Рожденная чародейкой - Дэвид Фарланд

Но этим она всего лишь хотела показать своим подругам, что она тоже хорошая мать.

– Нет, она, конечно, не была тебе хорошей матерью, – сказала Миррима. Прошлого уже не изменишь, думала она про себя. Но хотя бы смягчить эту боль. – Может быть, она тебя и не любила. А я люблю.

– За что? – спросил он раздраженно. – Что же хорошего в муже, который не может подарить тебе ребенка?

– Ну, в таком муже тоже можно найти немало хорошего, – сказала она. – Он может вместе с мною возделывать наш сад и греть меня в постели по ночам. Он может разделять со мной заботы и печали, которые я не открою никому другому. И именно его я хочу держать за руку, готовясь переступить смертный порог.

– Люди себя обманывают, – сказал Боринсон. – Они так сильно хотят любви, так усердно ищут ее, что в конце концов притворяются сами перед собой, будто нашли. Женщина, встретив какого-нибудь никчемного глупца, убеждает себя в том, что обнаружила сокровище, «невиданную драгоценность», которую никто больше не может понять и оценить. Какая чушь! И эта любовь ничего не значит. Люди плодятся и плодятся. Мир полон дураков, которым ничего больше не надо, кроме как производить потомство. Я этого не понимаю!

Боринсон умолк. Он говорил так быстро, что даже задохнулся.

– Не понимаешь, что такое желание? – спросила Миррима. – Ты не чувствовал желания по отношению к Саффире? И не чувствовал его, когда впервые увидел меня?

– Плотское влечение не имеет ничего общего с любовью – во всяком случае, с той любовью, которую я хочу. Этого мало.

– Значит, ты хочешь большего, чем плотское влечение? – спросила Миррима.

Он заколебался, словно почувствовал в ее тоне ловушку.

– Да, – сказал он. – Самая крепкая любовь основывается на уважении. Даже когда желание угасает, остается хотя бы уважение.

– У тебя есть мое уважение, – сказала Миррима. – И желание с моей стороны тоже есть. Но мне кажется, что любовь состоит не только из этого.

– Ну, – сказал он, как будто ему было интересно, что она скажет, но Миррима не сомневалась, что ему хочется только спорить с ней.

– Я думаю, – сказала она, – что всякий, кто рождается на свет, достоин любви. Любви своей матери достоин каждый ребенок, даже если он родился уродом или дурачком. Это все знают. Все чувствуют в глубине своей души, когда видят ребенка.

Боринсон молчал, и на этот раз он, кажется, действительно прислушивался к ее словам.

– Ты родился достойным любви, – убежденно произнесла она, – и если твоя мать тебе ее недодала, то виноваты в этом вовсе не твои недостатки. Более того, – добавила Миррима, – мы и остаемся достойными ее. Ты клянешь людей за лживую любовь. И говоришь, что никто не находит на самом деле никаких «сокровищ». Но люди лучше, чем ты о них думаешь. Даже в самых худших из них таится что-то, что может разглядеть не всякий.

Когда мужчина и женщина влюбляются друг в друга, меня это не удивляет. А наоборот, радует. Я тоже не понимаю порой, какие такие достоинства они видят друг в друге, которых не вижу я. Но я уважаю людей, которые способны любить всей душой.

Боринсон холодно заметил:

– В таком случае, меня ты уважать никогда не будешь.

– Я тебя уже уважаю, – сказала Миррима.

– Сомневаюсь.

– Потому что ты сам себя не уважаешь. Боринсон разозлился. И попытался сменить тему.

– Ну ладно, в твою игру я поиграл. Рассказал тебе такое, чего ты обо мне не знала. Теперь ты расскажи о себе, чего я не знаю.

– Я получила немного даров, – сказала Миррима. – И научилась стрелять из лука.

– Что у тебя появились дары, я заметил. Где же ты взяла форсибли?

Но рассказать ей не позволила скромность. Да он и без того вскоре должен был все узнать.

– Мне дала их королева.

Боринсон больше не расспрашивал. Решил, видимо, что это был просто подарок.

– Ну, – сказал он, – чего я еще о тебе не знаю? Он как будто уже успокоился. Но Миррима вовсе не хотела менять тему разговора.

– Даже когда я была маленькой, – начала она, – я все равно понимала, что отец и мать очень меня любят. У них хватало сил, чтобы позаботиться обо мне, когда оба они были уставшие – ведь они работали целыми днями, чтобы меня прокормить. Случись мне упасть, меня сразу подхватывали. И я была счастлива, может быть, потому, что имела то, чего не имел ты. Любви я училась из первых рук, от людей, которые умели любить.

И я поняла следующее: истинная любовь включает в себя и плотское влечение, и уважение. Но главная ее составляющая – это преданность, – о преданности Боринсон не упомянул, давая свое определение любви, и Миррима вдруг сообразила, что ее-то он никогда и не видел. – И тебе не хватает именно преданности!

Муж ее глубоко вздохнул. Миррима ожидала возражений, но он лишь крепче прижал ее к себе и промолчал, как будто слова ее заставили его задуматься.

И она поняла, что совершенно права. Боринсон умел уважать других людей, и даже сострадание не было ему чуждо. Но что такое преданность, он действительно не знал. Этой стороне любви его жестокосердная мать не могла научить своего сына.

Миррима захотелось было взять свои слова обратно, извиниться перед ним. Но тут же она решила, что делать этого не стоит. Пусть знает правду.

Может быть, даже и хорошо, что он теперь евнух. Миррима была готова к тому, что муж ее, невзирая на все усилия чародея, никогда уже не станет мужчиной. Возможно, это было к лучшему. Ведь заниматься любовью еще не значит любить, а люди слишком часто путают одно с другим. И если она сможет научить его истинной любви, научить его преданности, возможно, она и без Биннесмана сумеет исцелить его душевную рану.

Она накрыла своей рукой обнимавшую ее руку мужа, прижала покрепче. Но долгое время еще они ехали молча. Мирриме надо было сказать Боринсону, что она собирается с ним в Инкарру, но она никак не могла решиться.

Не доезжая семи миль до Карриса, они заметили среди мертвых полей боевого скакуна без всадника, волочившего за собой поводья. Пришлось свернуть с дороги и проскакать милю в сторону, чтобы его поймать. Пятна крови на седле говорили о том, что хозяин уже больше никогда не предъявит на него свои права, и потому Боринсон взял его себе.

Когда они добрались до Карриса, Габорн уже покинул город. И жители уходили из него. Все дороги были забиты беженцами.

Обычные, без даров, солдаты из Мистаррии и Индопала шли на север восстанавливать и укреплять разрушенные крепости. Измученные пехотинцы с тяжелыми ранцами на спине брели прямо по почерневшим полям. И горожане спешили уйти подальше любыми путями.

Вокруг дыры, оставленной мировым червем, толпились сотни людей.