Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины - Татьяна Веденская

– Ты что-то от меня скрываешь? У тебя есть другой? – спросил он, и, слава богу, Анна не сразу поняла, что именно муж сказал, потому что реакция даже на слова в смартфоне была более чем бурной. Она вскочила и принялась возмущаться.

– Что? Как ты мог подумать? Какой другой?! Да я… Мне просто нужны деньги, и все! – Анна сказала много чего, но переводить все не стала. Ясно было одно – сама идея о неверности была отброшена с возмущением чистой пред мужем женщины.

– Alright! Alright![10] – замахал руками Матгемейн. – Прости! Просто иногда ты бываешь такой… я не знаю, что и думать.

– И потом, – возмущенно дышала Анна. – Я еду без детей. Очень, очень рассчитывала, что ты мне с ними поможешь. И что будешь звонить. Не бросишь меня… – Тут Анна вдруг принялась плакать, и Матгемейн немедленно бросился ее успокаивать, хотя и не понял до конца, что именно из его слов вдруг расстроило жену до такой степени. Определенно даже после всего этого времени между ними еще сохранялся языковой барьер. Особенно в моменты разборок.

– Тише, тише, – обнимал Анну муж и гладил ее длинные соломенные волосы. – Не волнуйся, все будет хорошо. Все наладится. Когда ты едешь? – Он спросил это мирным и даже ласковым тоном, но Анна на это принялась рыдать в полную силу. Сначала Матюша решил, что она просто что-то не так поняла, но потом вдруг заметил виноватый взгляд.

– Так когда? – Матгемейн встал и принялся сверлить ее недобрым взором. Всхлипнув в последний раз, Анна кивнула.

– Завтра.

– Что? – теперь уже пришел черед Матгемейна бегать по кухне и кричать что-то неразборчивое на английском языке. А Анне – носиться вслед за ним и пытаться успокоить при помощи объятий, поцелуев и прочих приемов «ниже пояса». Хорошо, что детей не было дома, потому что то, каким образом эти двое все же нашли общий язык, категорически не предназначалось для детских глаз. Но это ли важно? Главное, что на следующее утро Матгемейн, злой и заспанный, помог Анне дотащить чемоданы до поезда, а потом долго-долго целовал, прежде чем отпустить и позволить исчезнуть в глубине вагона.

Померанцев на платформе не появился. Их примирение не подразумевало того, что он станет настолько «милым». На самом деле, демонстрируя свое возмущение и недовольство ее отъездом, он попросил его вообще не будить в день отъезда, сославшись на то, что в тот же день вечером у него важная презентация книги.

– Хорошо, дорогой, спи. Я просто исчезну, да? – улыбнулась Олеся зло, а про себя подумала, что теперь уж точно прочитает его чертову книгу, чтобы только отомстить ему за это.

– Вот и умничка. – И Померанцев демонстративно отвернулся от нее и принялся листать какой-то журнал. На следующее утро Олеся исчезла, как и обещала. Шесть утра – совсем не то время, когда Максим способен бодрствовать. И все же хоть он и проснулся значительно позже, но проснулся расстроенным и разбитым. Без Олеси и Анны зима обещала быть долгой.

Особенно для Жени и Нонны. Первая пятница после их отъезда еще кое-как прошла. Нонна задержалась в школе, заставив парочку двоечников драить класс. Маленькое, а все же удовольствие. Женя весь вечер болтала по скайпу с Ванькой и не успела заметить, что что-то не так, хотя всю следующую неделю после этого ей чего-то и не доставало. Но ближе ко второй пятнице стало ясно: они обе испытывают буквально физиологическую потребность пойти в дом Анны, сесть там, бить баклуши, играть в карты и болтать обо всем на свете. Но это же решительно невозможно делать без самой Анны, да?

– Может, придешь ко мне? – спросила Женька Нонну, хотя вообще-то назвать их близкими подругами было согрешить против истины. Они все дружили через Анну и теперь вдруг впервые увидели, каково это – остаться без нее. Не фонтан.

– Давай, – согласилась Нонна после недолгого колебания. Женя была беременна, о ней можно было заботиться. А это было уже что-то. Не такая тоска. Нонна подхватила в ближайшей «Пятерочке» бананов, яблок и минералки и отправилась к подруге. Так прошла вторая пятница. К концу третьей недели и Женя, и Нонна были готовы буквально покупать билет и ехать на выходные в Самару, если бы это не было чудовищно далеко – почти сутки на поезде, а на самолете Жене летать нельзя.

– Какая досада! – возмущалась Нонна. – Я, может, уже и по детям соскучилась.

– Я тоже! – согласилась с ней Женя.

– Может, позвонить бабе Ниндзе? – предложила Нонна, но идея эта была отвергнута после некоторого рассмотрения. Баба Ниндзя и так постоянно возмущалась тем, что в ее доме торчат все кому не лень. Вряд ли обрадуется, если народ примется тут торчать в отсутствие Анны. В общем, как проводить вечера пятницы без Анны, особенно зимой, никто не знал.

Решение пришло со стороны, от которой они не ждали и вовсе. Утром третьей пятницы Нонне неожиданно позвонил Матгемейн. Мог бы, конечно, позвонить и Жене, но Нонна «как бы» говорила по-английски, так что позвонил ей. Многого ей он, конечно, сказать не мог. Не сказал, к примеру, того, что тоже почему-то скучает не только по своей жене, но и по суматохе, по людям, сидящим вокруг их большого стола. Не сказал, что дети без мамы совсем от рук отбились и поломали диван, прыгая на нем втроем. Что у него есть к Нонне один большой-пребольшой вопрос – тоже не сказал. Просто позвонил и спросил, не хотят ли они с Женькой прийти, посидеть, в преферанс поиграть и с детьми повидаться.

– То есть что, они тут будут даже без Аньки торчать? – проворчала баба Ниндзя, когда обе разлюбезные подруги появились на горизонте ее гостиной. – Мало мне детей, теперь еще и это.

– Вы только не волнуйтесь, мы вам с детьми-то поможем, – заверила Женя, но Полина Дмитриевна с сомнением оглядела совсем уже округлившуюся фигуру.

– Ага. Ты-то особенно, – фыркнула она. – Не роди мне тут в гостиной.

– Не рожу, – заверила Женя, а Нонна демонстративно принялась играть с детьми в конструктор, как бы говоря – вот, от меня-то уж есть польза по крайней мере. Хотя все равно все кончилось картами и детьми, прыгающими на теперь уже не раскладывающемся до конца диване. Матгемейн сидел и смотрел куда-то в сторону, не в карты. Проиграл партию начисто, и все от невнимательности.

– Она хоть звонит? – спросила Женя, не в силах видеть его грусти. Такой большой ирландский мужчина, и столько грусти – это просто недопустимо. Нет, все-таки зря Анна уехала.

– Скажите мне, – вдруг заговорил Матгемейн на ломаном русском. – Зачем Анне столько денег?

– Что? Ну как же! – засуетилась Нонна. – Чтоб детей кормить. Дом большой. Отпуск летом. – Она несла какую-то чушь, чтобы успокоить ирландца, но он, кажется, от этого только еще больше беспокоился.