Третий шимпанзе - Джаред Даймонд

Поначалу я по неведению полагал, что неомеланезийский — приятное исключение среди остальных языков мира. Очевидно, что он сложился всего за два века, прошедших с тех пор, как английские суда начали посещать Новую Гвинею; однако я предполагал, что этот язык развивался на основе упрощенного, «детского» языка, на котором колонисты говорили с местными жителями, которых считали неспособными к освоению английского. Но, как я потом узнал, существуют десятки других языков, сходных по структуре с неомеланезийским. Они возникали независимо друг от друга в разных частях земного шара, при этом словарный запас заимствовался из разных языков: английского, французского, голландского, испанского, португальского, малайского или арабского. Они чаще всего появлялись там, где создавались плантации, фактории и торговые поселения, где сталкивались группы людей, говорившие на разных языках и нуждавшиеся в поддержании общения друг с другом, но которые в силу обстоятельств социального характера не могли прибегнуть к традиционному способу решения этой задачи (когда каждая из групп учит язык другой). Во многих случаях на всей территории тропической Америки и Австралии, а также на тропических островах Карибского моря, Тихого и Индийского океанов, европейские колонисты ввозили рабочих издалека, и говорили эти люди на разных языках. Другие европейские колонисты основывали фактории или торговые поселения в уже и без того плотно населенных районах Китая, Индонезии или Африки.

В силу значительных социальных барьеров между господствующими колонизаторами и привезенными рабочими или местным населением первые не желали, а вторые не могли изучать язык другой группы. Обычно колонизаторы презирали местное население, но в Китае это презрение было взаимным: когда английские торговцы основали торговое поселение в 1664 году в Кантоне, китайцы точно так же не желали унижать себя изучением языка «белых дьяволов» или обучать тех китайскому, как и англичане не желали учиться у варваров-китайцев или их обучать. Даже если бы этих социальных барьеров не существовало, у работников было мало возможностей изучить язык колонизаторов, поскольку первых было во много раз больше, чем управляющих. И колонистам было трудно учить «язык» работников, поскольку в действительности это часто оказывался не один язык, а множество разных.

Из кратковременного лингвистического хаоса, который сопровождал основание плантаций и устройство факторий, возникли упрощенные, но стабилизированные новые языки. В качестве примера можно рассмотреть эволюцию неомеланезийского. После того, как английские корабли начали посещать острова Меланезии, расположенные к востоку от Новой Гвинеи, примерно в 1820 году, англичане стали привлекать жителей островов к работе на сахарных плантациях Квинсленда и Самоа, где были собраны работники, говорившие на разных языках, принадлежащих к разным группам. Из этого вавилонского столпотворения и сложился неомеланезийский язык, словарный запас которого на 80 процентов заимствован из английского, на 15 процентов из языка толаи (язык меланезийской группы, на котором говорили многие из работников), а остальные — из малайского и других языков.

Лингвисты выделяют в возникновении новых языков две фазы: первоначальное формирование грубых, примитивных языков, называемых пиджинами, и последующее появление более сложных языков, называемых креольскими. Пиджины возникали в качестве второго языка, на котором говорили друг с другом колонизаторы и работники, у кого родные (первые) языки были разными, и при этом необходимо было общаться друг с другом. У каждой группы (колонизаторов и работников) сохраняется родной язык, который используется внутри своей группы; каждая группа использует возникший пиджин для общения с другой группой, а кроме того, работники на плантации, где собрали людей, говорящих на многих языках, могут пользоваться пиджином для общения с другими работниками. Примером того, как быстро возникает пиджин, может служить мой собственный опыт; вскоре после того, как я впервые прибыл в Индонезию, меня вместе с индонезийским сотрудником высадили с вертолета на необитаемую горную цепь, где нам предстояло наблюдать за птицами. У нас не было малайско-английского словаря, мы совершенно не знали языков друг друга и лишь могли научить один другого словам, указывая на предметы. Через неделю у нас выработался пиджин начальной стадии, основанный исключительно на индонезийских существительных, и использовали мы его для общения по поводу повседневных дел в нашем лагере: так, например, «рис огонь» означало «готовить рис», а «птица бинокль» — «наблюдать за птицами».

По сравнению с нормальными языками пиджины обладают сильно обедненными фонетическим строем, словарным запасом и синтаксисом. В пиджине обычно используются только те звуки, которые являются общими для тех двух или более языков, на основе которых он сложился. Например, многим жителям Новой Гвинеи трудно произносить английские согласные «f» и «V», тогда как мне и другим людям, для кого родным является английский, трудно произносить разные тона гласных и носовые звуки, в большом количестве присутствующие во многих языках Новой Гвинеи. Такие звуки были в основном исключены из пиджинов Новой Гвинеи, а затем и из неомеланезийского, креольского языка, возникшего на их основе. В пиджинах ранней стадии развития имеются в основном существительные, глаголы и прилагательные, тогда как артиклей, вспомогательных глаголов, союзов, предлогов и местоимений либо очень мало, либо вообще нет. Что касается грамматики пиджинов ранней стадии, то дискурс, как правило, состоит из коротких цепочек слов, строение фраз выражено совсем слабо, порядок слов случайный, придаточные предложения не используются, а слова не имеют флексий. Наряду с подобной скудостью средств выражения, отличительной чертой пиджинов ранней стадии развития является вариативность речи у разных людей и у одного и того же человека, так что этот этап можно считать анархической вседозволенностью в языке.

Пиджины, применяемые лишь периодически взрослыми, в остальных ситуациях продолжающими общаться на родных языках, так и остаются на рудиментарном уровне. Так, например, пиджин, называемый руссонорск, возник для облегчения бартерных сделок между русскими и норвежскими рыбаками в Арктике. Эта лингва-франка просуществовала в течение всего XIX века, но не далее, поскольку использовалась только для общения в простых деловых ситуациях в течение кратких встреч. Каждая из этих групп рыбаков большую часть времени говорила на русском или норвежском со своими соотечественниками. В Новой Гвинее же пиджин постепенно, за много поколений, стал более стандартным и сложным, поскольку им ежедневно активно пользовались, но при этом большинство детей работников в Новой Гвинее продолжали учить родные языки родителей в качестве своего первого языка еще в годы после Второй мировой войны.

Тем не менее пиджины быстро развиваются в креольские языки, как только поколение одной из групп, из языка которой сложился пиджин, начинает использовать этот пиджин в качестве родного языка. Это поколение затем использует пиджин для всех социальных контактов, а не только для обсуждения работ на плантации или для бартера. По сравнению с пиджинами креольские языки обладают более обширным словарем, намного более сложной грамматикой, и наблюдается устойчивость языка как у одного и того же говорящего, так и среди разных говорящих на этом языке. На креольских языках можно выразить практически любую мысль, которая может быть выражена в нормальных языках, тогда как на пиджине мучительно сложно высказать идею хотя бы в некоторой степени сложную. Причем неким образом, в отсутствие организации наподобие французской Академии, утверждающей строго сформулированные правила, пиджин сам расширяется и стабилизируется, превращаясь в однородный и более сложный язык.

Этот процесс креолизации является естественным экспериментом по эволюции языка, который в современном мире происходил десятки раз, при этом ситуации креолизации не связаны друг с другом. Места эксперимента были самые разные, от материковой Южной Америки и Африки до островов Тихого океана; национальность работников также была разной: от африканцев и португальцев до китайцев и новогвинейцев; господствующими колонизаторами в разных случаях были другие африканские народы или англичане, испанцы или португальцы; а происходили эти события по меньшей мере с XVII и по XX век. Поразительно, что лингвистические результаты всех этих независимых естественных экспериментов оказались во многом сходными, как в том, что наличествует в этих языках, так и в том, чего им недостает. Если говорить о недостатках, креольские языки обычно проще «типовых» языков в том, что в них отсутствует спряжение глаголов по лицам и изменение по временам, склонение существительных по числам и падежам, большинство предлогов, различение событий в настоящем и прошедшем времени, а также согласование слов по родам. Достоинства же креольских языков позволяют считать их во многом более развитыми, чем пиджины: в них имеется определенный порядок слов; местоимения единственного и множественного числа первого, второго и третьего лица; придаточные предложения; указания на предшествующее время (то есть описание событий, произошедших до обсуждаемого момента времени, независимо от того, идет ли речь о настоящем времени или нет); частицы или вспомогательные глаголы, предшествующие смысловому глаголу и указывающие на отрицание, предшествующее время, условное наклонение или же продолжительность действия, в отличие от завершенности. Кроме того, в большинстве креольских языков предложение имеет порядок слов типа «подлежащее-сказуемое-дополнение», и в нем совпадает порядок частиц или вспомогательных глаголов, предшествующих смысловому глаголу.