Всегда говори «всегда» – 3 - Татьяна Устинова

– Неприятности, говоришь… Это, конечно, многое объясняет, но не оправдывает. Мужчина не должен свои рабочие неурядицы в дом приносить.

– Но он же живой человек! У него нервы могут сдать!

– Нервы лечить надо. Это я тебе как кардиолог говорю. Досталось, значит, тебе от моего сыночка. Бедная девочка.

– Ничего. Это все ничего… – Ольга повертела в руках мобильный, раздумывая – набрать Сергея еще раз или не стоит выслушивать очередное сообщение робота, что «абонент временно недоступен». Она решила – не стоит, – и отложила телефон. – Вот только боюсь, снова у него что-то на работе. Вчера чернее тучи был.

– Я с ним разберусь, – пообещал Леонид Сергеевич. – Пороть не буду, но слова подходящие найду, обещаю.

– Ой, нет, нет! – замахала руками Ольга. – Не говорите ему, что я вам нажаловалась, не надо!

И зачем она наболтала лишнего, зачем пила этот крепкий коньяк, от которого ее всегда тянуло на излишнюю откровенность?

– Послушай… Да ты его боишься, что ли? – насторожился Барышев-старший.

– Не боюсь, но все-таки не стоит, – твердо сказала Ольга.

За окном послышался шум открывающихся ворот, двор осветили яркие фары.

– Ну вот! – обрадовалась Ольга. – Приехал наконец. Я уже волноваться начала.

Леонид Сергеевич молча разлил коньяк по бокалам.

Сергей появился на пороге бледный, с плохо завязанным галстуком, в измятом костюме.

Это ничего, стала успокаивать себя Ольга, он просто очень устал, долго ехал в машине, расслабил галстук…

– Здравствуй, папа, – глухо поздоровался Барышев, обнимая отца.

– Здравствуй, здравствуй, капиталист, – Леонид Сергеевич похлопал его по спине и заглянул в глаза.

Сергей сразу же отвел взгляд.

– Как долетел? – спросил он.

– Нормально долетел. Вот, Оленька встретила, все в порядке. Ты-то как, эксплуататор?

– Эксплуатирую потихоньку, – Сергей сел за стол, без тоста, не чокаясь, опрокинул в себя коньяк и налил еще.

– Буденного на вас, кровососов, нет с Ворошиловым! – Леонид Сергеевич поднял рюмку. – Давай за встречу!

– Да и без них проблем хватает, мало не покажется, – мрачно ответил Сергей и опять, не чокаясь, залпом выпил коньяк.

«Да что ж это с ним, – в отчаянии подумала Ольга, заметив, что руки у мужа дрожат. И тут же дала себе удобный ответ: – Устал, он просто дико устал… Только вот где он снимал галстук и почему так измят костюм?»

– Сережа, ты почему не ешь ничего? – спросила она, стараясь, чтобы голос не выдал волнения.

– Не хочу. – Барышев встал и сухо, вскользь поцеловал ее в щеку. – Ты извини, отец, я спать пойду. Мне вставать завтра рано. Завтра вечером поговорим как следует, ладно?

Его шаги гулко разнеслись по всему дому. Кажется, от него, когда он ее целовал, пахнуло сандалом. Как от Оксаны.

Впрочем, аромат сандала входит почти во все мужские парфюмы.

– Вот видите, у него опять настроение плохое, – Ольга отвернулась, чтобы отец не заметил набежавшие на глаза слезы.

– Да вижу, вижу… Все я вижу, – пробормотал Леонид Сергеевич.

«Это ж ваш Сережа вас за ноги вниз тянет» – вспомнились Ольге слова из страшного сна…

Оксана едва успела принять душ и накинуть полупрозрачный пеньюар, как он ворвался в номер – злой, порывистый, нетерпеливый, с легким запахом алкоголя…

Впрочем, как всегда.

Все произошло быстро, наспех и без чувств с его стороны, но с бешеной страстью, по-животному грубо.

Впрочем, как всегда…

Вроде бы она сильно продвинулась в завоевании крепости по имени «Барышев», а вроде – билась лбом в ее стену.

Дай бог, чтобы еще кипящую смолу сверху не выплеснули. В порыве страсти, так сказать…

В общем, того знаменитого – крепкого и занозистого – крючка в сердце, которым она гордилась, все никак не получалось. Карась наживку клевал, сжирал и уплывал. К тетехе-жене и четверым деткам.

И где ее ошибка? В чем просчет?

Может, и правда забеременеть? Двойней, к примеру. Справку знакомая акушерка за двести баксов выдаст, а за триста – и снимок УЗИ. Хотя за двойню, наверное, двойную плату возьмет.

Барышев после стремительного, словно украденного, секса вскочил, напялил брюки, рубашку, трясущимися пальцами стал завязывать галстук.

Узел, второй – не получилось… Резкий рывок, словно удавку на шее затягивает. Потом распутывает, и снова узел, второй – не получилось…

Не в силах смотреть на этот истеричный процесс бегства от нее, Оксана закрыла глаза и тихо, шепотом, попросила:

– Останься…

– Ты прекрасно знаешь, что это невозможно.

– Что еще, по-твоему, я должна прекрасно знать?

Он промолчал.

Повесился на своем галстуке?

Она открыла глаза. Барышев, склонившись, навис над ней – галстук, завязанный кое-как, болтался действительно словно удавка.

– Что ты хочешь? – прошипел он ей в лицо. – Скажи мне, чего ты от меня хочешь?

Все. Тебя, твой дом, твои деньги, твои машины. Твой «Стройком» и твое будущее президентство.

– В этом есть какой-то смысл? – спросила Оксана. – Если я скажу?

Он рухнул на кровать, сжал огромными лапищами голову. Оксане в какой-то момент показалось, что он расколет ее как орех.

Страдает. Мучается. Переживает.

Она положила голову ему на плечо. Нежно погладила по холодной, твердой щеке.

– Что мне делать? – прошептал могущественный глава «Стройкома». – Я не знаю, что делать…

Жениться на мне, дурачок. Другого выхода нет, иначе сойдешь с ума.

– Не думай об этом. – Оксана покрыла легкими поцелуями его лицо. – Помни только, что я люблю тебя.

Он молчал и не двигался, хотя должен был схватить ее в объятия и зайти на второй виток секса.

Нужно усилить атаку.

– Я люблю тебя, – повторила Оксана. – Я не представляю без тебя жизни. Только не бросай меня, только не бросай! Я злая, нехорошая, я тебя мучаю, но не бросай меня… Мне не надо много. Только бы видеть тебя, чувствовать твое дыхание, твои руки… Я люблю тебя.

Он стряхнул ее, как соринку, и вскочил.

– Иди, милый, иди. Прости меня и не думай ни о чем. Иди.

Только бы не зарычать от злости и не расцарапать ему лицо…

– Я приеду завтра, – сказал Барышев тоном, каким сообщал, что совещание закончено.

– Я буду ждать.

И всю ночь молиться, чтобы Ольга заметила твой плохо завязанный галстук и следы помады на воротнике рубашки… И мой длинный волос, зацепившийся за пуговицу пиджака.

– Я приеду, – повторил он и ушел, не поцеловав, не пожелав спокойной ночи и даже не махнув рукой на прощание.

Ничего, тем слаще будет победа. Такие рефлексирующие чистоплюи хоть и трудная добыча, но впоследствии – очень надежная.

Уж от нее-то он не будет бегать в гостиницу к какой-нибудь юной красотке – она знает, как закручивать гайки.