1941, 22 июня - Александр Некрич

Ведь только что получено еще одно сообщение советской военной разведки из Берлина – нападение назначено на 22 июня. В директиве говорилось о возможном внезапном нападении немецких войск 22-23 июня на войска советских западных округов. Это нападение может начаться с провокаций. Директива требовала от командующих округами не поддаваться ни на какие провокации, «могущие вызвать крупные осложнения». Как понять эту директиву? На это давалось разъяснение в другой ее части. Командующим приграничными округами предписывалось в течение ночи на 22 июня скрыто занять войсками «огневые точки укрепленных районов на государственной границе». Рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, тщательно ее замаскировать. Привести в боевую готовность части, рассредоточить их и замаскировать. Привести в боевую готовность противовоздушную оборону «без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов». Последний пункт директивы гласил: «Никаких других мероприятий без особых распоряжений не проводить».

Маршал Малиновский вспоминает: «На уточняющий вопрос, можно ли открывать огонь, если противник вторгнется на нашу территорию, следовал ответ: на провокацию не поддаваться и огня не открывать!»

3 ч. 15 мин. С немецкой стороны начинается артиллерийский огонь. В воздухе немецкие бомбардировщики. В течение 45 мин., с 3 ч. 15 мин. до 4 ч. утра, по всей многокилометровой советской границе фашистский агрессор ведет наступление.

Первые удары обрушиваются на советские пограничные заставы. Пограничники, неся огромные потери, до последнего сражаются с врагом, смело принимают бой в неравных условиях. Гитлеровцы стремятся поскорее переправиться на советскую сторону границы. Оказывается, что мосты не минированы! После ожесточенных схваток войска захватывают переправы. Немецкие танки стремятся осуществить прорыв в глубину обороны.

Вот уже 10 часов ведет бой с противником у с. Выдранка на берегу Западного Буга пограничная застава старшего лейтенанта Максимова. Немцы проводят артподготовку, потом переходят в наступление. Но пограничники не сдаются. Последний из оставшихся в живых, старшина Пархоменко, уже раненый, бросает гранату в проезжающую мимо немецкую штабную машину. Взрыв. Вокруг разбитой машины валяются трупы немецких солдат и офицеров, среди них полковник и подполковник.

Идет ожесточенный бой в пограничном городке Сокале. Советский воин Корнейчук, накинув на себя смоченный бензином пылающий халат, бросается под вражеский танк. Устрашенные, поспешно отходят другие немецкие танки.

Разгораются бои. Мужественно сражаются советские воины. Но кое-где растерянность.

Немецкая группа армий «Центр» перехватила тревожный запрос советского военного передатчика: «Нас обстреливают. Что мы должны делать?» В ответ из штаба последовал ответ: «Вы, должно быть, нездоровы. И почему ваше сообщение не закодировано?»

Москва. Утром 22 июня командующий войсками ПВО Н.Н. Воронов был у наркома Тимошенко. Присутствует заместитель наркома Л.З. Мехлис. «Меня поразило, – писал впоследствии Воронов, – что в столь серьезной обстановке народный комиссар не дал никаких указаний, не поставил никакой задачи войскам ПВО. Мне тогда показалось, что ему не верилось, что война началась».

Севастополь. Разговор командующего Черноморским флотом адмирала Ф.С. Октябрьского с Москвой: "Необычно резким голосом Октябрьский говорит:

– Да, да, нас бомбят…

Раздался сильный взрыв, в окнах задребезжали стекла.

– Вот только сейчас где-то недалеко от штаба сброшена бомба, – возбужденным голосом продолжал Октябрьский. Мы переглянулись.

– В Москве не верят, что Севастополь бомбят, – приглушенно произнес Кулаков".

Москва. После издания директивы № 1 нарком обороны начинает звонить по округам, выяснять обстановку. За короткое время Тимошенко четвертый раз звонит в штаб Западного особого военного округа. Заместитель командующего генерал Болдин докладывает новые данные. Выслушав его, нарком говорит: «Товарищ Болдин, учтите, никаких действий против немцев без нашего ведома не предпринимать. Ставлю в известность вас и прошу передать Павлову, что товарищ Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам». Болдин кричит в трубку: «Как же так? Ведь наши войска вынуждены отступать. Горят города, гибнут люди!» Болдин настаивает на немедленном вводе в дело механизированных, стрелковых частей и артиллерии, особенно зенитной. Ответ наркома гласит: «Никаких иных мер не предпринимать, кроме разведки в глубь территории противника на 60 километров».

Утром 22 июня в Москве как будто все обычно. В газетах обсуждаются насущные дела. В «Правде», например, напечатаны передовая «Народная забота о школе» и статья Ираклия Андроникова к столетию со дня гибели М.Ю. Лермонтова. И тут же знаменитое стихотворение поэта «Бородино»: «Недаром помнит вся Россия про день Бородина!»

А на последней странице небольшая заметка: под Ленинградом, в Лесном, на территории Физико-технического института Академии наук СССР, построен первый советский циклотрон, предназначенный для опытов по расщеплению атомного ядра.

За океаном газеты печатают под огромными аншлагами – «Германия напала на Советский Союз». И только через несколько часов раздается суровый голос диктора: «Говорят все радиостанции Советского Союза…»

Уже прошло три часа после начала войны. В 7 ч. 15 мин. 22 июня нарком обороны издал директиву: открыть активные наступательные действия против врага. Приказывалось всеми силами обрушиться на врага и уничтожить его «там, где он перешел советскую границу». Но в Москве по-прежнему оценивали вторжение немецких войск лишь как провокационные действия, а не как начало войны! Это видно из того, что эта же директива не разрешала до особого распоряжения переходить границу.

«Только вечером 22 июня, – пишет маршал Советского Союза М.В. Захаров, – когда на флангах Западного фронта из-за глубоких вклинений вражеских танковых групп создалось угрожающее положение, командующие фронтами получили приказ о нанесении глубоких контрударов с целью разгрома основных сил противника и перенесении действий на его территорию».

Директива приказывала лишь нанести удары авиацией на глубину 100-150 км, разбомбить Кенигсберг и Мемель. Но и эта директива была издана слишком поздно и не учитывала особенностей сложившейся обстановки. Инициатива была захвачена гитлеровцами, наступление которых только начинало развиваться под прикрытием действий немецкой авиации. Немецкая авиация еще на рассвете 22 июня начала бомбить советские аэродромы. Бомбежке подверглось 66 аэродромов приграничных округов. К полудню 22 июня советская авиация потеряла 1200 самолетов, из них было уничтожено на земле 800. Особенно велики были потери авиации Западного особого военного округа.

К исходу первого дня войны противнику удалось на северо-западе прорваться к р. Дубиса (35 км северо-западнее Каунаса), а в 60 км южнее Каунаса форсировать Неман. На левом крыле Западного фронта советским войскам 4-й армии пришлось отступить и покинуть Брест. Но Брестская цитадель героически оборонялась в течение длительного времени. Подробности этой мужественной борьбы с фашистскими захватчиками стали известными лишь спустя много лет после окончания войны. Оборона цитадели вошла в историю Великой Отечественной войны как легендарный подвиг, свидетельствующий о беспримерном мужестве советских воинов. Гитлеровцы не сумели взять крепость с ходу, блокировали ее и обошли; защитники цитадели героически держались много дней.

На Брестском направлении немецкие танки в первый день войны продвинулись на 50-60 км и заняли Кобрин. На Юго-Западном фронте противнику удалось углубиться на 15-20 км. На Львовском направлении – на 10-15 км. На остальных участках фронта завязались упорные бои.

Положение, сложившееся к исходу первого дня войны, исключало возможность вести наступательные действия против вторгшегося в пределы Советского Союза врага. Необходимо было немедленно организовать оборону. Однако управление войсками было нарушено. Руководство Наркомата обороны и Генерального штаба получало неполную информацию и не имело, очевидно, возможности составить правильное мнение о положении на фронте. В результате в 21 ч. 15 мин. 22 июня нарком обороны отдал военным советам Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов директиву на наступление. Но этот приказ был абсолютно нереален и невыполним.

Уже первые часы войны показали, что политические расчеты Гитлера на изоляцию Советского Союза в войне с Германией полностью провалились. Только турецкий министр иностранных дел Сараджоглу, узнав о нападении на СССР, радостно воскликнул: «Это не война, а крестовый поход!»

Реакция правительств Англии и Соединенных Штатов Америки была совсем иной. К тому времени положение Англии значительно осложнилось. Всего год прошел с тех пор, как, покинув дюнкеркские дюны, бросив там все свое вооружение и снаряжение, английская армия вернулась в Англию. За этот год было сделано немало. Самое главное заключалось в том, что Англии удалось выстоять перед немецким воздушным наступлением. Но на флангах Британской империи Англия терпела одно поражение за другим.