Нарисуй меня (СИ) - Ланская Алина

— Оу, Пешкова! Ну как успехи?

Нет, серьезно?

— Прожить без меня и дня не можешь, Голованов?! — не глядя, бросаю через плечо.

А когда оборачиваюсь, то вижу не Глеба, а злые глаза знакомой блондинки, которая вечно ошивается рядом с директорским сынком. Вот и сейчас парень за ее спиной стоит, наблюдает, как его подружка презрительно кривит губы.

— Понабрали отбросов в приличное заведение. Зря, что ли, папа столько платит. Глеб, ты бы уж сказал своему, пусть уборку проведет!

Пока подбираю в голове какой-то остроумный ответ, чтобы словесно проткнуть эту стерву, рядом с блондинкой открывается дверь, а из аудитории выходит старший Голованов. Легок на помине. Он чем-то озадачен, не сразу нас замечает. Я постаралась слиться со стеной — мне вот как раз внимания директора не хватало. Вижу, как испугалась блондинка, как нахмурился Глеб. Тишина повисла напряженная — мы все явно ждали, что Павел Петрович спокойно пройдет мимо, а мы продолжим разбираться.

Не получилось.

— Марина? Пешкова? — не поздоровавшись, окликнул старший Голованов. — Со мной пойдемте.

Ловлю злорадный взгляд блондинки. Понятия не имею, зачем понадобилась директору — никогда мне ничего не поручал, да и я слишком мелкая для него сошка. Переспрашивать глупо как-то, поэтому просто иду за ним в его кабинет.

— Присаживайтесь, Марина. — Директор кивнул на большой покрытый лаком деревянный стол. — Чай будете?

— Нет! — слишком быстро для вежливого ответа произношу я. Да мне и не до разговоров сейчас — никогда не была в кабинете директора и много потеряла. Это настоящая картинная галерея, такой я прежде не видела.

— Нравится? — довольно усмехнулся Голованов. — Каждый, кто сюда заходит первый раз, обязательно зависает над картинами. Его потом сложно в реальность вернуть.

— Не сомневаюсь! — Верчу головой, уже совершенно не стесняясь. — Удивительные работы, такие разные и такие неординарные, в каждой кисти скрыт талант.

Вдруг вижу, нет, не знакомую картину, а очень знакомую манеру.

— Узнали руку мастера?

— Конечно! Сложно спутать.

— Я думаю, из Максима получился бы очень достойный художник. Жаль, что решил связать жизнь с архитектурой.

— Он по-прежнему рисует, просто для себя.

— Конечно!

Замолкаю, потому что взгляд цепляет картину рядом. Шахматная доска. И несколько фигур на ней — картина недостаточно близко от меня, чтобы разобрать детали.

— Рядом картина Ксении Навроцкой, так ведь? — показываю на шахматную доску, не сомневаясь, что права.

— Она тоже была моей ученицей.

— Какой она была? Помимо того, что очень талантливой?

— Яркой, неординарной, непредсказуемой… — В голосе Голованова слышна неприкрытая грусть. — Столько лет прошло, а я до сих пор ее вспоминаю. А в последние месяцы так почти каждый день.

Молчание. Мне хочется спросить, зачем он меня сюда привел — не картины же показывать, в самом деле!

— Хорошо, когда о тебе помнят.

— Вы чем-то похожи на нее, Марина, но у вас совсем другая техника. Смотрел ваши работы, желаю вам благополучно сдать экзамены.

— Спасибо!

— Я увидел вас со своим сыном… — после небольшой паузы начал Голованов, а я наконец поняла, зачем я здесь. — Он иногда бывает назойлив, верно?

— Верно.

— Я с ним уже говорил о вас, но, видимо, чем-то задели вы его крепко. Мне не нужны конфликты с его участием. Давайте договоримся: будет приставать — сразу ко мне. И не надо стесняться. Поверьте, я сейчас за Глеба беспокоюсь.

Я согласно киваю. Директор больше меня не держит, и я прошу разрешения уйти. Лишь уже у двери набираюсь храбрости, чтобы задать бестактный вопрос:

— А почему именно в последние месяцы стали вспоминать Ксению?

— Девочка одна ее мне напоминает. Анна Штерн, молодая художница, знаете такую?

В горле застрял жутко колючий ком, и все, что я смогла сделать, — это изобразить кивок.

— Знаете, сначала показалось, что похоже пишет, что-то было неуловимое такое. Но это просто первое впечатление — на самом деле совершенно разные техники, энергетика другая. Но я запомнил первые ощущения. Вот и все! Спасибо, что выслушали, Марина. Вы можете идти.

Вот тебе и любовь, свобода, красота! Чувствую себя запертой в клетке, продышаться даже не могу! Но ведь Максим бы мне сказал, заподозри он подражание Ксении. Конечно, сказал бы!

До кафедры не дохожу. Закрываюсь в первой попавшейся свободной аудитории и набираю Генварского. Длинные гудки. Не отвечает. Странно, вроде сейчас у него нет никаких переговоров. Через пять минут снова звоню — результат тот же.

Максим перезванивает через два часа, за которые я себе чего только не придумала, но хоть гордость и остатки здравомыслия отговорили меня от звонка Дугину.

— Привет! Наконец-то! — радостно выдыхаю. — Я тебя чуть не потеряла.

— Я тоже, — доносится спокойный голос Генварского.

— Что? Я не поняла.

— Неважно. Марина, мне придется задержаться в Берлине. Возможно, на неделю. Или дольше.

Глава 52

— А теперь вот здесь поставь подпись… и еще здесь. — Кадровичка тыкает гелиевым ногтем в бумаги. Мне кажется, я сегодня их уже кучу подписала. Вот уж не знала, что так сложно уволиться. — Так! А где подпись директора АХО? Может, ты решила стулья стащить из родного училища! Ладно, ладно, я пошутила, но подпись у Муромова все равно нужно поставить. Приходи за трудовой после обеда, Мариш! Все равно же еще разгребаешь завалы.

— Разгребаю… — Сокрушенно киваю головой. — Стулья утащить не хочу, а вот документацию поджечь я прямо готова. Хорошо, тогда через час зайду. Надеюсь, как раз управлюсь.

— Ну вот и хорошо! — Кадровичка уже вытаскивает из холодильника контейнер с едой. — Да, еще, Марин… — Я обернулась. — Поздравляю!

— Спасибо!

Я поступила. Сама. На бюджет. Без блата и поддержки. Мне бы до потолка прыгать от радости, а я лишь вежливо принимаю поздравления. Вот никогда не подумала бы, что такое возможно. Мечта! Мечта сбылась! Еще полгода назад это было все, к чему я стремилась, чего хотела.

А сейчас думать могу только о том, что через четыре часа должен приземлиться самолет. И я увижу Макса, моего Генварского.

Ожидание убивает. Вот честно, держалась две недели, как могла, а сегодня утром проснулась и разревелась в ванной. Просто так, ни с чего. Потому что не могу больше быть одна — такая тоска накатила, а потом и страх, что он не вернется. Или вернется и скажет, что все кончилось. Что встретил в Берлине прекрасную немку и останется с ней.

Глупость и чушь! Он любит меня — звонил мне еще больше, чем раньше. Пропадал, правда, пару раз на полдня, но ведь переговоры сложные, тяжелые. И вот сегодня. Скоро.

Я даже о сестре сейчас меньше думаю, хотя она тоже нуждается во мне. По явно идет на поправку, это даже по ее речи слышно, а еще по тому, какие вопросы задает. Память ее возвращается. Про Грина я ничего не спрашиваю, о Максе ничего не говорю, она радуется, что я одна прихожу. Львов тоже рад. Был рад, пока я ему не сказала вчера то, что давно надо было сказать. Вроде понял, что на его «всегда» мне ответить нечем.

— Ну как, Марина, будете скучать по работе здесь? — Антонова разгоняет мои мысли. — Если вдруг заскучаете — приходите. Сами знаете, мы всегда рады помощи.

Я улыбаюсь, вспоминая, сколько всего разгребла в документации за эти месяцы. А сколько осталось?! Творческие люди, короче говоря, им не до регламентов и отчетности.

— Спасибо вам большое, Алла Константиновна! — совершенно искренне произношу. — Вы мне очень помогли. Я бы снова совершила те же ошибки, что и в прошлом году.

— Идите уже, Пешкова! — Антонова усмехнулась. — И спасибо за торт. Увидимся в сентябре.

Дверь за собой закрыла, словно в прошлую жизнь захлопнула. Вот реально — сразу все показалось таким далеким, все эти разборки со студентами, которые никак не могли найти свою аудиторию и вечно путали расписание, преподаватели, у которых приходилось клянчить их же отчеты…