Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй - Аркадий Аверченко

— Вы? В это делали… с ним?

— Уж не хотите ли вы спросить: по какому праву? По тому же самому, по которому вы обменивались вот такими письмами с моим мужем. По праву приятельницы жены!

— Нет, нет… Но променять такого мужа, как покойный Коля… виновата, я хотела сказать, как покойный…

— Ничего, ничего! Продолжайте! Я не вижу причин, почему мне было не променять его на Васю.

— На этого облома, на этого мужика, на этого ненавистника женщин?

— Я этого не замечала. Я не могу пожаловаться ни на недостаток любезности ни на недостаток живости.

— На этого тюфяка?

— О, нет! Он умеет быть очень весёлым, когда хочет! Со мной он всегда этого хочет.

— На эту рыбу!!!

— О, нет, вы ошибаетесь!

— На этого отжившего человека?

— Вы ошибаетесь, повторяю вам, ma chere.

— Но я его жена!

— Позвольте и мне его немножко знать! Со мной он никогда не был таким. Всё это можно скорее сказать про моего покойного мужа!

— Не называйте его имени рядом с Василием Степановичем! Коля!.. Можно ли забыть его ласки!

— К сожалению, я не могу воскликнуть этого, — я, его жена! Как не можете того же сказать про Василия Степановича вы, его жена.

И они протянули друг другу руки, как протягивают два человека, поражённые одним и тем же несчастием.

— О, о своих мужьях приходится узнавать от других.

— Это чудовища!

— Всё несчастье состоит в том, что они женаты на своих жёнах. Тогда как им следовало бы быть женатыми на чужих!

— Да… но, может быть, и нам следовало бы выходить за чужих мужей!

И они поцеловались, эти две вдовы.

Двадцатый век

Господин с разъяренным лицом влетает в кабинет.

— Вы господин редактор?

Сидящий за столом мужчина молча наклоняет голову.

— В вашей газете напечатана про меня гадость, клевета, гнусность. Вы смеете утверждать, будто я совершил мошенничество, когда я сделал только подлог!

Сидящий за столом молча наклоняет голову.

— Ага! Вам нечего сказать! Вы молчите! Но я не позволю позорить мое доброе имя! Я никогда мошенником не был. Я честный человек: меня по суду шесть раз оправдали по обвинению в краже!

Сидящий молча наклоняет голову.

— Нечего кивать головой. Вы потрудитесь напечатать в завтрашнем номере вашей газеты извинение передо мной. Вы публично покаетесь, что смели назвать меня мошенником, когда я совершил только подлог. Иначе…

В то время, как сердитый господин так разговаривает с посаженным за столом манекеном редактора, сам господин редактор спрашивает у управляющего:

— Ну, как мой новый автомат?

— Похож изумительно. Отлично кланяется. Все принимают его за вас. Еще и сейчас с ним объясняется какой-то господин.

— Старый был великолепен. Но этот каналья Симонов влепил ему в голову шестнадцать пуль. Надеюсь, что новый манекен представителен?

— О, как нельзя более. Очень солидная фигура. Внутри часовой механизм — он чрезвычайно важно наклоняет голову каждые две минуты. В общем, возбуждает величайшее почтение в господах посетителях.

— Великолепно. Когда подумаешь, что в XIX веке редакторы объяснялись со всей этой шушерой лично! Ха-ха-ха! Попросите ко мне господина заведующего полемикой.

— Здравствуйте, господин редактор.

— Что вы сделали в смысле полемики с нашим конкурентом?

— О, великолепная штука, господин редактор. Останутся довольны. Я нашел в Крыжополе однофамильца их редактора, известного вора. Тоже Иван Иванович Иванов. Сегодня он приезжает в Одессу и завтра совершает первую кражу. Публика будет читать напечатанные крупным шрифтом заметки о кражах, которые совершает Иван Иванович Иванов, и будет думать на редактора враждебной газеты.

— Я вас понял. Это отличный полемический прием. Но зачем же откладывать первую кражу на завтра? Пусть украдет что-нибудь сегодня же. Даже в нашей редакции. Это будет эффектнее. А пока составьте хорошенькую заметку: «До чего дошел наш почтенный Иван Иванович Иванов!» Поставьте двадцать восклицательных знаков. Это пикантно. Публика любит восклицательные знаки, как спаржу… Где господин заведующий морским отделом?

— Что прикажете, господин редактор?

— Давно не было никаких катастроф, господин заведующий. Вы заставляете публику скучать.

— Я принял соответствующие меры, господин редактор. Вчера перепоил всех помощников капитана парохода, идущего в Севастополь. Мне кажется, столкновение неизбежно случится. С минуты на минуту жду сообщения из Тарханкута.

— Отлично. Публика это любит. Ну а вы, господин репортер, вы приготовили на завтра что-нибудь интересное?

— Двоих уговорил покончить жизнь самоубийством, одного убедил, что понятие собственности есть предрассудок, и он, наверное, сегодня украдет. Познакомил бухгалтера банка с шансонетной певицей. Наверное, растратит.

— Это все мелочи. Неужели вы не могли придумать что-нибудь покрупнее? Это в XIX веке репортеры сообщали о том, что уже произошло. В двадцатом — интересные происшествия надо создавать… Теперь справочный отдел.

— Я, кажется, господин редактор, всегда сообщаю самые верные сведения.

— Это-то и глупо! Верные цены коммерческий мир знает и без вас. А вы напишите завтра, что в Одессу привезено 2 миллиона пудов пшеницы, и цена упадет до 6 копеек. Это произведет сенсацию. Газету будут брать нарасхват! Все. Завтра у нас будет, кажется, интересный номер. Не надо забывать, что мы живем в двадцатом веке, черт возьми!

История одного борова

Это было в рождественский сочельник утром.

Вавочка, забравшись в кухню, играл с поросеночком.

А кухарка Акулина читала в «Листке» про буров, плакала и ругательски ругала Чемберлена:

— Совсем мой подлец! Баб колотит! А? Не варвар?

Поплакав, она впала в меланхолическое настроение.

Меланхолически и рассеянно посмотрела на часы, сказала:

— Надоть готовить!

Меланхолически и рассеянно взяла Вавочку и зарезала. Меланхолически и рассеянно его выпотрошила и положила в кастрюлю вариться.

А поросенку дала шлепка:

— Генеральское дитя, а по куфням шляешьси!

И, несмотря на отчаянный визг, отнесла к няньке:

— Возьми пащенка!

Нянька дала поросенку тоже шлепка и положила в Вавочкину постельку:

— Лежи, подлый!

Она думала в это время:

«Подарят на праздник шерстяного или подлость?»

Поросенок от визга и от побоев заснул в Вавочкиной постельке.

А Вавочка в это время уж закипал в кастрюле. Так произошла эта замена, имевшая для поросенка большие последствия.

Как никто не заметил этой замены, можно объяснить только праздничным временем, когда всем «не до того».

Когда вечером на ужин подали Вавочку под хреном и сметаной, Вавочка возбудил всеобщий восторг.

Все ели его с удовольствием.

А генерал Бетрищев, съев ребрышко, попросил еще и заднюю ножку:

— Не поросенок, а прямо младенец!

На что матушка Вавочки с гордостью ответила:

— Свой!

Это слово заставило генерала Бетрищева даже вздохнуть:

— «Свой!» Это напоминает доброе, старое помещичье время!.. Тогда хоть свиньи-то настоящие водились. А теперь что? Что за время? И свиней даже настоящих нет!

На что Вавочкин отец, большой остряк, заметил:

— Свиней нет — перед свиньями!

И взял себе «переднюю ножку».

А поросенок между тем играл с детьми.

Перед тем как съехаться детям, его разбудили, одели в чистенькое, нарядное платьице.

И одно только было странно: младенец ни за что не хотел стать на ножки, а бегал по комнате на четвереньках.

Сколько его ни уговаривали:

— Вавочка, не надо на четвереньках бегать. Бяка! Вавочка, стыдно мальчику под кровать бегать. Ляка это! Покажи, как Вавочка на ножках ходит. Сделай тпру а!

Младенец, несмотря на уговоры, бегал на четвереньках.

— Ах, какой он потешный! — радовалась мать, глядя на него.

Поймала его, осыпала поцелуями.

— Ангельчик мой! Жизнь моя! Кровь моя!

И прижала к любящему материнскому сердцу, замиравшему от нежности и счастья.

К гостям «Вавочку» вывели под ручки.

— Он у нас сегодня капризничает, ляка-бяка!

И поросенок сразу имел колоссальный успех.

— Херувимчик! — воскликнула одна дама. — Прямо херувимчик!

— Вылитый, вылитый отец! — восторгнулась другая.

А генерал Бетрищев сделал ребенку «козу» двумя пальцами и сказал:

— Молодчина бутуз! Я сам в его годы таким был! Тут поросенок завизжал, и все воскликнули:

— Будущий Мазини!

Дети, приглашенные на елку, были в восторге от представленного им поросенка.

Ведь с самого детства мы любим больше животных, чем людей.

Никогда еще у детей не было товарища более занятного и веселого.