Башни земли Ад - Владимир Свержин

— Но каждый год герцоги Бургундии приносят ему в качестве безвозмездного дара пуд серебра.

— О-о. Уважаемый святой. И давно?

— Лет триста, по нашим сведениям, но, вероятно, больше.

— Гм. На такие деньги можно устроить крестовый поход в Антарктиду, насыпав дамбу через весь Тихий океан. А адепты надежные?

— Если считать Мелюзину надежным адептом, то — да.

— Вальдар. — Дюнуар сбился с шага. — Ты имеешь в виду фею Мелюзину?

— Да, — скромно ответил Камдил. — Ни с какими другими Мелюзинами пока не знаком.

— Я поражаюсь. Липнут они к тебе, что ли. Я уже сколько лет в Институте. Ну, призраки, духи там всякие. Этой братии навидался. Что ж к тебе этих Мелюзин с Мерлинами как магнитом тянет? С чего бы вдруг?

— Сам гадаю, — признался Камдил. — Хотя Мелюзина как раз сказала, что я должен об этом знать. Вероятно, какие-то родственные связи. Может, Камдилы, как и Плантагенеты, в родстве с Лузиньянами? Хотя мне ни о чем таком неизвестно.

Честно говоря, меня сейчас другое заботит, но это, как говорят на Руси, дележ шкуры неубитого медведя. Если этот самый Урсус выдаст нам эдакую уйму серебра, то, введя его в оборот, мы обесценим имеющуюся в ходу наличность до критически малой величины. Но тут уже поживем — увидим.

— …И вот, знаете, дружище Вальдар. Я бы сейчас с удовольствием вкусил пиренейской ягнятины с финиками, приготовленной в лимонном соусе. Потом свининки дю нуар — фаршированную ножку с трюфелями, или сладкую телятинку, карамелизированную в вине Мори. А вот что бы из вина? Бургундия ведь славится винами, — рассуждая о местных деликатесах, граф Косса становился велеречив и благостен, и даже черти в аду не поминались им через слово, ни полностью, ни частями.

— Затрудняюсь ответить, — склонил голову Камдил, — но впереди уже видны башни Дижона. Уверен, герцог с радостью ознакомит вас с сокровищами своих винных погребов.

— Клянусь петлями ворот святого Петра, да не заржавеют они во веки веков, если он не сделает этого, я и этот… Теофил, что ты спишь, чем ты занимался всю ночь, грешник? Ну, не важно. Я и это чучело в образе кардинала в один голос предадим этого герцога анафеме, как врага христианской церкви.

Кафедральный собор Дижона был переполнен добрыми прихожанами, ибо сегодня паству ожидало замечательное представление: сразу два кардинала, один за другим, должны были нести слово Божье в массы. По жребию первым вещать досталось преосвященному Теофилу, и он говорил много, долго, украшая речь обширными цитатами и ссылками на церковных авторитетов, так что публика, внимавшая его словам, успела вздремнуть. Его высокопреосвященству пришлось кашлянуть, чтобы возвратить паству из горних высей на церковные лавки.

Балтасар Косса не взошел, а буквально взлетел на амвон и уперся в него руками так, что людям знающим показалось, будто сейчас кардинал скомандует: «На абордаж!». Однако команды и обычного за ней гиканья и свиста не последовало. Но после традиционного вступления кардинал заговорил тем самым голосом, который не так давно лучше всякого кнута гнал его отчаянных головорезов на борт вражеского судна.

— Мой преосвященный собрат говорил много и умно. И поэтому я скажу о простом, ибо без простого не понять сложного. Уверен, что все, пришедшие сюда, как минимум раз за сегодняшний день уже прочли «Отче наш». Я прав?

Публика возбужденно зароптала.

— Да, я знаю, что я прав. Вы же все тут — добрые христиане. Вы гордитесь, что вы добрые христиане. И всякому, кто придет к вам и спросит вас о вере, вы скажете, что вы добрые христиане. Но… — Кардинал поглядел исподлобья на прихожан. — Несчастные, что дает вам право думать так?

Что дает вам право носить знак смерти и воскрешения Господнего? Вы, как те невежды, те фарисеи, которые, узрев Христа, сына Божьего, посланного в мир, дабы спасти детей Адамовых, не признали его и гнали прочь.

Они так же гордились своей любовью к Богу и так же были глухи и слепы. Души их были — врата с засовами, и на сердце лежали скрепы железные. Вы бубните себе под нос слова молитвы, отдаете малую лепту в храм Божий и уже потому числите себя христианами.

Но где же деяния ваши? Я спрашиваю, не отводите взоры! Или забыли вы, что, еще не открыв глаза, бормочете вы «Отче наш»: «Прости нам долги наши, яко же и мы прощаем должникам нашим»?

Забыли вы притчу Иисусову о должнике, который не мог расплатиться с царем и, пав перед ним на колени, молил о пощаде? И простил его царь. Но когда с той же просьбой к сему должнику обратился бедняк, задолжавший ему самому, тот не выжал из своей души слова прощения, и бедняк попал в темницу. Но царь, прослышав о жестокосердии должника своего, велел его также отправить за решетку. Ибо, как говорит Иисус: «Так и Отец мой небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца брату своему прегрешения его».

Захлопните рты свои и отверзните уши! Вспомните, скольких вы не простили, скольким поставили тяжкую пяту на горло и разорвали сердце нечестивыми перстами. Вспомните, грешники, ибо все вы коснеете в грехе и всякий раз молите о грехе, думая, что Господь добр и у него больше дела нет, как прощать ваше зло, ваши козни, вашу гнусность и скверну.

Вы думаете, будто за малую лепту по сходной цене можете купить отмычку от Царствия Небесного? Если и впрямь полагаете так, то забудьте об этом. Ибо в измышлении сем равная мера глупости и нечестия. Лучше вспомнить о долге перед Царем. Перед Царем Небесным, выше коего нет никого. Вы же теперь, жируя и бездумно плодясь, точно кролики в садке, не видите меча, воздетого над вами.

Хромец Тимур, демон-Асмодей в человеческом облике, ведет орды тартарейские, дабы смести, осквернить, сжечь христианскую церковь, любимую дщерь Господа нашего, втоптать в грязь веру отцов ваших и самих вас обратить в рабов или же умертвить себе на потеху. Так помните, не прощавшие своих должников, что врата темницы Царя Небесного уже распахнуты, и нет у него иной тюрьмы, кроме адской бездны. Помните о том, несчастнее, и будьте готовы отдать, что подобает, или же, — Балтасар Косса развел руками, — не будет спасения жестокосердным, забывшим о долге своем…

Кардинал говорил еще долго, и чем дольше звучала его речь, тем сильнее прихожане вжимались в скамьи и проникались мыслью о неотвратимости уплаты господнего долга. Наконец прозвучали слова «проповедь окончена» и гомонящая толпа заполнила ратушную площадь, оглашая воздух криками об отмщении неверных и призывами к герцогу возглавить крестовый поход.