Отцы-командиры Часть 2 - Юрий Мухин

Начались разборки, приняли решение снять директора, а за ним и начальника Главка. Но это всего полдела — надо же и заменить их. Как там было в Москве — не знаю, но, думаю, что желающих на должность начальника Главка было полно. А вот с директором дело обстояло так. Управление кадров министерства всегда имеет резерв кадров — список людей, которые могут занять должность директора завода данной отрасли, но пока работают в этой же отрасли начальниками цехов, главными специалистами и т. д. Вот весь этот резерв, если я не ошибаюсь, четыре человека, приезжали на завод, смотрели, а потом честно заявляли министру, что они с заводом не справятся, и просят их не назначать. Согласился один романтик, главный инженер родственного завода, но через год честно попросил министра освободить его от должности директора. Наконец совершенно в другой отрасли нашли человека, который завод поставил на ноги и прославил его. Подчеркну: достаточно быстро был найден настоящий Директор только потому, что целый ряд кандидатов честно отказались от этой соблазнительной должности и не стали по несколько лет уродовать завод, чтобы доказать свою несостоятельность.

Такое же положение было и внутри завода. Неоднократно мы наталкивались на ситуацию, при которой формальные кандидаты на должность начальника цеха просили не назначать их. Был случай, когда через партком «упросили» уже ушедшего на пенсию начальника цеха вновь занять свою должность на пару лет, чтобы подготовить ему подходящую замену.

Из 600 ИТР завода до четверти были практики без технического образования, а на рабочих должностях работали (помимо молодых специалистов) человек двести с дипломами инженеров. И они отказывались занимать инженерные вакансии, причем дело было не только в деньгах, а чаще всего в ответственности — в нежелании или страхе возлагать ее на себя.

Так вот, прочитав горы литературы об армии, я не помню случая, чтобы кадровый офицер отказался занять вышестоящую должность. Все они прут на должности, нимало не сомневаясь в своей грамотности и способностях. А вот когда надо воевать, то тут и вспоминают, что Сталин-де не захотел их в академиях обучить. Вот Александр Захарович пытается нас убедить, что Короткое не виноват, так как при стаже армейской службы в 25 лет он имел всего трехклассное образование и окончил курсы политруков. Проклятый Сталин не обучил его, поэтому в разгроме 38 сд виноват не Короткое, а Сталин. А у меня два вопроса. Первый: а что 25 лет этот Короткое делал в период, когда вся страна училась? Чего ему не хватало, чтобы учиться? Служба была тяжела или водку пить он и без академии умел? Второй вопрос: если он был дурак, то почему согласился на назначение его командиром дивизии? Ведь в 38 сд все штабные должности были забиты офицерами, а даже единственной ротой в полках командовали сержанты. Почему Коротков не попросил его назначить командиром роты? На нее у него образования хватило бы.

Скажем прямо: из-за того, что эти коротковы из шкуры вылазили, чтобы занять должность повыше, эти должности не могли занять те, кому они принадлежали по праву: буденные, чапаевы, фрунзе и те сотни тысяч совестливых офицеров, которые могли бы командовать дивизиями со славой, но погибли на передовой от команд уродов, набившихся на командные должности.

Правильно расстреляли комдива Короткова… Но этого мало. Вот Александр Захарович сетует, что расстрелы-де мы организовывать умели, а организовать бой — нет, почему, дескать, и потеряли 26,5 миллиона. Не согласен. Потеряли потому, что мало расстреливали этих коротковых. Если бы расстреливали с начала войны всех их, то остальные мигом бы научились и бой организовывать и взаимодействие родов войск. Сократили бы время на пьянку и траханье стряпух и телефонисток и научились бы.

Глава 13. О любви и сексе на фронте

Естественное в неестественном

А. 3. ЛЕБЕДИНЦЕВ. Цель человека — жить; чтобы жить вечно, нужно любить. Цель войны неестественная для жизни — убить. Неестественна бывает и любовь на войне.

«Четыре года мать без сына, бери шинель, пошли домой», — хорошо сказано, но, во-первых, это дезертирство с вытекающими последствиями (минимум штрафная рота). Во-вторых, а как быть, когда четыре года муж без жены, а жена без мужа? Или эта фраза не рифмуется с точки зрения поэзии, поэтому и не занимает умы человечества? Кто объяснит, чем заменяла Родина «это» своим воинам, жизнь которых повседневно висела на волоске между смертью или увечьем? Были защитники в возрасте, познавшие любовь и секс в семейной жизни и свободной довоенной любви, а как быть с теми, кто был призван на защиту Родины со школьной парты, так и не поцеловав свою классную зазнобу, не испытав близости и не познав этой стороны жизни?

Правда, кроме смерти (мгновенной или долгой и мучительной), были еще и ранения. «Если раны — небольшой», — снова слова из популярной тогда песни. Вот и получалось, что ранение — это если и не благо на войне, то просто везение и довольно существенное. В госпитале можно было «покрутить» в тылу с женским полом, вымыться за год-два в бане, избавиться на время от вшей, отоспаться без разрывов снарядов и бомб и т. д. Повторю, мой однополчанин полковник Олег Мягков, вспоминая годы войны, выразился так: «Я остался жив только потому, что на протяжении ее был 8 раз ранен и пролежал в госпиталях и медсанбатах почти полтора года, а сколько за это время погибло в атаках, при артминналетах и бомбежках?» Начинал он войну в 41 — м взводным командиром, а закончил майором, заместителем командира полка. Кому как повезет. С «раной небольшой» иногда убывали в госпиталь даже с песней.

У пленного или убитого немца с первого дня войны можно было найти в кармане или ранце пачку презервативов. А у нас только в конце войны иногда начали выдавать презервативы, когда служивые уже сумели «подхватить» себе «венеру». До «дембеля» многие полевые госпитали в оккупированных нами странах были перепрофилированы и заполнены «венбольными», чтобы не завезти это добро в свое Отечество.

Прошу простить за невольные сальности и жаргон тех лет, но я хотел бы к этому вопросу кое-что добавить из своего пехотного опыта.

Это только в мирные годы неудачники, обманутые и разуверившиеся в своей горькой доле, добровольно сводят счеты с жизнью. В бою каждый борется за жизнь до последней минуты. Пожилые еще и потому, что дома «куча» детей, а молодые, чтобы познать прелести бытия и продолжения рода под мирным небом. Поскольку дожить до победы было проблемой, то и на войне при малейшей возможности влюблялись, целовались, сближались, «трахались», бывало, и рожали в палатке медсанроты.

17 августа 1943 года в конце битвы на Курской дуге наша 38-я дивизия вводилась в сражение под Сумами. В полку развернулся перевязочный пункт в палатке. Я пробегал мимо и услышал из нее вопль младенца. Вышла с окровавленными руками полковой врач, капитан медслужбы Людмила Ивановна Безродная и с улыбкой сообщила, что приняла роды у писаря заместителя командира полка по политической части майора Гордатия. Скрывая долго свою беременность, она так затягивала ремнем талию, что родила семимесячного. А тут уже на перевязочный пункт начали поступать и раненые с поля боя. На следующий день праведник-идеолог полка, следивший за моралью других, отправил разрешившуюся сожительницу на повозке до ближайшей железнодорожной станции, чтобы ординарец увез ее в эвакуацию до места проживания ее мамаши. Долго потом вспоминался этот случай. А ведь у «комиссара» была своя довоенная семья.

Командир полка майор М.Я. Кузминов, ставший на Днепре Героем, в послевоенные годы, поддерживая с однополчанином-замполитом связь, не раскрывал грех своего заместителя его довоенной семье. Но однажды, уже на пенсии, проезжал на машине со своей супругой приморский южный городок, где его однополчанин жил на пенсии. Оставив машину за углом, он увидел друга, опирающегося на палочку, на лавочке у своего дома. Решил разыграть. Михаил Яковлевич вкратце пересказал тот фронтовой эпизод своей жене и послал ее вперед, предложив выдать себя за ту «зазнобу». Подойдя к нему, она произнесла: «Здравствуйте товарищ Гордатий. Вы, кажется, не узнаете меня? Да, когда-то была милашкой, любимой и дорогой, а теперь чужая. А ведь дочь хочет увидеть отца». Старик испугался не на шутку и залепетал, что все «списала война» и он не намерен обсуждать этот вопрос спустя 30 лет. Понаблюдав из-за угла за завязавшейся перебранкой, подошел бывший командир и обнял однополчанина. Все стало на свои места, и страхи разоблачения греха военных лет благополучно улетучились.

Как я уже рассказывал в начале книги в декабре 1941 года, я молодым и «скороспелым» лейтенантом прибыл на передний край на реку Миус в райцентр Матвеев курган. После записи моих данных в книгу учета начальник штаба полка сказал: «Пойдешь командовать взводом пешей разведки. Твой предшественник вчера был ранен при проведении разведки боем». За ужином в хате, в которой размещался взвод, бойцы представлялись кто откуда. Землячество на войне — важное явление. Только один самый пожилой сорокалетний боец Павел Платонович Стаценко с сожалением сообщил о том, что у него земляков нет во всей дивизии, а не то что в полку. В заключение представился и я своим разведчикам. Сообщил, откуда родом. И тут выяснилось, что мы с ним не только земляки. Он знал моего отца, так как оба были «одной присяги», то есть ровесники века -1900 года рождения. На радостях он даже «пустил слезу». Об этом событии на следующий день мы сообщили в письмах: я — своей родительнице, а он — жене и другим близким.