Год призраков - Джеффри Форд

— И он окажется в западне, — сказал я.

— Точно. Либо его найдут там на следующий день и вызовут полицию, либо он выбьет окно, и тогда полицейские примчатся сами. В любом случае, мы надолго избавимся от него. — Рэй встал. — Ну как, сможете это сделать? — спросил он, направляясь к открытому окну.

Я помотал головой, но Джим сказал:

— Да, сделаю.

— Хорошо, — сказал Рэй. — Буду тебя ждать.

Он обеими руками ухватился за оконную раму, а потом одним изящным движением поднял свое тело, выполз, словно змея, наружу и исчез. Целую минуту мы стояли молча, потом Джим подтащил к окну свой стул, встал на него, вытащил крючок из скобы и опустил окно.

— Ты думаешь, мистер Уайт и вправду был здесь?

Джим переставил стул обратно и сел. Потом он взял белую машину, которая несколько месяцев простояла без движения у Хаммонда, сдул с нее пыль, почистил большим пальцем.

— Ну, что скажешь? — спросил он, обращаясь к Мэри.

— Не знаю, — ответила она.

Мэри вдруг показалась мне повзрослевшей, словно выросла за одну ночь. Ничего от Микки в ней уже не было.

Мы больше не заглядывали в подвал — посмотреть, стоит ли белая машина у тротуара, — а Джим назавтра ни словом не обмолвился мне о Рэе. А уж я-то, конечно, сам о нем не заговаривал. День клонился к вечеру, и я стал спрашивать себя, а вправду ли Джим пойдет в школу, но вот наконец подкралась ночь, и он уснул на диване перед телевизором. Когда мама сказала, чтобы я его разбудил — пусть ложится у себя в комнате, по-человечески, — брат сделал вид, что так толком и не проснулся, но я знал: он прикидывается. Я старался не выглядывать в окно на темную улицу и, перед тем как подняться к себе, проверил, заперта ли входная дверь.

Несколько дней после этого мы предавались каникулярным радостям с такой же безумной энергией, с какой мама прежде предавалась живописи, рисуя гору Килиманджаро. Прошла неделя, и меня перестало грызть чувство вины из-за того, что никто не пошел на встречу с Рэем. Все же по вечерам я прислушивался — не выбирается ли потихоньку из дома Джим, — но слышал только тишину. Я ни разу не заговорил с ним об этом — не имел права, ведь у меня самого поджилки начинали трястись, стоило подумать о такой прогулке. В глубине души я постоянно ждал, что вот сейчас увижу лицо в окне, но гнал от себя эту мысль. И еще я бегал быстрее, чем раньше, плавал проворнее, задумывался глубже с пером в руке, чтобы, ложась в кровать, тут же провалиться в сон.

Последний шанс

Неделю спустя после появления Рэя я допоздна засиделся перед телевизором — смотрел Театр ужасов[70] с выключенным звуком. В этот день Бабуля и Дед возили нас, детей, на берег, и мы плавали в океане, пока плечо Деда не стало напоминать о себе слишком сильно. Я подгорел на солнце и устал до дрожи, как устаешь только на пляже. Мама уже улеглась, и глаза мои медленно закрывались. Я слышал, как Джим наверху перебирает гитарные струны. Передняя дверь была открыта, и сквозь москитную сетку в дом задувал ветерок. По экрану двигались мозгоеды из глубокого космоса.

В кухне зазвонил телефон, напугав меня. Со вторым звонком я вскочил с кресла, побежал к аппарату и снял трубку, думая, что это отец: сейчас, наверное, скажет, что должен остаться еще на одну смену, — но когда я произнес: «Алло», то услышал только чье-то дыхание.

— Алло, — повторил я.

В ответ снова раздалось дыхание, а потом голос:

— Последний шанс.

— Кто говорит?

— Сам знаешь.

Я стоял, замерев, и прислушивался, но тут дыхание смолкло, и в трубке раздались гудки.

Когда я вешал трубку, в комнату вошел Джим.

— Кто это звонил? — спросил он.

— Я не уверен. Но, по-моему, мистер Уайт.

— И что он сказал?

— Последний шанс.

— Последний шанс для кого?

Я пожал плечами.

— Может, это и был мистер Уайт, но если пораскинуть мозгами, это вполне мог быть и Рэй. Не знаю. Это кто угодно мог быть.

Джим вышел в гостиную и закрыл парадную дверь и запер ее на замок, потом подошел к окну и раздвинул занавески.

— Он там? — спросил я.

— Я его не вижу.

Мы долго не ложились спать и смотрели телевизор, пока не услышали машину отца, а потом его шаги по дорожке. Мы сорвались с места и успели лечь в кровать, когда он и дверь еще не успел открыть. С отцом дома я чувствовал себя в безопасности, и можно было уснуть, но вместо этого я снова и снова вызывал в памяти голос, который все время повторял свое послание. Это был то Рэй, то мистер Уайт — его лицо передо мной, моя спина упирается в стену. Второй образ я взял с собой в сон, так что мои мускулы напряглись, а ноги подергивались.

Разбудило меня рычание Джорджа — я его лягнул.

Предательство

Звонок напугал меня — мне не хотелось выходить из дома. Но дня два спустя Джим принес известие о новой стройке за участком Салливанов. Часть леса вырубалась, чтобы можно было начать строительство.

— Там сотни земляных холмов, а вокруг них целые рои летающих кузнечиков.

— Кто это тебе сказал?

— Тони Калфано. Я видел его у кондитерской.

— Он вернулся?

— Я у него спросил, что ему сделали за окна в школе, и он сказал, что побывал в суде, и там все спрашивали у него, почему он их разбил. А теперь он каждую неделю должен ходить к доктору по мозгам.

— Он псих?

Джим пожал плечами.

— А что насчет кузнечиков? Я хочу сходить на них посмотреть, — сказал он.

— Я, пожалуй, дома посижу.

— Сейчас ведь день.

— Когда мистер Уайт меня схватил, тоже был день.

Все-таки он меня убедил, сказав, что мы поедем на великах и быстро вернемся. По дороге мы пересекли школьное поле. Солнце палило нещадно. Мы помахали Крису Хаккету и его брату — они играли в мяч на другой стороне, подернутые дымкой загустевшего от жары воздуха.

Стоявшие рядами дома, мимо которых мы проезжали, были старыми и высокими, с деревянными крылечками и колоннами. Джим ехал впереди, вовсю нажимая на педали, и мы поворачивали столько раз, что я засомневался: знает ли он, куда мы едем. Наконец он остановился на углу и дождался меня. Дышал он куда тяжелее, чем я.

— Вообще-то мы уже должны были бы добраться, — заметил Джим.

— А что он тебе сказал?

— Я ехал так, как он говорил. Может, он наврал.

— Он же тебе говорил, что он псих.

Джим помолчал несколько секунд, потом покачал головой:

— Он никогда не врет. Нужно поискать еще немного. Ну что — ты возвращаешься?

Он знал, что я боюсь оставаться один.

— Ну давай, только немного, — согласился я.

Джим сел в седло, но теперь крутил педали медленнее, чем раньше. Я катил следом. Мы проехали три длинные улицы, которые петляли и переходили друг в друга, сделали по пути два левых поворота и один правый — и наконец за домом показался лес.

— Вон он, — сказал Джим, и я посмотрел в конец улицы, за последние дома.

Впечатление было такое, будто Господь Бог откусил часть леса. Впереди виднелся пустой участок твердой земли, весь в горках высотой от четырех до семи футов, покрытых какой-то роящейся тенью. Стрекот и мельтешение смешивались в одно гудящее облако, и гул то стихал, то набирал высоту.

Джим добрался до края этого пространства раньше меня. Когда я подъехал, он как раз откидывал подножку, чтобы поставить велосипед.

— Ты только посмотри сюда, — сказал он. Серый кузнечик длиной в три дюйма прыгнул на рукав его футболки. Джим рассмеялся и щелчком сбросил кузнечика. — Идем.

Он направился к ближайшей горке и исчез за ее вершиной. Я слез с велосипеда и откинул подножку. Прежде чем последовать за ним, я оглянулся на улицу — она была пуста.

Я бросился через горку, попав прямо в скопище насекомых. Я чувствовал, как они стукаются о меня, садятся на шею и руки, ударяются о голову, не причиняя мне никакого вреда. Я словно оказался посреди живой метели. Когда я добрался до следующей вершины, то сквозь облако увидел Джима — он стоял чуть поодаль, на горке повыше, и размахивал длинной плоской доской, отгоняя настырную тучу. Я бросился к нему и на бегу увидел секцию старого штакетника, всю обсаженную кузнечиками. Я выдернул одну штакетину и тут же получил занозу в основании большого пальца. Но я, несясь к Джиму, решил ее не замечать. Мне пришлось преодолеть еще три горки, а потом взбираться по крутому склону той, на которой стоял Джим. Увидев меня, он засмеялся.

— Предательство, — сказал он и два раза изо всей силы махнул доской.

Я кое-как вскарабкался наверх и присоединился к нему.

Мы держали оборону, стоя спиной к спине, как в фильме, где Ясон и его команда сражаются с живыми скелетами.[71] Каждый взмах доски повергал наземь с десяток насекомых. Покалеченные, с переломанными крылышками и оторванными лапками, они продолжали трепыхаться и ползти. На третьем взмахе я наконец понял, насколько я устал от дальней езды и бега по жаре. Я попробовал снова занести доску, но не смог, уронил ее и согнулся пополам, хватая ртом воздух.