Наедине с собой или как докричаться до вас, потомки! Дневниковые записи 1975-1982 - Леонид Гурунц

– Где Воронов? – посмотрев на часы, спросил Сталин, обращаясь к нам. – Почему он опаздывает?

Мы молчали. Кто мог ответить? Знали одно: если Воронов живой, не мог он опоздать на прием к Сталину.

Сталин повторил:

– Я вас спрашиваю, где Воронов?

Ответа не последовало. Мы сидели не дыша, настороженно поглядывая на пустое кресло.

– Лаврентий, не у тебя ли он?

Берия, похаживая по комнате, бросил через плечо:

– У меня.

Сталин как-то по-особому посмотрел на него, и мы увидели, как Берия съежился, даже ростом стал меньше.

– Завтра может быть он здесь? – спросил Сталин.

– Завтра нет, – ответил Берия, не зная куда деть руки, всего себя.

– Послезавтра? – продолжал Сталин, буравя Берия своим пристальным взглядом.

– Послезавтра будет. Это точно.

Заседание было перенесено на послезавтра. В назначенный день мы снова явились на прием. На этот раз кресло Воронова не пустовало. Высокий сухощавый артиллерист сидел на своем месте, слегка припудрив темные мешки под глазами.

Сталин, бросив укоризненный взгляд на Берия, сказал:

– Начнем, товарищи, – и обращаясь к Воронову по имени и отчеству, предоставил ему первое слово.

– Сталин не был ни профаном, ни дилетантом, – продолжал адмирал Исаков. – О чем бы ни шел разговор на заседаниях, во всем он основательно разбирался и вносил свои дельные коррективы. И не знал усталости! Заседание могло длиться четыре-пять часов! Однажды оно затянулось, и конца не было видно. Сталин хотел начать обсуждение нового вопроса, которое могло занять еще несколько часов, но вдруг, улыбнувшись, сказал мне:

– На сегодня хватит! Вы, наверное, устали. Я лучше покажу вам новый фильм Чарли Чаплина. Я его еще не смотрел, вместе посмотрим.

Присутствующие стали подниматься со своих кресел. Ногу свою я, наверное засидел, она не послушалась меня, и я не мог сразу подняться на костыль. Сталин с удивительным проворством подошел ко мне, помог подняться и, держа меня за руку, направился к заднему выходу из кабинета, за которым начинался длинный-длинный коридор с высокими глухими стенами, залитый обильным светом так, что ничего вокруг нельзя было видеть. Я шел неуверенно, не видя пола, казалось, вот-вот провалюсь в бездну. Коридор этот под прямым углом ломался, по углам едва угадывались застывшие как изваяния силуэты охраны. Коридор ломался несколько раз то вправо, то влево, пока мы не дошли до небольшого зала с экраном.

Я первый раз оказался со Сталиным один на один, и пока мы шли по коридору, не знал, о чем с ним говорить. Было мучительно от обильного света, от того, что идешь, как слепой, не видя ничего под ногами.

Я спросил, не слишком ли много света.

Сталин не сразу ответил…

– Вы хотели сказать: не слишком ли много охраны?

– Да, пожалуй и это.

Сталин снова задержался с ответом. Потом медленно, едва слышно, выцедил:

– Не в том беда, что много света или много охраны. Беда в том, что я не знаю, когда и кто из этих негодяев пустит мне в затылок пулю.

– По-моему, – заключил свой рассказ Иван Степанович, – мнительность и подозрительность Сталина к людям были вне всякой меры. Не трудно было догадаться, что и ослепительный свет в коридоре тоже имел свое назначение, был вызван его подозрительностью.

– Что касается его “особой любви” ко мне или Кузнецову, – продолжал адмирал, – это заблуждение. Любой из нас мог стать жертвой, допусти в обращении с ним хотя бы малейшую оплошность. Мы с Кузнецовым были крайне осторожны и предупредительны.

И немного подумав, добавил:

– А может быть, обжегшись на многих просчетах, на ощутимых потерях, поредевших рядах военачальников, он берег нас как военных специалистов?

Я спросил у адмирала о Берии.

– Что представлял он из себя? Почему он так многое позволял при Сталине?

Иван Степанович пожал плечами:

– Это одна из загадок, которую Сталин унес с собою в могилу. Мало сказать, многое позволял себе, – продолжал адмирал. – Он бывал то хозяином над Сталиным, то его слугой. Как я уже говорил, он умирал от скуки на наших заседаниях, которые его мало интересовали. Он мог в это время не только шататься по кабинету из конца в конец, запросто переговариваться со Сталиным на грузинском языке, но и допускать любую скабрезность, отчего Сталин смущенно отводил глаза или мягко обрывал его: “Иди, иди, Лаврентий, погуляй себе, если тебе с нами скучно”.

– Но бывало и так, что Берия от одного взгляда Сталина, обращался в мышонка, искавшего щель, куда бы юркнуть… Для нас, близко знавших Берия, – продолжал адмирал, – осталось загадкой, чем он мог привлечь Сталина, даже иметь на него влияние, этот никчемный человек, у которого если что и было, то одна похоть.

Горько улыбнувшись, Иван Степанович добавил:

– А знаете, как он поскудно сдох? Приговоренный к смерти, в ожидании казни, он только и делал, что дубасил в дверь камеры, причитая: “Мне бабу!.. Бабу!..”

МАРШАЛ ХУДЯКОВ

1

Летом 1957 года в Нагорном Карабахе произошло событие. В село Большой Таглар приехала русская женщина Варвара Петровна Худякова, вдова маршала авиации, с четырнадцатилетним сыном Сережей, чтобы познакомить его с родным селом отца.

Семью прославленного героя Великой Отечественной войны вышли встречать не только жители Большого Таглара, но и вся область. От Варвары Петровны тагларцы впервые узнали, что Сергей Александрович Худяков – их односельчанин Арменак Артемович Ханферянц, которого многие жители села знали еще мальчишкой. И вот этот деревенский мальчуган стал маршалом авиации Советского Союза, народным героем. Разве это не радостно? Но всем было горько оттого, что его уже нет в живых, что он погиб по ложному доносу после войны. Это его Никита Сергеевич Хрущев назвал в числе замечательных людей Армении.

Когда-нибудь я напишу подробно о жизни этого военачальника. Пока же расскажу о нем коротко. Он родился и рос в Большом Тагларе. Когда началась борьба за Советскую власть, ушел сражаться в отряд Красной гвардии.

Сергей Александрович Худяков не псевдоним, не произвольно присвоенные Арменаком Ханферянцем имя и фамилия. Так звали командира красногвардейского полка, который защищал Бакинскую коммуну.

После поражения коммуны, отступая, отряд Худякова погрузился на рыбацкую шхуну и попытался перебраться через Каспий в Среднюю Азию. Но англичане пустили шхуну ко дну. Не многим из отряда Худякова удалось спастись. Среди них был и шестнадцатилетний Арменак Ханферянц.

Худяков был отличным пловцом: он не только сам добрался до берега, но и помог спастись юному бойцу. В то время за Каспием шла ожесточенная борьба. Худяков, собрав остатки своего отряда, ринулся в бой с басмачами. За короткое время боевая слава отряда прогремела по всей Средней Азии. В прославленном отряде Худякова сражался и политрук Арменак Ханферянц. В одном из боев Худяков был смертельно ранен. Когда Ханферянц подбежал к нему, умирающий командир передал ему свою шашку и сказал: “Худяков жив. Ты теперь Худяков!”

Так юный Ханферянц в память о своем погибшем друге и бесстрашном командире пронес его имя через всю свою жизнь, прославив его на полях сражений Великой Отечественной войны. Фамилию славного героя гражданской войны носит и сын маршала Сергей, чье совершеннолетие позапрошлым летом справляли в Большом Тагларе.

2

Eго допрашивал сам Берия.

– Почему вы скрыли свое происхождение, богатых родственников? Разве в нашей стране это имеет какое-либо значение? Или все это нужно было, чтобы получше спрятать от нас, прикрыть свою шпионскую деятельность?

Допрашиваемый молчал, стараясь не выдавать гнева, не терять самообладания, будто эти слова относились не к нему. Только густые брови на смуглом красивом лице чуть сдвинулись, образовав на мелко иссеченном морщинами лбу резкую бороздку.

Наконец он спросил:

– Скажите, Берия, вам очень хочется, чтобы я был шпионом? И знает ли Сталин, как вы со мною разговариваете?

– Допрашиваемый не я, а вы, бывший маршал. Извольте отвечать на вопросы! – гаркнул Берия, сверкнув из-за стекол пенсне холодными глазами.

– Ну, тогда на ваши вопросы я отвечать не буду,- как можно спокойнее сказал допрашиваемый и отвернулся.

Берия усмешливо оглядел бугристую сильную спину, круглые плечи со следами сорванных погон на гимнастерке.

– Будешь, будешь, маршал. Заговоришь у меня, как миленький, – вкрадчиво произнес Берия. – Все вначале присягают не нарушать обета молчания, но потом очень быстро забывают о присяге. До следующей встречи!

“Бывший маршал”. Такие твои дела, маршал авиации Арменак Артемович Ханферянц!

Я беседовал с Варварой Петровной, женой маршала, после того, как она вернулась из ссылки. Не удивляйтесь. Жена бывшего маршала, объявленного шпионом, не могла отсидеться дома. Впрочем, в ссылку ушла добровольно, по собственному выбору. Вот как это было.