Богатые наследуют. Книга 2 - Элизабет Адлер

ГЛАЗА 45

1907, Италия

Вилла Франко в Неаполе отражала его любовь к классическому стилю. Когда через два года после смерти отца умерла его мать, он очистил дом от массивных золоченых гарнитуров, бархатных занавесей, от тысяч безделушек, без которых они не мыслили своей жизни. Когда дом совершенно опустел, он бродил по комнате, глядя на все совершенно новыми глазами. Все это теперь принадлежало ему, и он хотел, чтобы дом отражал его вкусы и его понимание красоты.

Он нанял архитектора, чтобы тот изменил внутреннюю планировку дома; тот разрушил некоторые стены, сделав комнаты просторнее. Он добавил высокие мраморные колонны и пристроил два новых крыла, сделал фасад и холл при входе в духе Палладио. Франко задумал лепнину на стенах и декор, который он видел на изображениях старинных особняков Англии и Франции. Наружная сторона дома была выкрашена типичной для Тосканы охрой, с белыми колоннами и ставнями. Он купил еще земли, чтобы разбить обширные сады с террасами, украшенными мраморными балюстрадами. А возведенная вокруг стена, которая была еще выше, чем сам дом, усеянная сверху битым стеклом и утыканная железными острыми прутьями, с колючей проволокой, должна была защитить виллу и самого Франко от его врагов.

Франко сам выбрал каждый предмет обстановки – мебель, ковры и коврики, лампы на серебряных подставках и канделябры, хрустальные люстры. Его дом являл собой образчик изысканной, роскошной простоты, которую могли дать только большие деньги.

Когда работы на вилле были закончены, он посвятил себя тому, что действительно любил – произведениям старых мастеров, особенно итальянской школы. Франко не ходил по картинным галереям или аукционам. Он знал, что ему нужно; он просто нанял толкового дилера, чтобы тот нашел и доставил ему то, что он хотел, – цена не имела значения. Он начал с мадонны Боттичелли, написанной в 1486 году, которую он повесил в спальне. По бокам он поставил пару старинных флорентийских серебряных канделябров, а под ней маленький столик, покрытый багровым шелком, на котором стояли фотографии его матери и отца. Но в доме не было фото его брата Стефано. Только картины, старинные четки и распятие над кроватью, подаренное Франко матерью в день его первого причастия, украшали его комнату. Ни горничные, ни его камердинер никогда не видели этого. Как не видели женщины. Мадонна Боттичелли доставляла ему больше наслаждения, чем любая женщина. Она была его единственной.

С годами его коллекция росла, в ней появились работы итальянских мастеров разных периодов: Джотто из времен средневековья, Паоло Учелло и Фра Беато Анжелико раннего Возрождения, волнующий Рафаэль и Корреджо Высокого Возрождения. А потом он почувствовал тягу к более пышному театральному, и тогда появилась цветущая плоть Тинторетто, Тициана и Веронезе… Он собирал книги, средневековые псалтыри и расписные рукописи; он купил пару фантастических глобусов четырнадцатого века. Все редкое и прекрасное было желанным гостем в его доме.

Его коллекция была его единственным наслаждением, потому что у Франко не было друзей, круга знакомых, с которыми бы он общался помимо «дела». И это самое «дело» и его Семья поглощали все его время. Он жил в мире, где нельзя было доверять никому, и он никогда не приводил женщину в свой дом – для этих целей у него была квартира в Неаполе. Он всегда считал свою жизнь сносной, хотя и допускал, что когда-нибудь женится на подходящей девушке и произведет на свет наследника. Франко думал, что создал систему и стиль жизни, в которой достаточно красоты и удовольствий, чтобы сохранить душевное равновесие, которое могло оказаться под угрозой стресса, связанного с неприглядностью его положения и большой ответственностью. Он считал, что мужчине большего нечего и желать. До того дня, когда он встретил Поппи.

Много ночей он просидел в своей роскошной библиотеке, думая о ней; он сидел за письменным столом, глядя неподвижно в пространство, – он должен был работать, думал о том, что она сейчас делает и с кем; он лежал без сна на своей широкой деревянной кровати, которая когда-то стояла во Дворце Дожей, и вспоминал свежий, ароматный запах ее волос и кожи и насмешливо-надменный блеск ее голубых глаз. Он мерил шагами пол, проклиная Фелипе Ринарди за то, что тот сделал с Поппи, и готов был убить его, и гнев был так силен, что он сам, казалось, мог получить смертельный удар; но потом он говорил себе, что если бы не было Фелипе, то она вышла бы замуж за Грэга Константа и жила в Калифорнии – за тысячи миль от него и за тысячи световых лет от его мира. И тогда бы он никогда в своей жизни не встретил женщину, подобную Поппи.

Даже сейчас, на этом ответственном совещании, когда жизненно важно было держать под контролем все детали происходившего здесь, его мысли возвращались назад, к ней и их встречам на маленькой ферме в Монтеспане, где они вместе забывали о том, кем они стали. Он созвал это совещание, собрав своих самых высокопоставленных приближенных, адвокатов, финансовых советников и банкиров, а также тех, кто руководил операциями непосредственно на улицах. Хотя Франко не простил своему отцу, что тот предал его в своем завещании, назначив наследником также и Стефано, но он был верным сыном. Он расширил «дело» отца более, чем в сотню раз, и теперь был королем преступного мира всей южной Италии.

Он обвел взглядом стол, рассматривая своих людей. Слева от него сидел Кармине Каэтано, адвокат, который предупредил его о предательстве отца и который был по-прежнему влиятельным человеком в его «деле», сохранявшим преданность Франко и Семье. Франко никогда не сомневался в Кармине – не только потому, что тот любил его, но и потому, что Кармине был проверенным человеком и давал умные советы. Франко сделал Каэтано очень богатым.

Следующим за Кармине Каэтано сидел Джаспари, банкир, которого Франко лично выбрал главой своего банка, «Банко Кредито э Маритимо». Это был крупный седой мужчина в дорогом костюме консервативной наружности, придававший видимость стабильности и респектабельности всему заведению. Франко открыл свой первый банк в Марселе. Банки служили легальным каналом для отмывания огромного количества денег, полученных в результате его «многогранной деятельности», и теперь сам Джаспари был тоже богат. И он тоже был лоялен.

Сальваторе Меландри был сицилийцем. Как и сам Франко, он тоже учился в школе бизнеса в Соединенных Штатах и был известен своей финансовой смекалкой образованного человека – так же, как и хитростью и проворностью бывшего сицилийского уличного мальчишки. Казалось, Сальваторе всегда знал о том, что должно случиться еще до того, как это случилось. И Франко считал его просто незаменимым и награждал соответствующим образом.