Башни земли Ад - Владимир Свержин

— Сомневаюсь. Он воюет с детских лет, видел, как сражаются врукопашную степняки, узбеки, таджики, киргизы, горцы Афганистана, наблюдал боевое искусство курдов и индусов. Мое боевое самбо кажется ему удивительно незнакомым.

— Я вижу один вариант сравнительно безболезненного выхода из этой ситуации: тебе надо проиграть.

— Ну, я же и говорил, показать, что ты вовсе не медведь. Вам лишь бы наступить на певучее горло миргородского соловья кованым сапогом британской военщины.

Хасан Галаади медленно поднимался на застеленный коврами борцовский помост, где ждал его выставленный Тамерланом борец. Тот был на полголовы выше и куда массивнее дервиша. Под рев толпы пехлеван картинно сгибал и разгибал руки, демонстрируя литые шары бицепсов.

— Фактурный персонаж, — прокомментировал Лис. — Как раз на роль Тугарина Змия…

— Я видел этого парня на помосте, — вмешался Камдил. — Он мощный, но довольно медленный.

— Капитан, — напомнил Хасан, — мне же необходимо красиво проиграть. Хотя ума не приложу, как это сделать. Если бороться с ним по правилам кураша, он мне первым же хорошим захватом ребра переломает, а очень бы не хотелось.

— Неожиданно, — хмыкнул Лис. — Обычно всем нравится.

— Ничего, мы не ищем легких путей. — Хасан поднялся по лестнице и сбросил халат на руки подбежавшего секунданта. Раздались слова команды, и могучий курашир бросился на дервиша, стремясь ухватить его за плечо и руку. Дервиш стоял не шелохнувшись, но едва пальцы батыра коснулись его, Хасан поднырнул под мышкой нападавшего и оказался у него за спиной. Трибуны радостно завыли, наблюдая, с каким безмятежным видом благочестивый суфий хлопает по плечу великана-курашира. Тот развернулся и снова бросился в атаку. Он попытался сжать плечи Хасана, но не успели его пальцы сомкнуться в железном кольце…

— Аллах акбар, — возгласил дервиш, поднимая руки и без труда разрывая захват.

Еще одна попытка.

— Иншалла! — Хасан Галаади опустил руки, вновь освобождаясь от силача-курашира.

Побагровев от ярости, тот снова ринулся в атаку, схватил Хасана… Казалось, еще мгновение, и он попросту раздавит его. Но в следующий миг Хасан откинулся, падая на спину и увлекая за собой противника. Люди на трибунах привстали, чтобы лучше видеть происходящее. Дервиш мягко, словно перекатившись, упал на помост, выставил ногу, упер ее в живот, перебрасывая могучего борца через себя. Силач под хохот и улюлюканье толпы хлопнулся наземь, быстро вскочил и увидел Хасана, спокойно лежащего на спине. Глаза его были воздеты в небо. Недоумевающий взор борца устремился на Тамерлана. Тот был мрачен, словно грозовая туча. Поднявшись со своего места, он недовольно огласил:

— Хасан Галаади проиграл.

Дервиш одним движением вскочил на ноги и поклонился на четыре стороны.

— Хасан, ты уверен, что это называется «проиграть»? — спросил Вальдар.

— У меня по-другому не получалось.

— Зачем ты сделал это? — возмутился Тимур, когда богобоязненный суфий поднялся в ложу. — Я видел, что ты мог победить.

— Победа нужна была кураширу, а не мне. Тебе же, Великий амир, нужно было увидеть мое искусство. Надеюсь, я вполне явил его.

— Ты хотел выставить меня на посмешище.

— Я просил не позорить меня, но ты не послушал моих слов, о великий. Позволь мне уйти и следовать далее своим путем.

— Не позволяю, — мрачно ответил Тамерлан. — Ступай, вечером жду тебя на пиру. Мне понадобится твое умение.

Лис потрепал по плечу молодого слугу:

— Да, приятель, жизнь твоя мотузяная. Ездочишься ты из конца в конец, таскаешься за хозяином, как рак за собачьим хвостом… А конец-то, он все равно один. Чуть что не так — окажешься на улице под забором, и хошь живи, хошь помирай, никому дела нет.

— Твоя правда, — согласился приказчик. — Выпьем.

Лис и купеческий слуга подняли кубки и, сдвинув их, осушили до дна.

— За чистоту придорожных канав, — возгласил Лис. — А знаешь, шо я тебе скажу. Все дело в том, шо ты не умеешь читать и писать.

— Опять твоя правда, — со вздохом повторил слуга.

— Вот нравишься ты мне, парень. — Лис снова наполнил кубок. — Ежели хочешь, обучу тебя грамоте.

— Да неужто!

— Ужто-ужто! Вот хоть сейчас буквы тебе покажу да научу складывать в слова. Только вот на чем бы… Слушай, а у хозяина твоего, часом, каких-нибудь записок нет?

— Оно-то есть, — с сомнением проговорил взыскующий знаний слуга, — но у него строго. Мне их брать не велено.

— Ну, раз не велено, так не велено. Оставайся неучем. А только сам посуди, кто узнает? Хозяин твой во дворец уехал. Так шо еще час его, как пить дать, не будет. За это время и осла музыке выучить можно, а не то что такого умного парня грамоте.

— Ну, осла-то, поди, нельзя, — вдумчиво глядя на благодетеля, промолвил слуга.

— Это не скажи. Вот с тобой управимся и займемся другими ослами. В смысле, в другой раз займемся ослами. Так что, если есть у хозяина что написанное — тащи сюда.

— Есть-есть, — заверил слуга. — Мой господин как с проповеди вернулся, так сразу писать. Потом его во дворец зачем-то вызвали, так он вскочил и убежал. Даже стакан с недопитым молоком оставил.

— Видать, очень торопился хозяин, — посочувствовал Лис. — Раз молоко не допил. А он его, стало быть, любит?

— Ну, я бы не сказал. Но когда письма, счета всякие пишет, тогда пьет. Говорит, в чернилах вещество есть, которым дышать вредно. От него молоко спасает.

— Это правда. Уж спасает, так спасает. Ладно, тащи пергамент. Молоко, так и быть, можешь оставить.

— Капитан, ты понимаешь, что это значит? — неслось на канале связи.

— Конечно. Один из старейших вариантов тайнописи.

— Ну так здесь более продвинутые и не нужны. Хорошо бы теперь это письмецо как-нибудь перехватить, и если господин негоциант его написал после шоу, устроенного Балтасаром в церкви, то я примерно знаю, об чем этот злостный тимуровец плачется своему руководству. Так, может, того, не стоит расстраивать старичка? Его Хасан и так обидел в лучших чувствах.

— Душевный ты.

— Точно. Я душевный, а ты мозговитый. Поэтому, мессир рыцарь, помозгуй, как нам перенять гонца, а я пока душевно выясню, как торговец планирует скинуть весточку.

Дверь в покои, отведенные личному посланцу его святейшего величества, пресвитера Иоанна, распахнулась, и на пороге во всем своем великолепии, сияя, как натертый сукном золотой безант, возник граф Балтасар Косса.