Я ее забираю (СИ) - Ковалевская Алиса

— Признай, Загорский, твой отец был редкостной мразью.

— Не большей, чем твой, — огрызнулся я, понимая, что отчасти он прав. Мой отец и правда был сволочью. Сволочью, использующей свою жену вместо боксёрской груши и наплевавшей на собственных сыновей. Сволочью, по вине которого Лизка могла и вовсе не появиться на свет.

Подойдя к шкафчику, я распахнул его и достал бутылку виски. Секунду помедлив, взял два стакана и поставил на стол.

— Мой отец…

— Твой ублюдок отец изнасиловал мою мать, — прорычал я, резанув его взглядом. Скрутил крышку с бутылки и швырнул её. Та, пролетев через весь стол, упала на пол и покатилась по кафелю. — Скажешь, не так?

— Твоя мать сама…

— Заткнись! — Я развернулся к нему. — Даже если моя мать трахалась с твоим грёбаным папашей, делала она это потому, что у неё не было выбора. Скажешь, не так?! — Вандор молчал. Я тряхнул головой и зло хмыкнул. — Вы же, твари, всегда брали всё, что хотели! А твой папаша хотел мою мать. Нет? Отвечай! — сощурился, глядя на него.

Оба мы знали, что я прав. Не знаю, как долго это продолжалось. Моя мать работала горничной в доме Куратова, но мы с братом, будучи сопливыми пацанами, даже подумать не могли… Чёрт! Только позже я стал понимать, что значили все эти пренебрежительные и в то же время наполненные чем-то собственническим взгляды, коими окидывал так называемый хозяин мою мать. Сказать ему «нет» означало для неё не только потерять место горничной, но и лишиться всякой возможности устроиться на мало-мальски приличное место. Потому что хозяевам жизни не отказывают. В особенности не отказывают те, кто целиком и полностью зависим от них, те, у кого нет выбора. Возможно, всё бы так и продолжалось, если бы однажды мама не пришла домой в порванном платье, со следами чужих рук на теле, пахнущая запахом чужого мужчины…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты и твой отец всегда считали, что вам можно всё, Куратов, — сквозь зубы выдавил я. — Может быть, мой отец и был сволочью, но…

— Твой отец хотел пристрелить моего! — прорычал Вандор, вскакивая на ноги. — Вначале едва твою мамашу не прикончил, а потом…

— И ты всадил в него пулю! — рявкнул, едва сдерживая желание схватить его за грудки и вышвырнуть вон из дома.

Мы снова стояли друг напротив друга. Я чувствовал исходящие от него волны ярости, такие же сильные, что накрывали меня. И дело было не в том, что он отправил моего ублюдка-папашу на тот свет. За это я, пожалуй, был ему даже благодарен. Шрам на шее матери никогда не давал забыть мне, какой тварью был мой папаша. Дело было в другом. За его смертью не последовало никаких разбирательств. Ничего, что могло бы бросить тень на фамилию Куратовых и их положение. Ничего, чёрт возьми! Дело замяли, так и не открыв, мать пинком под зад выставили за порог, и никто за это не ответил! Потому что для Куратовых и подобных им такие, как мы, — лишь пыль под подошвами их до тошноты начищенных ботинок.

— Да! — он оскалился. — Да, Макс, я всадил в него пулю! Всадил эту чёртову пулю в твоего проклятого отца и не жалею об этом! А что бы ты сделал на моём месте?! Ответь!

Думал ли я когда-нибудь, что бы сделал на его месте? Да. Думал и не раз. Другое дело, что на его месте я не был так же, как он не был на моём.

Отвернувшись, я на миг опустил голову. Глянул на открытую бутылку. Что бы я сделал на его месте? Да хрен его знает…

— А что бы ты сделал на моём, Куратов? — взяв виски, я разлил его по стаканам. С грохотом поставил обратно и только потом снова посмотрел на Вандора.

— Знаешь, что сделал отец, когда узнал, что я женился на Милане? — внезапно спросил Вандор.

— Понятия не имею, — отозвался я, не особенно желая знать подробности. С чем бы он ни пришёл в мой дом, прошлого это уже не изменит.

— Отдал её сукину сыну, с которым она встречалась до меня, — невесело усмехнулся Вандор. Взял со стола один стакан и пригубил виски. — А знаешь, кто этот сукин сын?

Моментальная догадка заставила меня напрячься. Вандор снова усмехнулся, и на этот раз усмешка его вышла совсем кривой. Ещё один глоток.

— Видишь, Загорский, — он протянул мне второй бокал. Коснулся его своим. — И это, чёрт возьми, мой отец. Мой, мать его, отец! Думаешь, я буду оправдывать его?

— И всё же… — Я тоже отпил виски. — Именно это всю жизнь ты и делал.

Взгляд его был тяжёлым, мрачным. Ничего мне не ответив, Куратов подошёл к окну и встал напротив. Я думал о матери. О глубокой ране на её шее, о шраме, идущем почти от самой груди, о слезах и о маленькой Лизе, родившейся чуть раньше срока и такой поначалу слабой. О попытках матери скрыть усталость, о её бесконечной любви к нам и вере в то, что следующий день обязательно будет лучше дня прожитого. Об Александре Куратове, вышвырнувшем нас с Дэном за порог, когда мы пришли за ответами, о его сыне, выпустившем из пистолета пулю, что оставила дыру в груди моего никчёмного папаши…

— Так что насчёт Кондратьева? — залпом допив виски, спросил я. Горло обожгло, спирт согрел внутренности. Вандор обернулся ко мне, всё такой же мрачный и задумчивый. Я плеснул себе ещё. Заметив, что стакан его тоже пуст, протянул ему бутылку. — Вряд ли когда-нибудь мы сможем понять друг друга, Куратов, но ты прав. Этот сучёныш должен мне.

— Я знаю, что пуля, которую получил ты, предназначалась Марике, — немного помолчав, сказал он. — Спасибо.

Я не ответил. Вряд ли это был тот случай, когда благодарности имели хоть какую-то значимость. Кем бы ни была Марика, пусть даже сестрой самого дьявола, какая разница?! Вряд ли в тот момент, знай я правду, это что-нибудь изменило бы. Ничего, мать его, не изменило бы! Ни тогда, ни сейчас, ни когда-либо после. Но ему этого говорить я не стал. Просто кивнул и сделал очередной глоток виски. Её голос, её чёрные волосы, её бархатная кожа…

— Нет… Нет, мам… Я же говорю… — В кухню, прижимая к уху телефон, влетела Лиза. Бросила на меня короткий взгляд, затем посмотрела на Вандора.

Училась она в школе-интернате на пятидневке, но сегодня я её забрал. После той сцены, что она устроила, я невольно задумался о том, что и в самом деле видимся мы редко. Куда реже, чем могли бы. Да и мать вполне ясно разложила нам с Дэном, что братья из нас хреновые. Хреновые… Действительно хреновые, что уж. Не знаю, о чём она подумала, когда после уроков я, заехав за ней, предложил провести вдвоём вечер. Поначалу мне показалось, что сестрёнка пошлёт меня, но она неожиданно притихла. Глянула как-то недоверчиво, исподлобья и молча пристегнула ремень. Сейчас же я смотрел на неё и… Чёрт побери! Этот взгляд…

— Ты не говорил, что у тебя будут гости, — словно сквозь какой-то шум услышал я голос сестры.

Перевёл взгляд с неё на Куратова. Мы с сестрой носили одно и то же отчество, одну и ту же фамилию. Мать всегда говорила, что отец у нас один. Но… Теперь я понял — она врала.

— Кто это? — спросил Вандор, рассматривая Лизу.

Я невесело усмехнулся.

— Лиза, — только и ответил, медленно цедя коньяк, вкуса которого больше не чувствовал. Синие-синие глаза. Проклятая семейка, чтоб их всех! И моя, кажется, такая же проклятая! Лиза… Вандор всё так же рассматривал её и, кажется, думал о том же, о чём и я. Секунды таяли, перетекая в минуты.



— Что вы на меня так смотрите?! — не выдержав, вспылила сестрёнка. — Что?!

— Сколько тебе лет? — голос Куратова звучал сдавленно, глухо.

— Вам-то какая разница?! — раздражённо, чуть повысив голос, отозвалась она.

— Сколько тебе лет?! — повторил Вандор уже с нажимом.

— Шестнадцать! — выпалила сестра. Глянула на меня и так же стремительно, как появилась, вылетела из кухни.

Вандор перевёл на меня тяжёлый взгляд, я же только усмехнулся. Присел на край стола и посмотрел в сторону двери. Проклятая семейка…

27

Макс

Постепенно разбавленная тусклым, падающим из окна сумеречным светом темнота перестала казаться такой густой, и я в который раз осмотрел комнату. Бар у стены, диван в центре, напротив плазмы. Ничего, способного вызвать интерес.