Атлантида под водой - Ренэ Каду

Население столицы вновь собралось на судебной площади. Плотники в последний раз ударили молотками, инженеры проверили действие огромных гильотин с пропускной способностью десять тысяч человек в день, агрономы осмотрели трубы, по которым кровь жертв направлялась в образцовые хозяйства в целях удобрения. Трупы, когда-то варварски выбрасывавшиеся в океан, теперь откупались у государства акционерной компанией, перерабатывавшей их на своих заводах. Трупы давали жир, кожу и удобрение.

Затем на помост вывели всю огромную армию зеленых потребителей, окруженную тонкой цепью полиции. Из толпы раздались угрозы и брань. Враги оглядывались, как затравленные звери, но покорно молчали. Ведь казнь существовала уже столетия, ее существование было одобрено церковью и законами, ее необходимость была ясна для всех, даже для жертв.

На трибуну, особенно высокую, между помостом и дворцом судебных установлений, по лестнице из дворца поднялись высшие чины государства. Их сегодня было немного — ведь война отнимала время у правительства. Во главе их вышел профессор Ойленштус как представитель церкви и правительства одновременно.

Как сам профессор, так и основанное им религиозное братство, и в не меньшей степени — сосиски и пиво, бесплатно раздававшиеся после религиозных собеседований, быстро получили широчайшую популярность. Толпы верующих осаждали пивные, открытые религиозным братством. Предвкушая сосиски, все благоговейно выслушивали проповедь и соглашались с газетами, утверждавшими божественное происхождение профессора.

Но этим далеко не ограничивалась деятельность профессора. Пророк, почетный кастрат и председатель религиозного братства был и земной властью призван на чрезвычайно высокий пост. Война требовала напряжения всех сил страны, и профессор был назначен начальником духовного отдела при ставке верховного главнокомандующего.

Профессор с восторгом принял это назначение. У атлантов не было в обычае напутствовать казнимых духовной беседой перед смертью. Профессор решил ввести этот обычай, усовершенствуя атлантскую культуру тем немногим, в чем земля оказывалась впереди. Для первого раза он решил лично выступить в роли духовника, тем более, что аудитория из семи тысяч осужденных и бесчисленной толпы зрителей вполне соответствовала его высокому званию и высоким целям. Поэтому, когда избранные заняли свои места, профессор подошел к краю трибуны и с помощью огромного рупора обратился к зеленым потребителям, покорно ожидавшим казни:

— Братья мои, — начал профессор, и голос его дрогнул от волнения. — Братья мои! Слезы подступают к моему горлу, ибо величайшему таинству приобщитесь вы сейчас, таинству смерти. Вот высится гильотина перед вами, последний порог, который дано вам переступить в этой бренной и суетной жизни. Радуется сердце мое, ибо для смерти рождается человек. Такова воля господа, и ее исполнению должен радоваться каждый верующий.

Братья мои, внимательно слушайте меня, не только верой, но и логикой дышат мои слова. Я хочу, чтобы вы примирились и чувством и разумом, чтобы не осталось у вас горького осадка от жизни земной и чтобы вы не предстали с ним перед престолом господа. Да не останется у вас бесплодных сожалений, да не мелькнет горькая мысль об ошибке, ибо вы испортите дело вашего спасения. В самом деле. Вы можете подумать, что духовный отдел генерального штаба не с достаточной точностью определил число убитых солдат, что среди семи тысяч есть хоть один, попавший сюда по ошибке, и каждый из вас вправе тогда задать вопрос, не я ли это. Может быть, чувство жизни, инстинкт самосохранения слишком силен в вас, и вы цепляетесь за эту соломинку и тем губите величайшую минуту в вашей жизни, когда вы должны засвидетельствовать полное свое примирение с миром. О, не делайте этого, дорогие братья моего сердца, и вот почему.

Я сам начальник духовного отдела генерального штаба, и я могут засвидетельствовать вам, что работа наша, также как и работа наших врагов — ваших вождей, ведется с идеальной тщательностью. Ошибки невозможны. Вы умираете согласно заветам церкви и закона. Все поправки, все исключения сделаны. Мы позаботились о вас, мы все приняли во внимание, и потому примиритесь и радуйтесь.

Профессор плакал, плакала толпа, плакали избранные, и даже полицейские, окружавшие осужденных, вытирали мокрые глаза. Тысячи платков развевались над толпой. Никто не умел так тронуть сердца атлантов. Толпа, вероятно, подняла бы профессора на руки и провозгласила бы величайшим пророком, когда-либо ступавшим по земле Атлантиды, но случилось нечто совершенно непонятное и необъяснимое. Те, кому он отдал свою душу, братья его, осужденные зеленые потребители, с дикими воплями кинулись на плачущую стражу, вмиг смяли ее, обезоружили, потом сломали помост и, вооружившись палками и досками, бешено кинулись в толпу, колотя всех, без различия пола, звания и возраста. Толпа дико заорала, но из-за тесноты не могла убежать, а зеленые свирепо расчищали себе дорогу с явным желанием добраться до трибуны и настичь профессора.

Поднялась страшная давка, задние ряды с воплями бросились бежать, на трибуне царил хаос, а зеленые упорно пробивались к ней. Профессор застыл на месте. Возмущению и отчаянию его не было предела. Он дергал за рукав толстого кастрата, дрожавшего рядом с ним, и истерически вопил:

— Что случилось? Что случилось?

Лицо кастрата было белее его хитона. Стуча зубами, он злобно ответил:

— Вам лучше знать! Вы — начальник духовного отдела. Вы должны были это учесть. Хорош генерал!

— Вы забываетесь! — крикнул профессор.

Но в эту минуту трибуна затрещала. Сотни рук уже протянулись к ней, зеленые собирались вскарабкаться на нее. Избранные опрометью кинулись во дворец судебных установлений, профессор и кастрат вкатились туда вместе с другими. Двери за ними сейчас же были заперты, но потребители, не сумев разбить их кулаками, притащили одну из гильотин с помоста и, раскачивая ее как таран, стали бить ею в дверь. Спасшиеся в здании, бледные и дрожащие, с ужасом ждали, чем кончится эта осада. Они были безоружны. Профессор упал на колени и громко воскликнул:

— Господи! Неужели же я неправильно высчитал коэффициент духовных возможностей потребителей? Господи, пощади раба твоего, сделай так, чтоб ошибка эта избежала гласности и кривотолков.

Все прижались к стенам и в ужасе смотрели на трещавшие двери. Казалось, спасения не было. В это время раздался чей-то спокойный голос:

— Граждане, прошу не нарушать порядка. Никакая опасность нам не угрожает. Все меры приняты, дверь непроницаема.

Профессор вскочил с колен и повернулся. Среди успокоенной и счастливо смеющейся толпы стоял Бриггс. В лице сыщика не было ничего величественного, но тон его, а главное — содержание его слов сразу успокоило всех. Профессор обрадовался ему, как ближайшему родственнику. Он кинулся к Бриггсу и закричал: