Черное солнце - Валерий Большаков

— Чего — ага? — нетерпеливо спросил Белый.

— Генрук хочет направить на боевую станцию корабль побольше.

— Правда?! — спросил Шурик, переводя округлившиеся глаза на Сихали.

— Чистая, — подтвердил Тимофей. — Если «Сульдэ» будет грозить столкновение с планетолётом, то там все забегают, чтобы изменить орбиту и тем спастись. Тут мы, под шумок, подлетаем, и…

Браун не договорил, но и так всё было ясно. А Белый насупился — Рыжего вспомнил. Тот тоже постоянно не договаривал — начнёт об одном говорить, бросает, переходит к другой теме и её обрывает, хватаясь за третью…

— Интересно… — протянул Гирин. — Знаешь что, Тимофей… Ничего, что я на «ты»?

— Я, что ли, выкаю?

— Ага. Я вот о чём… Надо вам меня в заложники взять и принудить!

— К чему? — не уразумел Купри.

Гирин всем корпусом развернулся к фридомфайтерам.

— Моя «Бора», — сказал он просто, — очень большой корабль.

Только теперь Димдимыч понял, в чём суть, и расстроился, что не «допетрил» сразу.

«Бора-8» относилась к многокорпусным кораблям и была внесена в регистр космофлота как суперконтейнероносец.[104] Представьте себе обычный планетолёт-прямоточник, похожий на бокал для мартини, где ножка — толстая труба фотореактора, донышко — параболоид отражателя, а впереди раскрывается конус масс-заборника. Теперь вденьте эту «мартинку» в три концентрических тороидальных яруса — большой, средний и малый — и увешайте их навесными цилиндрами корпусов, контейнероносных и танкерных. Представили? Вот такая конструкция и висела в черноте пространства прямо по курсу джакстера, висела и переливалась в лучах заходящего солнца, будто позолоченная.

— Красавец! — восхитился Белый.

— Красавица! — поправил его Гирин, гордясь.

Джакстер проплыл мимо отражателя, и его зеркальный двойник расплылся, обтекая чёрную дыру по центру, похожую на дуло. Когда корабль двигался, оттуда в фокус параболоида впрыскивались дозы дейтерий-тритиевой смеси, начиналась сумасшедшая реакция, подобная длинной очереди термоядерных взрывов, и чудовищный поток жёсткого излучения бил в отражатель, как в парус.

Гирин мягко провёл космоскаф между параболоидом и малым ярусом, на который были навешаны два танкерных корпуса с желтоватыми натёками на круглых боках. Подрулив к ангару, он осторожно ввёл джакстер внутрь, и пластметалловые шторы тут же сошлись, отсекая холод космоса от тёплого мирка корабля. В вакуум-отсеке все поснимали шлемы.

Макс Гирин оказался огромным светловолосым добрым молодцем, под стать Илюше Харину.

— Пошли, — сказал он, отодвигая люк, и зашагал по кольцевому коридору, клацая магнитными подковками. У Сихали так не получалось, его валило и шатало, как «ваньку-встаньку».

— Ты тут один, что ли? — спросил он, переставляя ногу и судорожно ища, за что бы схватиться. Ближе всего качался Белый, в него Тимофей и вцепился.

— Один, — ответил Гирин. — Мы неделю как вернулись, припёрли груз эрбия с Япета. Команда на Землю подалась, а я тут — дома у меня тоже никого. Наташка на Большом Сырте сейчас, внука деду повезла.

— И сколько внуку? — улыбнулся Тимофей.

— Одиннадцатый пошёл! Слушай, я не понял… Ведь получается, что и на ТОЗО напали! Чего ты молчишь тогда? Поднимай народ!

— Рано, — затряс головой Сихали. — Сначала женщин выручим, потом уже политикой будем заниматься.

— Тоже верно.

Зайдя в рубку, Макс повключал обзорные экраны. Близился закат. Сумеречная серая полоса накатывалась на планету и густела; тени вытягивались в длину, становились бледно-голубыми, сливались с потёмками. И наступила ночь.

— Начнём, пожалуй.

С этими словами Гирин возложил мощные длани на пульт и сделал несколько пассов, оживляя громадный корабль.

— …Повторяю! — рявкнуло по громкой связи. — Остановлены все полёты в зоне станций. Запрещены все финиши. Объявлена тревога на Спу. Продолжается коррекция орбиты станций «Промежуточная», «Центральная» и «Конечная»…

— Ну хоть эти целы, — вставил Браун.

— Теракт на Космическом Лифте расследуется Совбезом МККР…

— Расследуется! — фыркнул Белый негодующе.

— Какой, на хрен, теракт! — пробурчал Купри и скривился: — А-а, всё равно ничего не докажешь…

После недолгого молчания селектор замигал зелёным огонёчком и воззвал:

— Диспетчер!

— Есть диспетчер.

— Це-два, капитан Липов. Прошу старт!

— Не дам. Теракт. Межпланетные полёты прекращены вплоть до особого распоряжения.

— Дай «зебру», по-хорошему прошу!

— Обойдёшься. Липа, не занимай линию! Це-десять, це-десять. Ты готов?

— Давно…

— Це-десять, выходи на старт, даю «зебру».

— А почему это ему можно, а мне нельзя?

— Липа, ты стал несносен. У це-десять рейс по маршруту Спутник-девять Земля — Лагранж-два — Луна. Могу и тебя на Луну отправить. Хочешь?

— Нет уж, спасибочки…

— Це-десять. Старт!

— Диспетчер!

— Есть диспетчер.

— Це-четыре, капитан Шулейко. Спускаюсь на заправку, сектор два, иду на резерве.

— Капитан Шулейко, выходите на любую орбиту четвёртой зоны. Заправка переносится на Спу-три, сектор семь.

— Диспэтчир, итс си-илэвн, кэптн Маргрейв.

— Йес, кэптн Маргрейв. Тэйк зэ форт амбаркмент, уан-уан-фифтин, бэйз твэнти сэвен. Рипит: уан-уан-фифтин, бэйз твэнти-сэвен.

— Диспетчер, диспетчер!

— Есть диспетчер.

— Це-восемь, капитан Мелькерсен. Прошу финиша.

— Капитан Мелькерсен, даю третий пассажирский, код один-один-семнадцать, база-двадцать три-двадцать два, триста один. Повторяю: даю третий пассажирский…

Гирин наклонился к селектору и чётко проговорил:

— Диспетчер!

— Есть диспетчер.

— Це-двадцать два, капитан Гирин. Поднимаюсь в зону станций.

— Капитан Гирин, выходите на любую орбиту четвёртой зоны. Все финиши на ГСО[105] запрещены из-за теракта на Башне.

Хмыкнув, капитан откинулся в кресле.

— Что и требовалось доказать, — пробасил он и окликнул: — Комп!

— Готов к операциям, — отозвался псевдомозг корабля.

— Стартуем. Финиш в четвёртой зоне, станция «Сульдэ».

— Приказ понял. Высота орбиты тридцать шесть мегаметров, круговая скорость — три целых ноль семь километра в секунду, период обращения — двадцать четыре часа. Всё идёт штатно.

Оглядев приборы, Гирин проговорил, кивая головой:

— Хорошо… Ориентация точная… На торможение.[106]

— Три, два, один — пуск! — без выражения проговорил бортовой компьютер. — Есть включение фотореактора.

— Штатно прошёл импульс, — кивнул Максим.

Вскоре информтабло известило: «Двигатель на торможении».

Состояние полёта Тимофей ощутил не сразу, просто телу по капле прилило весу.

— Тут стартовать надо нежно, — проговорил Максим, — каскадно-люстровое сочленение не любит резких ускорений, валит его тогда и кривит… Короче. Я тут посчитал… С «Сульдэ» мы пересечёмся над Южной Атлантикой, на следующем витке. А вы воспользуетесь десантным ботом,[107] киберштурману я уже ввёл и старт-программу, и финиш-программу. Он вас доставит на боевую станцию. Ну и снимет оттуда. Учти, времени будет очень мало — час, включая подлёт. Чистыми — сорок пять минут, один школьный урок.

— Понятно, — сказал Тимофей.

— И ещё. Если киберштурман мне не доложит, что вы на борту и бот отстыковывается, я уведу корабль на двенадцатикратной. Усёк?

— Усёк.

— Изолятор там, в принципе, рядом с внешними доками. Бот высадит вас на второй доковой палубе — она как раз в створе «мёртвой зоны».

— Понятно. Спасибо, Макс.

— Спасибом не отделаешься, — ухмыльнулся Гирин. — Дашь мне политическое убежище, понял?

— С ТОЗО выдачи нет, — улыбнулся Сихали.

— А почему… — выпалил Белый, покраснел, но договорил: — …Ты с нами?

Купри покрутил пальцем у виска, выражая своё отношение к болтуну, но капитан «Боры» всё понял как надо.

— Потому, что я люблю свою жену, — серьёзно ответил он, — и я не знаю, что бы сделал, если бы какая-нибудь сволочь её… вот так вот, в залог! Всех бы поубивал.

Илья Харин согласно кивнул, а Сихали повернулся к обзорнику. «Всё ближе, и ближе, и ближе…» — крутилось у него в голове.

Земля была ещё погружена во мрак, небо с его немигающими звёздами тоже чернело непроглядной темнотой, а вот навесные цилиндры большого яруса уже сияли слепяще-белым светом. Корабль выходил из тени.

Край Земли очертился отчётливой тёмной линией, на угольно-чёрном небе проявилась полоса глубокой, чистейшей голубизны и начала блёкнуть. Выше, обрамляя круглившуюся планету, занялся красный зоревый серп, разгорелся до ярого жёлто-золотого колеру и стал горбиться, вспучиваться, набухать — всходило Солнце.