Подземная пирамида - Ласло Леринц

Словом, защитники окружающей среды отвели душу, полиция для вида задержала несколько человек, но так как все это не носило расистского характера, раздувать дело не стали. И мусорные свалки временно были сняты с повестки дня.

На следующий день после демонстрации Карабинас посетил мэра Хэйли. Мэр с лицом, белым, как стенка, как раз висел на телефоне и пытался выяснить, какие отзывы получили волнения в Санта-Монике на восточном побережье. Не угрожает ли эта кучка хулиганов его политической карьере?

Никое прибыл в самый подходящий психологический момент: Хэйли еще не знал, в каких он отношениях с либералами восточного побережья, но подозревал, что защитники окружающей среды, часть которых были демократами, а другая часть – республиканцами, первую битву выиграли. Мусорные свалки нужно перенести в другое место. Тут-то и появился Карабинас и положил перед ним денежную заявку на такое дело, которое как раз и пахло защитой окружающей среды.

Мэр Хэйли нацарапал на бумаге свое имя, и с этого момента бумага уже стоила не одну тысячу долларов. Не забыл мэр позаботиться и о том, чтобы об этом написали местные газеты. Мол, смотрите, сколько жертвует Санта-Моника на спасение древних культур от вредоносного окружения!

Но больше всего мэру импонировало, что в наших рядах не было ни греков, ни коммунистов. К счастью, он ничего не знал о предполагаемом негроидном происхождении квадратноголовых, иначе, пожалуй, вместо денег выписал бы нам ку-клукс-клан.

Естественно, тех денег, которые мы собрали, было до смешного мало для финансирования раскопок. Эти деньги нужны были нам, в первую очередь, для замены.

Тому, кто не знает систему Санта-Моники, может показаться странным то, что я говорю. Дело в том, что наш университет содержится государством с помощью меценатов. Он считается наполовину государственным, наполовину частным заведением, и в соответствии с этим университетские преподаватели имеют весьма запутанный статус.

Суть его заключается в том, что кроме летнего отпуска и одного в пятилетие свободного от преподавания года нам больше не положено никаких отпусков. И если все-таки кто-нибудь собрался куда-то поехать, то он должен либо уволиться совсем, либо подыскать себе подходящую замену, разумеется, за свой счет. Да, мы получили разрешение на экспедицию, но от педагогической нагрузки нас никто не освобождал. И поскольку свободный раз в пятилетие год не совпадал с годом исследовательских работ в Египте, мы были вынуждены искать себе замену.

Для этого и нужны были деньги, которые Карабинас выманил у государства и меценатов.

А настоящие большие деньги были в кармане у генерала Леонарда, в Ученом Совете, в Вашингтоне. И если мы хотели осуществить наш план, Карабинасу нужно было ухитриться переложить несколько сот тысяч из этого кармана в свой собственный.

Газеты уже сообщили имена участников экспедиций из Нью-Йорка и Вашингтона, когда наша заявка поступила в Ученый Совет. Я представлял себе ошеломленное выражение лица Леонарда, когда он брал в руки эту заявку.

В тот же день на столе у папы Малькольма затрезвонил телефон. Сам генерал Леонард держал трубку в руках, своих собственных, раздающих доллары. Сначала он раздраженно орал, как, мол, мы себе это представляем, все сроки давно вышли, американцы имеют право на раскопки всего двух храмов и хорошо, если в подарок получат хоть один. Нью-йоркцы и вашингтонцы уже подали и подробный план работ, а мы даже еще не знаем, куда собираемся!

Папа Малькольм не сомневался, что Леонард боится, как бы мы не попытались заполучить храм, а храм он заранее пообещал тем, разумеется, за ответную услугу.

Малькольм прикинулся недалеким провинциальным профессором, потом, наконец, выдавил, что мы хотим на раскопки прежде всего по той причине, что движение защитников окружающей среды поднялось уже как чудовищная приливная волна и захлестывает город. И кроме того, мы не требуем себе непременно храм Солнца, а удовольствуемся каким-нибудь местом попроще, но пусть Леонард поймет, что возможность отправиться на спасательные работы в Египет – это для нас вопрос жизни или смерти.

Леонард потер ладошки и пообещал поддержку. Он был убежден, что ему удалось нас одурачить, то есть отвести опасность от себя и от своих подопечных.

Только в тени стоял профессор Карабинас, который также потирал руки.

Через несколько дней мы получили сумму, на которую рассчитывали, и разрешение связаться через Совет с компетентными органами ЮНЕСКО. Вместе с деньгами прибыл и телекс от Леонарда, в котором сообщалось, что он охотно будет представлять нас во всемирной организации.

Карабинас показал нам телекс, а мы просто помирали со смеху. Каждый чувствовал себя, как шахматист, своими ходами вынуждающий противника ходить туда, куда ему нужно.

Естественно, мы были счастливы принять предложение Леонарда, который вскоре известил нас, что ввиду небывалого количества желающих они могут предложить нам всего л ишь простой коптский городишко – Абдал-лах-Бахари – в 16 километрах от Абу-Симбела. Он искренне сожалеет, что не сумел сделать для нас больше.

Папа Малькольм ответил без промедления. Он поблагодарил ученый Совет и лично генерала Леонарда за его благожелательность и выразил надежду, что наши раскопки будут успешными.

На это Леонард уже не ответил, очевидно, не считал нас серьезными партнерами. Он не снисходил даже до того, чтобы всласть над нами посмеяться.

Мы же спокойно собирались в дорогу. Определили срок выезда; его мы тоже перенесли на значительно более позднее время. Конечно, на настоящие раскопки нам оставалось меньше времени, чем остальным участникам, но мы надеялись, что тогда уже земля фараонов будет кишеть исследователями и никто не обратит на нас никакого внимания.

И как выяснилось позже, расчеты Карабинаса и на этот раз полностью подтвердилась.

В начале мая, через год после визита двух военных с Аписом и Анубисом, пришел день нашего отъезда. Один год! Чего только не случилось за это время! И все-таки как мало по сравнению с тем, что произошло с тех пор, как в свите Эхнатона появились квадратноголовые и вместо старой политики стали проводить новую.

Потом под самолетом проплыло Средиземное море, и чуть позже мы вышли в аэропорту египетской столицы.

Я сижу в тени пальмы, если можно назвать тенью ту узенькую полоску, которую она отбрасывает на песок, и привожу в порядок свои бумаги. Уже добрых полчаса я размышляю над тем, почему потомки древних египтян построили свои города именно здесь, на краю пустыни, а не пришли ближе к Хапи, то есть к Нилу. Вероятно, тогда, в VIII-IX столетиях новой эры, Абдаллах-Бахари находился дальше от пустыни, чем в наши дни.