Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины - Татьяна Веденская

– Она хоть звонит? – спросила Женя, не в силах видеть его грусти. Такой большой ирландский мужчина, и столько грусти – это просто недопустимо. Нет, все-таки зря Анна уехала.

– Скажите мне, – вдруг заговорил Матгемейн на ломаном русском. – Зачем Анне столько денег?

– Что? Ну как же! – засуетилась Нонна. – Чтоб детей кормить. Дом большой. Отпуск летом. – Она несла какую-то чушь, чтобы успокоить ирландца, но он, кажется, от этого только еще больше беспокоился.

– Мне нужна правда, – сказал Матгемейн и посмотрел почему-то Жене в глаза. Наверное, как слабейшей. Та в панике переглянулась с Нонной, а Матюша нанес удар еще более разрушительный. – Мне не к кому больше обратиться! Пожалуйста. Please!

– Господи, ну что я должна ему сказать!? – возмутилась Нонна.

– Правда! – еще разок воскликнул Матгемейн. – Она никогда не скажет. Ты – можешь! – и уставился на подругу жены.

– Вот же пристал, – вздохнула Нонна. – У меня и словарного запаса не хватит.

– Хватит, – заявил Матгемейн и пододвинул к ней смартфон. Ирландский темперамент. Нонна только теперь поняла – это был коварный план. Он заманил их и захлопнул крышку кастрюли, так что теперь оставалось только вариться в его котле. И, в конце концов, разве не имеет ее муж права знать правду? Разве не пообещали они с Анной делить все радости и горести напополам в тот день, когда расписались в центральном загсе?

– Анна тебя убьет, – предупредила Женя.

– Может быть, она не узнает? – с надеждой предположила Нонна, а Матгемейн с готовностью кивнул. Ничего не узнает. Никогда. Ни при каких раскладах.

– Не думаю, что ему можно верить.

– У нее кто-то есть? – спросил Матгемейн, вызвав вопросом буквально ядерный взрыв даже большей силы, чем тот, который случился, когда он задал аналогичный вопрос Анне. Подруги буквально пришли в ярость, негодование и глубочайший шок. «Да как ты только мог подумать!» «Да одна только мысль об этом оскорбительна!» Матгемейн молча слушал их крики и с трудом сдерживал улыбку. Ведь то, что подруги были не готовы рассказать ему просто так, они тут же растрепали из своего благородного желания защитить подругу. Конечно, Матгемейн знал, что у Анны никого нет. Он верил ей. Просто хотел знать правду.

– У нее куча долгов!

– Почему? Why? – нахмурился он, пытаясь понять, когда ж это Анна могла их наделать? Не в преферанс же проигралась перед подругами.

– За адвоката. The lawyer. Чтобы сделать вид на жительство. Взятка.

– Не понимаю, – замотал головой он. – Взи-атка? A bribe?

– A bribe! Yes! – обрадовалась Нонна. Диалог налаживался, и, сама того не заметив, Нонна выложила уже все, что имела в запасе. Историю про неожиданную скоропостижную смерть Анниного первого мужа, про долги за квартиру, про Олега Зарубина, мечтавшего простить долги, но только на определенных условиях. Только в качестве ее законного мужа. Или в крайнем случае любовника.

– Но она его послала! – размахивала руками Женя. – Ради тебя.

– What? – мотал головой Матюша. Информации оказалось куда больше, чем он ожидал услышать. И все же главное он понял. Анна бегала как бешеная по всему городу, норовя причесать, обстричь или накрасить любого, подвернувшегося ей под руку клиента, потому что у нее были долги. Неважно, перед кем. Неважно, как именно возникли эти долги, и неважно, какое отношение они имеют к нему, ее мужу, лично. Все это не имело значения.

– Сколько? Сколько всего? – спросил Матгемейн, и Нонна с Женей переглянулись друг с другом, вдруг с ужасом осознав, что за пять-десять минут, не больше, они слили все секреты своей лучшей подруги. Отступать было некуда.

– Всего двадцать пять тысяч, – сказала Нонна и для верности написала цифру на бумажке. Также незаметно в обладание Матгемейна перекочевал и номер Олега Зарубина. Девушки даже не поняли, как отдали ему его. Матгемейн предложил еще партейку в карты, и как-то само собой, слово за слово, они просидели на родной-любимой кухне весь вечер, разговаривая исключительно про Анну. А Матгемейн-искуситель с самым невинным видом продолжал и продолжал задавать вопросы, пока в своих воспоминаниях Нонна не дошла до самого их детства и того, как они с Анной вместе играли во дворе в резиночку.

– Резиночка? – улыбался Матгемейн, сдавая карты. Женя попыталась даже продемонстрировать то, как именно играют в эту детскую игру, но прибежала баба Ниндзя и принялась ругаться, что скакать в их доме теперь категорически запрещено не только детям, но и взрослым. Особенно беременным.

– Ладно-ладно, не будем, – капитулировала Женя. Вечер закончился, как это водится, за полночь. Матгемейн оделся и вышел проводить обеих девушек. Поздно уже, нечего таскаться одним по зимним улицам. Даже он уже знал, что московские улицы ночью могут таить самые разные сюрпризы. Впрочем, улицы любого большого города полны неожиданностей. Просто хотел убедиться, что девушки попали к себе в квартиры целыми и невредимыми. Он попрощался с ними, договорившись встретиться в следующую пятницу. Также они с Нонной решили созвониться и сводить детишек в цирк – у нее в школе раздавали халявные билеты. В общем, мир и покой воцарился между ними. И Нонна, и Женя спали в эту ночь совершенно спокойно.

И только Матгемейн сидел на кухне, тихонько перебирал струны на своей гитаре и думал о чем-то до самого утра. А утром закрылся у себя в спальне и принялся названивать к себе в Ирландию и говорить о чем-то по-английски, что, конечно, сильно взбесило бабу Ниндзю. Какой, скажите на милость, смысл подслушивать, если ни черта не понятно!

Дышать под водой…

Гостиничный номер предполагался быть некурящим, но запах говорил об обратном. Впрочем, невелика беда – в гостиничный номер удавалось попадать обычно не раньше полуночи. Олеся приходила и падала на свою половину кровати, не реагируя ни на запах, ни на звуки вокруг – стены были тонкими. Слышно было все: разговоры, перестукивания и то, как кто-то занимается любовью. В гостинице было недостаточно номеров с двумя кроватями, поэтому подругам на двоих досталась огромная, невообразимых размеров кровать. Олеся спала беспокойно, вертелась, раскидывала подушки и вылезала из-под одеяла. Она говорила во сне, и, если прислушаться, можно было разобрать слова из ее текстов. Повторяла роль даже во сне.

Шебякин заставлял Олесин персонаж курить практически в каждом эпизоде. Ее руки, одежда, дыхание – все насквозь пропахло сигаретным дымом, и Анна всерьез опасалась, что и после съемок она не сможет отвыкнуть. Впрочем, опасения эти не были основаны ни на чем особенном. Олеся никогда не курила вне кадра. И все же…