Лик Победы - Вера Камша

– Дидерих? – переспросил Джильди. – Это из пьесы?

– Разумеется. Неужели вы думали, что я способен на подобный бред? Правда, в «Утесе» каторжников проняло, они пошли за благородным Генрихом, все погибли, но спасли отечество, по поводу чего Генрих прочитал еще один монолог. Его я не учил, не думал, что до него дойдет. Если угодно, могу дать книгу, она в палаццо.

– Увольте, – замахал руками Джильди, – после сегодняшнего?! Я всегда знал, что Дидерих – старый дурак, но чтоб такое!

– Ну и зря, – потянулся Рокэ. – В старикашке есть возвышенность. Он свято веровал, что каторжники, шлюхи, воры и изгнанники прекрасны просто потому, что они каторжники, шлюхи, воры и изгнанники.

– Рокэ, – простонал Муцио, – во имя Леворукого, пауканов вы тоже из-за Дидериха размалевали?

– Нет, из галантности, – вяло возразил Ворон. – Они предназначались дамам, а дамы серо-бурые тона не жалуют.

– В таком случае, Рокэ, – торжественно объявил Джильди, – вы просто обязаны забрать тех девиц с «Пантеры», от которых пауканы не шарахаются.

– Почему бы и нет, – кивнул Алва, – под ответственность виконта. И если ваш сын не против. Где он, кстати?

– С абордажниками, – махнул рукой адмирал, – у них там свои праздники. Паршивцу не нравится быть адмиральским сынком.

– Мне тоже не нравилось, – признался Муцио. – А вам, сударь, нравилось быть сыном Первого маршала?

– Не очень, – признался Рокэ, – но я утешался тем, что бывает и хуже и я хотя бы не сын короля.

Глава 2

Алат. Сакаци

Вверх-вниз, вверх-вниз, старая как мир забава. Летящие навстречу еловые кроны, запах роз и лаванды, белые облака, смех Мэллит. Матильда научила маленькую гоганни смеяться и качаться на качелях. Девушке нравилось это нехитрое развлечение, еще бы, ведь она впервые видела столько неба и столько зелени.

– Ну конечно, на качелях! – Матильда с хлыстом в руках стояла у векового тиса. – Мэллица, ты мне нужна.

Мэллит, как всегда, немножко замешкалась. Она все еще терялась, когда ее заставали врасплох. Робер выпрыгнул из украшенной лентами лодочки и помог выбраться девушке. Она бы и сама справилась – Мэллит была гибкой и ловкой, но кавалер должен помогать даме, а дама должна привыкнуть к тому, что иначе и быть не может.

Эпинэ проводил взглядом вдовствующую принцессу и ее «воспитанницу». Если наследник рода Эпинэ женится на «незаконной внучке Эсперадора и алатской герцогини», будет скандал, но не больший, чем когда Рамиро Алва взял в жены Октавию. Робер Эпинэ был бы рад последовать примеру Предателя, но дело не в нем. Мэллит, превратившись в Меланию Таубер, не перестала любить Альдо.

Робер задумчиво подтолкнул опустевшие качели, те радостно взметнулись к высокому небу. Лето в Алате было чудесным – ярким, солнечным, но не жарким. Горная Алати вообще была изумительно красивой страной, где снились удивительные сны, которые хотелось удержать, но разве можно удержать сон? Как всегда, когда на него накатывало то, что Матильда именовала филозопией, Иноходец отправился на конюшню: Дракко не помешает размяться, а ему – заглушить дурь стуком копыт.

Дракко, услышав хозяина, принялся месить опилки, что его отнюдь не украшало, бедные младшие конюхи! Робер укоризненно покачал головой. Дракко хрюкнул и изогнулся, норовя дружески боднуть хозяина, не спешившего с яблоками. Эпинэ засмеялся и протянул красавцу половину мьельки [40]. Жизни без Дракко Иноходец не представлял, и эта любовь, похоже, была взаимна. К мысли о лошади прилепилась мысль о Вороне, подарившем ему это чудо. Шутка вполне в духе Алвы – прикончить хозяина и позаботиться о коне…

– Робер!

Дикон, и тоже на конюшне.

– Проедемся до Белой Ели?

– Конечно, – юноша улыбнулся, но как-то вымученно. Он вообще был встрепанным и потерянным. Матильда пробовала с ним говорить, но Дик бодро заверял, что все в порядке. Принцесса подумала и вынесла приговор: влюблен и в разлуке, Роберу сначала тоже так казалось, потом он решил, что дело не в этом. Вернее, не только в этом. Ладно, захочет – сам скажет. Не лезь к другому с тем, за что прибил бы лезущего к тебе.

Эпинэ окончил седлать Дракко и вывел во двор, дожидаясь Дика. Лошадь у юноши была потрясающей – настоящая мориска, но на удивленье спокойная и дружелюбная. Эпинэ в глубине души надеялся, что Дракко если не быстрее, то выносливей, но возможности проверить не было. Горные дороги не предназначены для скачки галопом. Альдо – тот мог погнать коня через буераки с риском сломать шею и себе, и ему, но Дракко Роберу был слишком дорог. Как и Дику его Сона. Кстати, рыжий явно отличал мориску среди других кобыл. Надо поговорить с Диком. Конечно, в пару к Соне просится вороной мориск, но где ж его тут такого взять, а рыжий полукровка даст фору многим чистокровным…

– Робер!

Дик с Соной на поводу в темном провале арки казались сошедшими с эсператистской иконы. Будь лошадь белой – готовый святой Гермий!

– Поехали, – Эпинэ ухватился за гриву и вскочил в седло. Дракко фыркнул, но трогаться с места не спешил, косясь на вороную красотку.

– Они нравятся друг другу, – сообщил Робер Ричарду.

– Нравятся, – повторил юноша тусклым голосом. Во имя Астрапа, он что, всю жизнь собирается страдать? Робер направил коня к опущенному мосту, сзади раздался стук копыт Соны. Начинавшаяся сразу за рвом дорога змеилась среди поросших столь любимыми Матильдой елками склонов. Доцветал красный горный шиповник, тянуло дымом, из кустов то и дело вспархивали длиннохвостые, сварливые птицы. Дракко шел крупной рысью, а дорога была широкой, Ричард мог бы догнать, но не догонял. Не хочет разговаривать – не надо!

У стоящего особняком бука дорога разветвлялась: основной тракт шел через перевал и дальше, но Эпинэ свернул к Белой Ели. Обитатели Сакаци этого места избегали, потому Робер о нем и узнал. Конюхи объяснили полюбившемуся им гици, куда лучше не ездить, и гици, разумеется, туда и поехал. Дурное место оказалось красивым и спокойным. Посредине лесной поляны возвышался ствол давным-давно умершей ели, у ее подножия лежало несколько валунов и журчал родничок. Робер просидел на сером камне целый день, глядя то на мертвое дерево, то на проплывавшие над ним облака. Дракко и Клементу поляна тоже понравилась, и Эпинэ решил, что на Белую Ель возвели напраслину. Может, когда-то здесь и произошло что-то скверное, но дожди давным-давно смыли следы старой беды.

Тропинка снова раздвоилась, став совсем узкой, теперь Дикон, даже если б захотел, не смог бы ехать рядом. Поворот, еще один, из усыпанных черными ягодами кустов выпорхнула птица с пестрым хохолком, зазвенел ручей – теперь уже близко.