Заговор по-венециански - Джон Трейс

Валентина подходит к стене мониторов. Сейчас они выключены.

— Что это? Зачем столько экранов?

Цанцотто лишь пожимает плечами.

Валентина смотрит под пультом и втыкает вилки в розетки. Мониторы включаются.

— Их тоже сними, Мария. Целиком всю систему и каждый экран в отдельности.

Валентина отходит от пульта, размышляя: для чего нужна система наблюдения в лодочном сарае? Когда следят за сараем, это понятно. Но когда из него…

Валентина прохаживается по помещению. Вокруг многочисленные мотки веревки, канистры с топливом и складные инструментальные ящики. На одной из стен — крупная доска с прорезями под простые и разводные гаечные ключи. Под ней верстак, на нем — сердце Валентины подпрыгивает — бензопила. Тут же представляются расчлененные трупы из лагуны.

Она разворачивается к одному из офицеров.

— Соберите и пометьте ярлыками все. Особенно бензопилу. И не трогайте зубцы.

Юный офицер принимается выполнять приказ, а Валентина переводит дыхание. Нельзя сейчас перевозбуждаться.

На приколе у сарая стоит немалое количество лодок. Быстроходный катер, который по цене в десять раз превосходит квартиру Валентины. «Чеерс МК1» на солнечных батареях, не лодка — произведение искусства. Резиновая моторка с навесным двигателем, у которого мощи хватит домчать суденышко до Венеры. Деревянная лодка на веслах, предназначенная, скорее всего, для рыбалки.

Такие вот игрушки у богатых и знаменитых. И что-то еще привлекает внимание Валентины — уже в самой лагуне, на воде. Гондола. Черная, блестящая, морской конек, а не лодка. Каждой своей деталью она прекрасна, как и прочие лодки миллиардера, только смотрится среди них непривычно.

Валентина делает знак судмедэксперту:

— Вон с той гондолы, с нее начинайте проверку лодок. Как только Мария покончит со своими чертовыми фотографиями, проверьте гондолу на все: следы крови, волокна, ДНК, волосы, отпечатки пальцев. Осмотрите ее от и до.

Capitolo XLIV

Венецианская лагуна

1777 год

Заплыв по серым водам лагуны нелегок, лодку то и дело подбрасывает на волнах. Она размером чуть больше той, на которой Томмазо каждое утро сбегает от себя и от мрачных мыслей. Ее — бывшую рыбацкую плоскодонку — подарили монастырю пять лет назад.

Брат Маурицио, хоть и урожденный венецианец, плавание переносит плохо; даже на короткой вылазке в город бледнеет, его мутит.

Томмазо до неудобств брата во Христе нет дела. Все его мысли — о табличке, которую захватил аббат. Чувство такое, что вместе с семейной реликвией Томмазо утратил связь и с почившей матерью, и с пропавшей сестрой. Сердце переполняется болью.

Юный монах ведет лодку на север, затем чуть на восток, к неспокойному руслу канала Арсенале, и дальше — прямиком к судовым верфям. Работа на них кипит как никогда бурно: на воде покачиваются две сотни построенных за месяц суден, и небо заслоняет привычный лес мачт.

Впереди главный канал верфей, величественные крепостные башни и гигантские греческие львы Порта-Магна. Томмазо швартуется в тени от стоящего довольно далеко трехмачтового судна. Когда его достроят, оно наверняка отправится в ряды морского флота — охранять пути и венецианские суда от турецких и далматских пиратов. Одноопорные мачты столь высоки, что кажется, они вот-вот пронзят небо. А чуть дальше сходит на воду трехмачтовый люгер; на корме его отчетливо реет красный флаг с золотым крылатым львом, гербом светлейшей республики Венеции. Томмазо жадно впитывает глазами грандиозное зрелище, одновременно помогая выбраться из лодки побледневшему брату Маурицио.

— Брат, ты уверен, что хочешь сойти на берег? Оставайся в лодке, а по делам я схожу один.

Монах поднимает на него благодарный взгляд.

— О, Томмазо, буду вечным твоим должником, если дашь мне чуток времени провести наедине с собой. Я-то думал, путь не доставит хлопот, но морская немочь…

— Все хорошо, не бойся.

Любезно кивнув друг другу, браться расстаются. Они договорились встретиться через два часа на площади неподалеку. Маурицио всегда плохо переносит плавание по каналу и нуждается в некотором времени на восстановление сил. А таковое он не мыслит без визита в местный трактир, хозяин которого свято верит, будто небеса защитят его дело, если кормить брата Маурицио до отвала.

Как только Маурицио скрывается из виду, Томмазо спешит по делам. Судовые верфи — это дом для частных и морских торговцев, плюс десятки дельцов меньшей руки вроде производителей веревки и продавцов дерева. Томмазо точно не скажет, сколько здесь людей работает, но их наверняка больше десяти тысяч. Сразу же находится достаточно добрых христиан, желающих помочь нищему монаху, отправленному на сборы пожертвований: ведро различной величины гвоздей, несколько просушенных досок, бочонок смолы и длинный отрез парусины, которому найдется немало применений. В том числе и починка рыбацкой лодки Томмазо.

Времени остается еще предостаточно, и Томмазо решает выяснить хоть что-нибудь об артефакте, оставленном матерью. Вооружившись эскизом, святой брат идет на запад мимо церкви Сан-Франческо-делла-Винья; переходит от одной галереи к другой.

И ничего.

Никто не может навести на след.

Томмазо заходит в мастерские к ювелирам, живописцам и прочим художникам от Высшей школы Святого Марка до церкви Санта-Мария-Формоза.

И везде советуют:

— Загляните к Бонфанте.

— Пусть старик Карацони, что на мосту работает, глянет на вещицу.

— Зайдите к Луче, это серебряных дел мастер. Найдете его на площади за базиликой.

Все впустую.

Печальный и вымотанный, Томмазо возвращается к верфи. Брата Маурицио пока нет.

Томмазо присаживается на борт колодца, у которого и договорились встретиться с братом Маурицио. Венеция окружена морской водой, и по иронии судьбы здесь очень ценится вода пресная. Хотя со стороны Томмазо было бы невежливо самому взять и напиться из колодца. Монаху улыбается молодая женщина, что развешивает белье на просушку; какая-то старуха высовывается в окно и закрывает зеленые ставни, выцветшие и слегка искривленные от прямого солнечного света. Наконец подходит смуглый юноша и вытягивает из колодца ведро с чашкой на веревке.

— Воды, брат? — спрашивает молодой человек. — Судя по виду, вы давно испытываете жажду.

— Как щедро с вашей стороны, — облегченно говорит Томмазо. — Molte grazie.

Монах осушает кружку и сам же наполняет ее снова.

— Меня зовут Эфран, — представляется юноша. — Я живу в этом районе. Может, вас проводить до нужного места?

Утерев губы тыльной стороной ладони, Томмазо отвечает:

— А я брат Томмазо из обители на острове Сан-Джорджио. И — спасибо вам, — нет, я не заблудился. Просто ищу ответ на загадку личного характера.

Эфран смеется.

— Я-то думал, люди за ответами обращаются к Богу.

— Так и есть, но эту задачку Господь, похоже, предоставил мне решать самому. — Монах вытягивает из кармана эскиз и разворачивает его. — Говорят, Венеция — сердце мирового искусства, однако вместо знатоков я нахожу торговцев. Нужен человек, который разбирается в артефактах или старинных серебряных драгоценностях.

Присев и опершись спиной о стенку колодца, Эфран присматривается к эскизу.

— Какой он величины? С кулон или больше?

Подняв левую руку, Томмазо показывает на ней:

— Длина от кончиков моих пальцев до запястья. Ширина — пальца четыре.

Размеры впечатляют Эфрана.

— Солидная вещица. Она из церкви? С алтаря?

— Кажется, я говорил, — обиженно отвечает монах, — что это семейная реликвия. Досталась мне от матери.

— Прошу простить меня, брат. Не хотел вас обидеть. Я лишь желаю установить происхождение вещицы.

— Забудем. Уверяю вас, артефакт принадлежит мне, и никак не церкви.

— У меня друг живет в гетто, — неуверенно начинает Эфран, — еврей, очень образованный. Он и его семья давно торгуют заморскими древностями и диковинками, многие из которых я покупаю для них в порту. — Юноша щелкает пальцем по эскизу. — Эрманно вполне может разузнать об этой вашей вещице. Она из серебра, говорите?

— Думаю, да, серебряная. Но как по мне, христианскому монаху не дело искать помощи от жидовского торгаша.

Закатив глаза, Эфран парирует:

— В первый черед мы венецианцы и лишь потом жиды или христиане.

В этот момент Томмазо замечает в переулке по ту сторону двора округлый силуэт брата Маурицио. Томмазо накладывает руку Эфрана на эскиз и просит:

— Тогда буду вам признателен, если покажете рисунок своему другу. Однако, прошу, пусть все останется между нами. — Маурицио тем временем уже выходит неуклюже на площадь. — Мы с этим монахом из одной обители. Пожалуйста, при нем ни слова об артефакте.