Глаз бури - Екатерина Мурашова

– Простите! – сказала Дуня, остановившись перед ним и привлекая к себе внимание молодого человека. – Мне очень надо туда попасть (девушка указала пальцем на дверь), найти там одного студента, но я не знаю – как. Помогите мне, пожалуйста, это очень важно… Тут… сестра его в беду попала…Надо, чтоб он срочно узнал.

– Как фамилия коллеги? – спокойно спросил студент, доброжелательно оглядывая Дуню мягкими близорукими глазами.

– Домогатский, Григорий Павлович Домогатский, – быстро ответила Дуня.

– Не знаю такого, – подумав, с сожалением сказал студент. – Я на физико-математическом факультете учусь, а он, должно быть, на другом…

– Да, он праву обучается, – вспомнила Дуня.

– На юридическом, стало быть… Ну что ж… Чтобы попасть на территорию Университета, следует на входе предъявить матрикул, которого у вас, естественно, не имеется… Но не волнуйтесь, милая…

– Евдокия…

– Стало быть, не волнуйтесь, милая Евдокия… Любая задача имеет свое решение. Дело, как вы говорите, срочное, не терпящее отлагательства?

– Не терпящее! – энергично кивнула Дуня и улыбнулась впервые после исчезновения Софи в глубине кареты. Неизвестно почему она испытала вдруг безграничное доверие к близорукому, серьезному студенту.

– Ergo, мы сейчас станем вашу задачу решать. Стойте здесь и ждите, а я с коллегами переговорю.

Спустя пять минут Дуню окружили пятеро молодых людей с чистыми, серьезными лицами, задали два вопроса, вручили потертый кожаный портфель и объяснили ей порядок действий. По плану единственная Дунина задача заключалась в том, чтобы молча кивать и улыбаться. Она казалась девушке вполне посильной.

Пожилому швейцару на входе сообщили, что девушка – помощник фельдшера из Максимилиановской больницы, и по договоренности принесла экстраординарному профессору Николаеву потребные для его лекции препараты. И вот один из студентов естественнонаучного отделения физико-математического факультета специально послан профессором для того, чтобы встретить посланницу. Кроме того, профессор желал бы лично, без лишних посредников, сообщить девушке свои пожелания, касающиеся дальнейшего сотрудничества с больницей, каковое имеет целью процветание естественной науки с одной стороны и грядущее на этой основе облегчение страданий страждущих пациентов – с другой. Студенты говорили слаженно и столь замысловато, что у Дуни даже слегка закружилась голова. Швейцар-отставник тоже впечатлился внушительностью объяснений и пропустил Дуню на территорию Университета без всяческих дальнейших осложнений. В высоком вестибюле, по разные стороны которого размещались шинельная, химическая лаборатория и две широкие лестницы, устланные красной дорожкой и ведущие на второй этаж, студенты приняли у Дуни портфель, вежливо раскланялись, называя Дуню коллегой (все они уже знали, что ее работа в больнице – сущая правда), и отправились по своим делам, указав напоследок, где и как искать обучающихся на юридическом факультете.

Заглянув в гардеробную, где немолодой, но румяный сторож принимал у студентов шинели и тут же торговал за комиссию подержанными учебниками, пособиями и конспектами, девушка не без робости поднялась по мраморной лестнице на второй этаж.

Конец длиннющего коридора, проходящего через все здание, терялся в голубоватой дымке. Сам коридор был заставлен шкафами с книгами, стены завешаны объявлениями и расписаниями лекций. По коридору какими-то волнами ходила толпа одинаково одетых студентов. Стоял страшный шум, но Дуня, которая при иных обстоятельствах испугалась бы подобной обстановки до дрожи в коленях, нынче слишком волновалась за Софи и не думала о своих страхах. К тому же первая встреча с исполненными доброжелательства «коллегами» вдохновила ее настолько, что от присущей ей по конституции робости почти не осталось следа. Все же, чтобы слегка успокоиться и настроиться на дальнейшие действия, Дуня перевела дух, прочитала несколько объявлений, и, в числе прочего, узнала, что университетский яхт-клуб закрыл сезон, атлетическое общество, напротив, приглашает студентов из интересов собственного здоровья стать его действительными членами, а грузинское землячество назначает очередной сбор на 5 часов пополудни возле дверей 141 аудитории.

На поиски Гриши ушло не более получаса. Дуня уже почти без стеснения обращалась к студентам, выбирая тех, которые выглядели постарше и попроще. К ее удивлению, среди студентов в форменных тужурках встречались и совсем немолодые люди, даже с сединой на висках. Среди них были и умышленно небрежно одетые, с длинными волосами и кудлатыми бородами, в которых тоже пробивалась седина. Встречались и явные щеголи, в сюртуках на белой подкладке, со шпагой на боку. Всех означенных крайностей Дуня избегала, так как интуитивное понимание восточного понятия «срединного пути» было прочно усвоено ею буквально с молоком матери.

Все, к кому она обращалась, готовы были помочь серьезной, встревоженной девушке, и вскоре, сопровождаемая очередным доброхотом, из дверей одной из аудиторий чуть ли не бегом показалась знакомая фигура, вся сшитая из порывистых движений. Следом шел медленно улыбающийся Аркадий. Иным, знавшим Гришу недостаточно близко (в их число входила и Дуня), совершенно невозможно было бы представить себе молодого человека в состоянии покоя. Казалось, само его существование – суть движение, и стоит ему остановиться и опустить руки, как он попросту пропадет, растает в воздухе наподобие утреннего петербургского морока.

– Что ж? Что ж?! Мне сказали – сестра! Вы – Дуня, я помню! Ну, не молчите же! – речь Гриши, негромкая, скачущая, вся какая-то переменная, напоминала о несильных порывах прихотливого приморского ветра. – Что – Софи?! Я знаю, вы не стали б попусту! Ну скорее же!

– Софи пропала! – выпалила Дуня, торопясь вставить слово.

– Как пропала? Когда? При каких обстоятельствах? – несмотря на усилившуюся до шторма жестикуляцию, вопросы Гриши были точными и вполне осмысленными.

Буквально за пять минут Дуня рассказала все, что знала, включая разговор в полицейском участке. Спустя еще четверть часа Дуня, Гриша и присоединившийся к ним Аркадий ехали на извозчике в сторону Адмиралтейской части.

До пяти лет Софи сосала во сне большой палец и спала только и исключительно, свернувшись в плотный клубок и перекрестив голени. Старая нянька Федосья видела в этом непорядок, и потому каждый вечер разворачивала господское дитё, вынимала из рта покрасневший пальчик, вытягивала ручки и ножки, и снова укрывала Софи одеялом. Немедленно, прямо на глазах старухи, худенькое тельце опять сворачивалось в комок.