Секретная миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915–1917 гг. - Валерий Авдеев

Он охотно и в деталях говорит о своем «коньке» — Венском музыкальном театре, и его желанием является найти композитора, который заменил бы ему Рудольфа Бергера, с которым они имели такой большой успех и заработали так много денег…

Он полностью «распоясывается», когда ему дают понять о возможном возрождении кабаре «Мулен Руж».

Он объясняет необходимость иметь два театра: один — шикарный, который будет посещать элитная публика — политические мужи, заводчики, банкиры и т. д., другой — народный театр, где будет оказываться влияние на толпу.

Он объяснил идею утренников и их воздействия на рабочие массы в течение дня.

Мариньи и Апполо являются первостепенными прототипами одного и другого театров.

Руше использовал драматический театр для того, чтобы попасть в «Оперу», Фарбе был в нем артистическим директором в последнем сезоне и был расположен к тому, чтобы позволить его завоевать.

Что же касается театров «Мариньи» или «Апполо», то их также возможно приобрести [72].

Приведенные выше документы свидетельствуют о том, что среди определенных кругов французского общества пораженческие настроения были налицо. Об этом в своем дневнике писал и президент республики, отмечая, что, по информации с мест, «некоторые мелкие газеты ведут пацифистскую кампанию, которая уже проникла в кулуары Палаты». В июне 1916 года в Палате депутатов обсуждался вопрос «Об учителях департамента Устье Роны, которые ведут пацифистскую пропаганду». Целый ряд газет, таких как «Бонне Руж», «Л'Ёр», «Журналь», «Эклер» и «Эвр» активно агитировали в пользу всеобщего мира.

И германская разведка не зря активизировала свою деятельность по разложению французского тыла, стремясь целенаправленно воздействовать на общественное мнение противника через свих агентов влияния (вот уж поистине: ничто не ново под луной!) и прямых предателей. Так, немцы сумели подкупить издателя и редакторов газеты «Журналь» (тираж — 800 тысяч экземпляров) и «Бонне Руж». О том, что французские спецслужбы активно противодействовали подрывным планам германской разведки путем организации подставы им своего агента как раз и свидетельствует документ, приведенный выше.

Помимо тайных акций французской контрразведки, лидер парламентской оппозиции, председатель сенатской комиссии по делам армии и иностранным делам, будущий премьер-министр страны Жорж Клемансо по прозвищу Тигр развернул в Палате депутатов и во французской печати самую настоящую «охоту на ведьм», обвиняя в пораженческих настроениях не только своих политических оппонентов, но всех и вся. Ж. Клемансо, по словам советского историка Д.П. Прицкера, получил прозвище Тигр за его «хищность, злость, беспощадность и вместе с тем за силу и смелость»[73]. Особым нападкам Тигра подвергся министр внутренних дел Луи-Жан Мальви за то, что возражал против ареста лиц из так называемого списка «Б», который был составлен тогдашней французской контрразведкой — Сюрте женераль (Службой общей безопасности) еще до войны.

В списке оказалось 3 тысячи человек: социалисты, лидеры профсоюзов и т. п. Все они, «герои II Интернационала, дружно голосовавшие в августе 1914 года за военные кредиты, в годы войны сидели тихо и даже входили в правительство. Когда же в ноябре 1917 года Ж. Клемансо, напуганный Октябрьской революцией в России, стал премьер-министром Франции, он первым делом добился передачи дела Л.-Ж. Мальви в суд. Участь бывшего министра внутренних дел была заранее решена. Хотя обвинения в измене и пораженчестве не были доказаны, все равно «беспристрастный» французский суд приговорил его к пяти годам ссылки.

Другим объектом травли со стороны Тигра стал его предшественник на посту премьер-министра страны Жозеф Кайо, выступавший перед войной за союз с Германией, а не за конфронтацию с ней. Не избежал этой участи и будущий премьер Аристид Бриан. Но хуже всего пришлось все же Кайо. С приходом Тигра к власти он был лишен парламентской неприкосновенности, а через некоторое время очутился в тюрьме, которая как бы в издевку носила название «Сайте» («Здоровье»).

Бывшему премьеру не повезло: французская разведка узнала, что в конце 1915 года он поместил в одном итальянском банке на имя своей жены ряд документов и кое-какие материальные ценности. Сейф, в котором все это хранилось, был вскрыт итальянцами по просьбе Ж. Клемансо. К несчастью для Кайо, там же находилась его рукопись под названием «Рубикон». В ней излагалась политическая программа, которой он будет следовать в случае назначения на пост главы французского правительства. Главными пунктами программы были переговоры о мире и предание суду виновников войны. Началось расследование. 27 месяцев Кайо провел в тюрьме, однако в конце концов сенат приговорил его только к трем годам тюрьмы, которые он почти уже отбыл.

Но были и действительные предатели и изменники. Так, «Сюрте женераль» стало известно, что редакция газеты «Бонне руж» получала серьезные суммы от немцев на пораженческую пропаганду. Правда, редактор этой газеты Виго, писавший под псевдонимом Альмерейда, имел дело и с французской разведкой. В редакции газеты был произведен обыск. Агенты «Сюрте», к своему удовольствию, нашли там копии секретных военных документов. Альмерейда был арестован как германский шпион и через две недели умер в тюрьме, якобы от перитонита. Кто-то явно прятал концы в воду. Был арестован и сотрудник газеты Дюваль, уличенный в получении чека на сумму 158 тысяч франков от одного банкира в Швейцарии.

Был также арестован и некий Боло-паша, доверенное лицо бывшего египетского хедива и одновременно — один из акционеров упомянутой газеты. Боло-паша был предан суду, на котором выяснилось, что деньги в сумме 6 миллионов франков на ее приобретение он получил от немецкой разведки. Следует отметить, что все эти факты были доказаны в суде. Они не носили характера инсинуаций правящей партии против своих политических противников, как это имело место в России в июльские дни 1917 года, когда лидера большевиков В.И. Ульянова (Ленина) Временное правительство обвинило в шпионаже в пользу Германии.

Впрочем, министра-председателя Временного правительства А.Ф. Керенского можно понять: ему ведь было нужно дискредитировать любым путем своего самого серьезного оппонента, а для этого все средства хороши. Тем более что еще до него метод клеветы и инсинуаций русская буржуазия великолепно освоила. Борясь с изменой на фронте, французы действовали методом кнута и пряника. И все же, несмотря на репрессии в войсках, вплоть до расстрелов, положение их армии в предвидении новых германских ударов продолжало оставаться весьма непростым.

Да и в Русской армии, несшей на себе всю тяжесть вооруженной борьбы с Германией, положение было не лучше. Одних только дезертиров из ее рядов к этому времени насчитывалось свыше миллиона, а наиболее известные отказы идти в наступление на фронте были как раз в то время, когда П.А. Игнатьев беседовал с императором накануне своей второй поездки в Париж. Так, в ноябре 1916 года во время проведения частной Митавской операции на Северном фронте солдаты наиболее дисциплинированного 6-го Сибирского корпуса решительно отказались идти в наступление. В их памяти сохранились воспоминания о неудачной попытке наступления Русской армии под Ригой весной того же года. Предоставим слово уже цитировавшемуся нами полковнику А. Носкову:

«События под Верденом все еще свежи в памяти Союзников. Ожесточенные атаки на различных участках их фронта, предпринимаемые с начала февраля, свидетельствовали о том, что немцы подготавливают здесь нечто очень серьезное. 21 февраля 1916 года кронпринц раскрыл свои планы, начав наступление на Верден. Ожесточенный огонь германской артиллерии, первые волны солдат, бросившихся в наступление, показывали, насколько решительными были намерения противника. Все это не могло не вызывать самых серьезных опасений. Эти опасения стали еще более обоснованными вследствие первых неудач союзников и их первых ошибок.

В этих условиях Союзники, предприняв собственные усилия, одновременно обратились к России. Военные представители союзников при Ставке по настоянию своего командования, а также по собственной инициативе потребовали наступления на русском фронте. Это наступление, за неимением других целей, могло по крайней мере помешать переброске германских войск с этого фронта на Западный.

Что касается России, то момент был весьма неблагоприятным для наступления. На его Северном и Западном фронтах лежал плотный снежный покров. Предпринять там крупные наступательные операции было невозможно, и поэтому там не велась никакая подготовка к ним. На Юго-Западном фронте зима начала потихоньку отступать, что только ухудшало обстановку, поскольку все пути на нем становились непроезжими.

Кроме того, немцы хорошо знали, что русские армии, которые во время отступления потеряли громадное количество боеприпасов, не могут предпринять крупные операции с решительными целями. Поэтому в начале Верденской операции обстановка на русском фронте отнюдь не благоприятствовала наступлению, поскольку он располагал недостаточным числом солдат, чтобы сорвать планы германцев. Противник прекрасно понимал, что любое русское предприятие может иметь только чисто локальный характер, которое никогда не выльется в решительную операцию.