обычно, не обходилось без подробностей, но все оказались полностью выдуманными — от орудия убийства (утверждали будто бы убийца орудует то ли длинным мечом, то ли вообще зекамской шпагой), до способа убийства и личности самого убийцы.

Поговаривали, будто убивает моряк, который каждый раз сходит в другом порту, но вынужден через какое-то время возвращаться. Или это мог быть шиван. К шиванам, материк которых превратился в нечто, похожее на только что вынутый из печки пирог, где под тонкой коркой выжженной поверхности бушуют вихри огня, относились настороженно. Многие из них, даже прожив в Завораше всю жизнь, оставались чужаками. Глупо, конечно, и все же мало кто понимал, но на самом деле истории об убийцах-шиванах (шиванах, похищающий детей, разрушающих кладбища в ночь полнолуния либо отравляющих колодцы и поилки для скота — варианты существовали самые разные), были куда вреднее обычных страшилок, циркулирующих по городским улицам.

В дома простых шиван врывались, хозяев избивали, добро отбирали, а то, что невозможно унести с собой, безжалостно уничтожали. Лавку, принадлежавшую шивану могли разорить и даже сжечь, а самого хозяина убить либо бросить в тюрьму (что почти всегда было равносильно одно другому).

Закон должен был одинаково защищать всех граждан Завораша, в том числе и шиван, однако на практике это было не совсем так. На шиван смотрели как на чужаков. Как догадывался Анабас, не последнюю роль в пользу такой неприязни сыграла их религия. Это была экзотическая и пугающая смесь веры во всезнающего и всесильного пророка, в предначертание и в конец света. Якобы тысячу лет назад некий человек предсказал то, что их материк — а затем и весь мир — поглотит пламя. В огне Всесожжения большинство людей получат возможность очиститься от пороков и, освободившись от физической оболочки, обретут свободу в бестелесном виде. В этой религии не было места богу. Всевоплощённого шиваны не признавали, а ритуалы любой церкви отвергали.

Слухи множились. Однако, как это обычно бывает, находились и те, кто действительно что-то знал. Обитатели улиц: мелкие воришки, сводники, менялы, завсегдатаи питейных заведений, а также случайные прохожие и те, кому случилось первыми обнаружить тела. Одни утверждали, будто видели человека в тёмном плаще, другие дополняли этот образ совсем уж неправдоподобными деталями вроде горящих в темноте глаз или серебряной маски, в которой по идее, должно было отражаться лицо жертвы в последние минуты жизни.

Сложно было представить, как кто-то мог разгуливать в таком виде по городу, но этого и не требовалось. Образ быстро оброс новыми подробностями вроде необычно высокого роста убийцы или черного котелка, как у гробовщиков. Все это неизбежно рождало ассоциации с кураторами, и вот уже снова заговорили, о том, что убийца иностранец. На этот раз — практик или куратор из Аскеррона.

Конечно, жители Завораша знали о странных ритуалах, проводимых кураторами в соседнем государстве и о том, для чего именно практики собирают кровь мёртвых.

Возможно, именно поэтому неизвестный совершил все свои злодеяния? Забрать кровь несчастных? Однако кровь осталась на месте — причём большая её часть вылилась на камни или впиталась в почву там, где произошли убийства. Для любого их кураторов такая трата гуморов была немыслимой. Но что об этом мог знать простой горожанин?

Анабас как раз размышлял об этом, думая, что никогда не встречал настоящего практика, не говоря уже о кураторах, когда впереди показалась процессия из десятка женщин. В руках у всех без исключения было по небольшому свёртку. Только спустя некоторое время Анабас понял, что каждый свёрток — это завёрнутый в ткань ребёнок. Он сказал об этом Суру.

Тот отмахнулся:

— Обряд посвящения Всевоплощённому. Все равно, что воровать у спящего.

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что ни у того, ни у другого нет выбора. Посвящать душу ребёнка богу в младенчестве — это все равно, что обчистить карманы дрыхнущего пьянчуги. Как будто кто-то пришёл и забрал то, что ему не принадлежит.

Женщины поднялись по ступеням храма. У дверей их встретили те же самые монахи, которых Анабас с Суром видели недавно. Поочерёдно каждый из них принял у матери её дитя. Несколько малышей принялись тут же кричать и извиваться в своих тесных коконах, и Анабас подумал, что их пеленают так крепко вовсе не случайно.

Напарники двинулись дальше, на этот раз по улице Литейщиков. Здания здесь были не такими высокими, зато между ними словно поток невидимой реки, плыл жар. Пахло разгорячённым металлом и пóтом: мастерские здесь работали днём и ночью. Колокола на звоннице храма позади них тоже были изготовлены в здешних цехах, как и пуговицы на тех мундирах, что носили Анабас с Суром.