Между жизнью и смертью. Рассказ человека, который сумел противостоять болезни - Антон Буслов

Каждый день многие спрашивают: “Ну как?” А я мычу в ответ: “Рано еще”. Пока донорские клетки не прижились, надо ждать этого волшебного момента. Ждать, если говорить честно, очень тяжело и мне, и всем окружающим. Даже если не допускать мысли, что может не прижиться, каждому пациенту, которому сделали трансплантацию костного мозга, приходится пройти через тошноту, резкое падение показателей крови и, главное, через полное отсутствие иммунной системы. Слизистые рта и глотки воспалились, вплоть до появления открытых ран – с низкими тромбоцитами это не хочет затягиваться. Теперь даже для того, чтобы проглотить таблетку, приходится совершить целый ритуал: нужно промыть рот, принять инъекцию сильного обезболивающего и потом только глотать. Естественно, о том, чтобы просто выпить воды или съесть супа, речи сейчас не идет – врачи подливают все необходимое капельницами.

И каждый раз я сравниваю эту трансплантацию донорских клеток с той, что делалась в Самаре из моих собственных. В части побочных эффектов у меня были те же проблемы, что и теперь. Но, видимо, тогда я был существенно моложе, и глотать таблетки без обезболивания, сосать с ложки суп как единственный источник необходимых веществ было проще. Долгое лечение без видимого успеха сильно меня измотало физически. И теперь, когда врачи, заходя в палату, говорят: “Вы выглядите много лучше, чем в прошлую нашу встречу!” – я улыбаюсь и мычу в ответ: “Еще бы, ведь в прошлый раз я был в реанимации”.

Сложно ли пройти через трансплантацию? Сложно. Еще сложнее не пустить все прахом, пока не восстановится иммунитет. Зачастую люди, почувствовав даже минимальное улучшение (минимальное, но такое долгожданное!), сбивают режим, диету и сгорают на глазах у врачей очень быстро. Поэтому важно уметь пронести через трансплантацию хорошую долю самоиронии как средства защиты от себя, дурака любимого. И еще нужна дисциплина, потому что сейчас меня от безрассудного поведения удерживают условия больницы, а вот по выходе из нее вся надежда остается на холодный разум. В младшей школе за дисциплину мне всегда ставили тройки. А вот доктор Демина в Российском онкоцентре охарактеризовала меня как исключительно дисциплинированного пациента. Что же будет теперь?

В обычной палате куда больше четырех измерений. Если лежишь в “чистом” боксе, в своем маленьком царстве – знаешь это наверняка. Его можно измерять шагами, точнее, шажками, чтобы не поскользнуться и не упасть. Эти тропы ведут к туалету. Время “чистого” бокса монотонно отстукивают механические часы на стене напротив. Их хочется подвести вперед, чтобы ускорить монотонные процессы, иногда их просто хочется выкинуть в окно, чтобы хоть что-то произошло.

Еще одно измерение – температура. Результат трансплантации – лихорадка, которую стараются сбить антибиотиками. И поэтому, лежа под тремя одеялами, содрогаясь от озноба, начинаешь прикидывать: а вдруг на этот раз удастся скинуть одеяло, встать, несмотря на холод, и по полутьме (глазам больно смотреть на яркий свет) добраться до туалета. Там можно будет немного отдохнуть. Потом надо пройти обратный путь. Накрыться, уснуть, чтобы стремительно проснуться максимум через пару часов – жидкость в организм поступает капельницей, которую меняют постоянно.

В комнате есть пара маячков – жена Маша подарила плюшевых поросят. Теперь они смотрят на меня, а я сверяюсь по их глазам – дойду ли и вернусь ли обратно сам? Удивительное это состояние – куча душевных сборов и терзаний перед походом в туалет. Пару недель назад такое состояние было лишь теорией и каким-то пережитым прошлым опытом. Еще через пару недель оно исчезнет практически полностью и не будет напоминать о себе. Но до тех пор придется чувствовать свое тело во много большем числе измерений.

Но, пройдя через этот опыт, лучше начинаешь понимать старушку, переходящую дорогу в неположенном месте. Ведь для нее существует свой маршрут, перед выходом на который приходится серьезно подумать: дойду ли? Вернусь ли? Теми же глазами оценивает лестницу подземного перехода беременная женщина. С той же мыслью на любой новый для себя маршрут выбирается инвалид-колясочник. И в основном все справляются.

5 марта 2014 года[27]

О счастье

Я настолько окреп, что начал искать хоть каких-нибудь развлечений. Сразу выяснилось, что кататься на велосипеде я не могу и ходить толком тоже. Парк в двухстах метрах от дома, но для меня это – как до Луны. А на инвалидной коляске кататься неинтересно. Купили с женой шахматы. В начале партии она меня спросила, как фигуры ходят, а в конце – обыграла. В итоге развлекалась одна. Хорошо бы завести кота, но врачи запрещают.

Так что я стал искать новых развлечений. И вот мне написала онкопсихолог из России, попросила заполнить опросник и дать интервью. Я согласился, так как испытываю к онкопсихологам симпатию. Врачи-онкологи относятся к ним, как к городским сумасшедшим, поэтому мне за них немного обидно и хочется хоть как-то их приободрить. На вопросы анкеты принято отвечать, не задумываясь, первое, что придет в голову. И тут задание: “Продолжите предложение парой слов”. Дописываю: “Будущее кажется мне… занятным”, “Мое начальство… у меня в голове” и так далее. И вдруг: “Я мог бы быть очень счастливым, если бы… ” И пустота. Ничегошеньки в голове. Пришлось подключать логику. Может, “если бы был здоровым”? Так ведь можно быть счастливым больным и несчастным здоровым. Может, “если бы был богат”? Но счастье ведь не когда много, а когда хватает. Да и морока с деньгами: надо следить, чтобы не украли, чтобы не сожрала инфляция и валютные курсы, постоянно думать о них. В итоге так ничего и не придумал.

Не нашлось у меня в жизни ничего такого, что мешало бы быть счастливым. Пришлось написать: “Я очень счастлив”.

Похоже, составители опросника просто не предусмотрели возможности существования счастливого онкобольного. А я вот такой – выпавший за рамки классификатора. Сейчас радуюсь своим оранжевым кроссовкам – погода позволяет надевать их. К какому врачу бы ни пришел, он заводит о них разговор. И это потому, что результаты анализов отличные, а значит, можно и развлечься.

9 марта 2014 года[28]

Все изменится к лучшему

В больнице у входа расположена стойка ресепшен, там выписывают пропуски посетителям. “Покажите ваш документ, к кому вы идете?” И так целый день – ведь в больнице две с половиной тысячи коек, и в отличие от нашей системы здравоохранения в США родственники имеют право посещать пациента, когда им угодно. В размеренной работе регистраторов сегодня случился небольшой переполох: Маша направилась за пропуском, еще ничего не успев сказать, а пожилой сотрудник с ужасом спросил ее: “Боже мой! С мистером Бусловым опять что-то случилось?”

Я хорошо помню этого пожилого афроамериканца, хотя встречался с ним всего один раз. В прошлый визит мы пришли с Машей вместе, и, заприметив ее издалека, он помахал нам, а когда мы подошли, расплылся в улыбке: “Так вот он какой, мистер Буслов!” Он выписывал пропуск, не глядя в наши документы, и говорил мне: “Я знаю вашу жену! Это удивительный, это лучший человек! Всю зиму, в мороз, в снег, ночью она ходила к вам! Я знаю, вы очень болели… Вы очень долго были в больнице. И я все это время работал здесь и видел, как каждый божий день она по нескольку раз возвращается к вам. Это лучший человек! И я очень, очень рад, что вы поправились!”

К счастью, со мной ничего не случилось, Маша успокоила этого милого человека. Даже наоборот, со мной случилось нечто прекрасное: теперь я уже достаточно крепок, чтобы нам с Машей разделять дела – ей теперь не надо все время носиться со мной. Сегодня, например, я взял дистанцию, о которой давно мечтал: дошел пешком от больницы до дома. Это 2243 метра, если мерить по карте. Много это или мало? В Москве я ходил и по тридцать километров в день. Я люблю гулять. Только вот предыдущая моя большая прогулка по улицам Нью-Йорка состоялась в сентябре прошлого года.

Подчиняясь законам весны, у меня на голове пробиваются пушистые нелепые волосики, и я радуюсь этому. Температурный фон в Нью-Йорке наконец-то перевалил через нулевую отметку, на деревьях начали набухать почки. И зима, и болезни – это не навсегда. Они тянутся серой чередой, но в конце все изменится к лучшему.

29 марта 2014 года[29]

Коллега по транспорту

Ой, кого я видел! Это был начальник транспортного департамента больницы “Нью-Йорк Пресбетериан”!

Что такое транспортный департамент? Это подразделение, которое отвечает за все вопросы перемещения еды, пациентов, доставки лекарств и сопутствующие им вопросы на всей территории больницы (а это несколько кварталов, пациентов 2,2 тысячи, и пешком пациенты сами за пределы отделения не ходят – их возят). И вот ко мне пришел в палату такой вот начальник. Ко всему прочему русскоговорящий человек!