Собрание сочинений в шести томах. т.6 - Юз Алешковский

«Не думайте, Володя, будто не въехал я в ваше положение – въехал… уверен, что в жизни у вас не происходит ничего погибельного… позже поймете, что все оно к лучшему, – унывать не стоит хотя бы поэтому… судьба, подобно реке, выбирает сама себе пути к далекому неведомому устью… кстати, вот вам номерок для связи, запомните его, не теряйте, каждый раз отмечайтесь на ответчике – я непременно перезвоню… экстренный вызов – один гудок и отключка… если не отвечаю, – все ведь может быть, – повторите тот же звонок с одним гудком… сразу же сообщите свой номер… напоминаю, вскоре должны катастрофически расплодиться мобильники, купите, повторяю, самый лучший и сообщите его номер… я выберу время, побеседуем о том о сем – так вам будет повеселее… теперь так: во-первых, мне давно уже ничего не кажется… во-вторых, типа я несомненно влип – попал всерьез и надолго… поверьте, я просто ошеломлен, это, Володя, судьба… лет тридцать мечтал о такой минуте и, не обессудьте, дождался… если бы не вы, ее, возможно, и не было бы… спасибо – я осчастливлен… будьте умницей, пожалуйста, не считайте ни вашу даму, ни меня предателями… отвечаю ящиком самого лучшего коньяка: у вас все такое впереди, я очень редко пророчу, поэтому еще реже ошибаюсь».

Мы без всяких объяснений обнялись и ударили по рукам… занудивший у меня на него злой зуб – младший братан ревности поганой, дальний родственничек зависти, подобострастья, скупости и жлобства – перестал нудить… наоборот, душа неожиданный обрела покой… я не мог не подумать, что раз люди втрескались с первого взгляда друг в друга, то, как бы то ни было, это же действительно их счастье… они и выглядят оба отличной парой, век которую уже не забыть… слава Тебе, Господи, и его величеству Случаю… Г.П. теперь гарантировано все – от медового месяца на краю света до виллы под Ниццей, хотя не в этом дело… а мой друг встретил чудеснейшую из женщин… я ж, в конце-то концов, не собака на сене, не замкнутый на самом себе инфантил… даже если б не сваливал, всегда висели бы надо мной, как колун, слова Г.П.: «Володенька, вы счастье мое и отрада, но, увы, я вам не пара… выходит дело, мы – не два берега у одной реки… кроме того, я ручеек скудеющий, а вы… ничего не поделаешь, не вижу ваших берегов…»

«Володя, я всегда с вами, не брошу в любой беде, – возвратил меня к действительности Михал Адамыч, – рано утром заеду, будьте готовы… в случае чего, дверь никому не открывайте, сразу звоните по тому номеру… кстати, за вашей хатой присматривают мои люди… а теперь пошли обратно, нам есть за что врезать… как пошучивали в зоне, считайте, что мы с вами поссали на брудершафт – в знак высшего доверия двух мужиков друг к другу, чего женщинам никак не сделать».

Как это ни странно, я вдруг захохотал, но вовсе не истерически, а освежающе весело… и даже почуял благородную возможность не отравлять своим косорылием настроение Г.П., попавшей, слава Тебе, Господи, в руки настоящего джентльмена… если уж на то пошло, предатель не она, а я, козел, загнанный в угол, причем не обстоятельствами жизни, а самим собой, если не велением судьбы, – со временем прояснится, так это или не так…

Все же за столиком я был намеренно грустен и уныл: роль есть роль… пару раз Г.П. спрашивала, в порядке ли я… я каждый раз отвечал, что есть некоторые проблемки с делами, но ведь без проблем, сами понимаете, дорогая, бывает лишь безделье, особенно в наши времена… разберемся, все будет о'кей.

К сожалению, надраться нельзя было, нельзя… но легче и легче думалось о том, что все ближние вот-вот сделаются для меня неимоверно далекими и покажутся призраками прошлого, а само оно – хотелось в это верить – превратится в новенькое, подобное только что купленной тачке, настоящее, вдруг с места рванувшее в неведомое будущее… потом снова я топтался в танго с жирафой, на которую, бешено мне завидуя и облизываясь, пялили фары чуваки из новых и явно преуспевающие урки.

Вот так, словно ничего не происходило, словно завтра ничего не произойдет, прошел тот вечер; я попросил у Г.П. разрешения свалить домой из-за чудовищной боли в висках; простился со всеми как ни в чем не бывало; жирафа уже с кем-то вальсировала; водила Михал Адамыча довез меня до дома; первым делом звякнул предкам, сказал, что полностью очухался после падучей, на днях приступаю к интересной денежной работенке.

Затем звякнул дядюшке.

«Хэллоу, дарлинг Пол, итс спикинг Вован, ай эм ол райт энд файн… все о'кей, не бзди – погрузимся, как говорит Харон».

«Кто такой этот чмо?.. из какой команды и что за блядь его крышует?»

«Дядюшка, ты очумел, у Харона не может быть крыши, он всего такого выше: перевозит людей за бугор через речку Стикс».

Так сказал я и тут же спохватился, проклиная свою бессознанку, так и рвущуюся иногда если не выболтаться, то намекнуть на то, что должно произойти… хорошо, что дядюшка был пнем дубовым в отличие от тех двух бизнесменов.

«Так бы и сказал, что поябывает человек границу на замке, а то Харон, блядь, Харон… в гробу видал я твоего Харона, а впрочем… можешь познакомить его со мной, перетрем на вась-вась что к чему, мне нужны крутые люди… сам-то как?»

«Надеюсь, что все оно – к лучшему».

Скоро, думаю, вспомнишь, дядюшка, как верны были твои слова насчет гроба; тут он вновь предложил «синхронно посотрудничать», но не с ним, а в его турагентстве, «там все заподлицо с законом» – хер подкопаешься, дядя – это тебе не Коля из «Заготскота».

«Нет уж, – говорю, – ты сам учил, что наша жизнь – тюрьма и лагерный барак, а спать в нем спокойней тому барану, который ни хера не знает и ничего не делает, верно?»

«А ты, Вован, не такой уж лох, как думают про тебя пахан с матухой, тем более мы сейчас в натуре переходим на полную цивилизацию в данных методах проектов, советов, жалоб, пожеланий и сценариев… короче, как говорит знакомый пахан, нам чужого не надо, мы и на ворованное проживем… я теперь хорошо стою, тоже выше некуда, вроде твоего Харона, разве что могу двинуть в Думу… так что в случае чего, типа проблемы с неувязками или кто под ногами мешается, чтоб мне сгнить, разберемся и отмажемся… помни: на Лобном, сука, месте перелицую на хуй того пидараса, что на тебя наедет, перестрою крысеныша в цыпленка табака и нарисую ему общечеловеческое рыло, чтоб знал, гондон, цену нефти нашей и всенародного газа на душу населения».

41

Спалось мне, как Владимиру Ильичу Олуху, в последнюю ту ночь нормально, что было странно и необъяснимо… ведь мне казалось, что не смогу заснуть… проснувшись Николаем Васильевичем Широковым, взял холодный душ, постоял, чередуя его с горячим… это вымыло из башки остатки былых сожалений… в ней возникло необыкновенное легкомыслие, похожее на северный ветерок в духоте и жарище жизни… спешить было некуда… ничего не прибираю, все оставляю таким, каким увидел бы, если б к вечеру возвратился… успеваю привести себя в полный порядок… из багажа – всего лишь пара словарей, дорожная сумка, громадный том Пушкина – юбилейное издание 37-го года, «Остановка в пустыне» Бродского… тряпки, обувку и еще кое-что необходимое куплю на месте… вот и все, прощай, любимый город, можешь спать спокойно, был человек – и нет человека… присел и помолился на дорожку, как учила любимая моя баушка… и саму ее вспомнив, чуть не расплакался от чувств нахлынувших – от любви к ней, от вины, что не сходил на кладбище… успокаивало только то, что могилка баушки – как была в сердце, так и будет в нем до законных трех аршинов глины, из которой сотворен, в которую и возвращусь, но лучше бы в свой срок…

Спускаясь по лестнице, храбрюсь, мурлыкая дядюшкины куплетики.

подъезжает вдруг зеленый к нам «крокодильяк»гадом быть в салоне телик пиво и коньякна телячьей коже подружка разлегласьне увидит мент поганый, что у нас за связь…он уперся рылом в синее стеклоне ори водила что время истеклопоезжай по-тихому колдобин избегайтачка не кобыла а в салоне рай…

Михал Адамыч ждал меня в скромной на вид «Волге», чтоб не светиться со своим «шестисотым», но все-таки за нами следовал джип с его охраной.

Сам он в этот раз был не очень-то словоохотлив… наверняка Г.П. рассказывала ему о своей невеселой бабьей судьбе, а все такое никогда не забывается… но что-то мешало ему вслух поблагодарить судьбу за не такую уж случайную встречу с Галиной Павловной… ну а что я?

я смеялся-хохотал только лишь для видадушу не корябали ни ревность, ни обида

Так писал когда-то друг мой Котя…

Вдруг я снова подумал о Марусе и просто похолодел от жалости к ней и к себе, от непонимания давнишних отношений, странный образ которых, возможно, и мешал им обернуться любовью, но вечно превращал в дружбу, в родственность – во все то, что казенновато называют духовной близостью… похолодел, поняв, что, сам того не сознавая, все это время отгонял от себя мысли о Марусе, отмахивался от облика ее, дороже которого – вот что было ясно – ничего у меня не оставалось на белом свете… простить себе не мог, что не встретился с нею… сожалеть о случившемся было поздно… не в первый уже раз подумал, что не смог бы ни открыться, ни поболтать с Марусей так же вот запросто, как, скажем, за сутки до смертельной аварии болтает с женой о бытовухе несчастный капитан подлодки, обреченный вместе с матросней на удушье и смерть… и вот – пожалуйста – сначала пропаду без вести, потом подохну для нее, для предков, для всех, кто знал меня, да и не знал, но тоже услышал о преждевременной моей гибели… «Судя по найденным документам, Владимир Ильич Олух практически оказался всесторонне мертвой жертвой очередной бандитской разборки… операция «Перехват», как всегда, отдыхает… оставайтесь с нами…»