Игра в бессмертие (СИ) - Потёмкин Сергей

Что–то в интонации Лоцкого мне не понравилось, но я списал это на воображение: в свете последних событий ему грех было не разыграться.

Однако смущала ещё и поспешность, с которой меня отзывал Рябов: ну он же не идиот… не мог он не видеть, что виновника ДТП ему подсовывают на блюдечке!..

Хотя о чём это я? Рябов — больной старик… На него могли надавить — к примеру, через его бизнес. Способов сделать это хватает, причём вполне себе легальных. И потом, Рябов жаждал узнать, кто виновен в смерти дочери, — а тут на тебе: готовый ответ… и куда более правдоподобный, чем нелепый баг «Китежа». Пусть интуиция и подсказывала Рябову, что за гибелью Кэсс стоял именно баг, но ведь кроме интуиции есть и соблазн со всем этим покончить: наказать виновного и жить дальше. Может, второе пересилило первое?..

Тут меня что–то побудило спросить:

— А как фамилия наркомана? Того, кто сбил Кэсс?

— А тебе зачем? — удивился Лоцкий.

— Просто интересно.

Лоцкий вроде напряг память, хотя я почему–то не сомневался: он эту фамилию помнит.

— Табищев… Тактищев… Как–то так.

Он дошёл до «Ягуара», оставаясь на связи. Смартфон всё это время парил перед ним. Такие модели в продаже уже лет семь; минипропеллеры, когда надо, выскальзывают из корпуса, умудряясь работать бесшумно (а каким чудом, я и сам не пойму).

По команде Лоцкого дверца «Ягуара» открылась. Он сел за руль — и вдруг сказал:

— Надо бы ещё кое–что обсудить…

— Что именно? — озадачился я.

Почему–то ответ прозвучал отрешённо, будто Лоцкий задумался:

— Позже… Я с тобой ещё свяжусь.

И он дал отбой.

После звонка Лоцкого я сразу встал.

Из услышанного напрашивались два вывода: во–первых, кто–то сделал так, чтобы Рябов больше не обращался к менторам, а во–вторых, Лоцкий что–то скрывает… И вообще, ведёт себя странно.

Приняв душ, я выпил кофе. На часах уже было полвосьмого утра.

Я сделал в уме быстрый подсчёт. В десять мы с Кэсс должны встретиться в «Дворге» (так мы условились), а значит, время на непродолжительную поездку у меня есть; можно попробовать кое–что проверить… Была, правда, вероятность, что меня ждёт рандеву с дроном, но не сидеть же теперь сутками взаперти?

Надев куртку, я вышел и, не пользуясь лифтом (в угоду совести, скорбящей по физическим упражнениям), спустился во двор.

Горящие окна, горящие фонари, тишина. Под редкими деревьями — ковры влажных листьев. В сумраке разлиты прохлада и свежесть.

Коварных дронов вроде нет.

Без всяких эксцессов дойдя до машины, я завёл двигатель и поехал в Гольяново.

Фамилия наркомана, упомянутого Лоцким, была вовсе не Табищев и не Тактищев: Тарищев. Когда я работал в наркополиции, мы пару раз его брали. Бедолага шестерил на старшего брата, толкавшего опикрафол — ту самую дурь, из–за которой меня погнали со службы: таблетки для любителей кайфануть в ВИРТУСе.

Мне вспомнился долговязый недоросль с вечно бегавшим взглядом. После первого ареста получил условный срок, после второго — сел. А вышел, видимо, недавно — и, стало быть, ненадолго…

Неужели в смерти Кэсс виноват он?..

В теории это было возможно, но сомнения пересиливали — и я рассчитывал их развеять… если только его брат живёт по старой прописке.

В довиртуальную эпоху я бы ехал в Гольяново почти час, а маршруткой и дольше, но теперь, когда пол-Москвы сидит в гейм–креслах, хватило сорока минут — и то потому что утро, час пик (к слову, о маршрутках я вспомнил зря: городская мобильность настолько снизилась, что хватает простых автобусов). Вскоре показались многоэтажки района, до сих пор считавшегося криминальным. Даже не знаю, в чём тут дело: вроде и МКАД за окнами шумит не так, как раньше, и мужики из рабочих кварталов не такие суровые (да и сами эти кварталы преобразились), и близость автовокзала уже не влияет на пресловутый «этнический фактор» (особенно после введения визового режима со странами ближнего зарубежья), — а слава у Гольяново осталась дурной: процент краж, ограблений и даже убийств здесь по столице один из самых высоких… Может, аура тут такая?..

Отыскав нужный дом, я припарковался у газона и вышел.

Из жильцов мне встретился лишь тощий дедок, выгуливавший лабрадора. На рекламном щите мелькала мебель с сервоприводами: без участия хозяина диван складывался в кресло. С детской площадки вбирал в себя листья робот–уборщик; лабрадор на него поглядывал, но было видно, что к красной «бочке», самостоятельно ездившей по асфальту, пёс давно уже привык.

У подъезда я замешкался, пытаясь вспомнить, где жили Тарищевы: в восьмой квартире или в девятой? Ладно, пусть будет восьмая…

Я коснулся восьмёрки на видеодомофоне, нажал на «вызов» и стал ждать.

Гудки вскоре смолкли, а к домофону так и не подошли — зато после второй попытки пьяный женский голос спросил:

— Кого там несёт?.. Ваще что ли очумели, в такую рань звонить?..

У меня вырвался вздох: отличное начало… А впрочем, я хотя бы не ошибся квартирой.

— Лейтенант Ларин, — солгал я, — отдел по контролю за оборотом наркотиков. Открывайте!

Конечно, я не лейтенант (до двух звёздочек почти уже дослужился, когда вся моя служба пошла прахом), но блефовать надо нагло и не раздумывая.

После недолгой паузы прозвучало:

— Чё?..

Я понял, что дама едва проснулась, и решил брать её на понт — а то ещё удостоверение потребует…

— Дверь, говорю, открой! — рявкнул я. — Или загремишь в отделение вместе с хахалем!

Пять секунд тишины, потом щелчок и звуковой сигнал. Я вошёл, поднялся на первый этаж, позвонил.

Дверь квартиры открыли без пререканий. От отворившей её особы несло спиртным, да и выглядела та соответствующе: желтушное, с землистым оттенком лицо, красный нос, опухшие губы. Волосы грязные, ломкие, мелированные лет сто назад… возможно, тогда же в последний раз и расчёсанные. Взгляд испуганный, злой, но притом вялый — будто его обладательница выбирала из трёх вариантов: раболепно поздороваться, воткнуть в меня нож или пойти спать.

Не дав ей опомниться, я шагнул за порог:

— Мне нужен Денис Тарищев.

Ответ был неразборчив — в таком состоянии внятно не говорят. Я вопросительно глядел на женщину:

— Не понял?..

— Здесь он, сука… — она кивнула на комнату. — А чё такое то?..

Игнорируя вопрос, я огляделся.

Прихожая тесная, захламленная. Вправо (видимо, на кухню) ведёт коридор, а две комнаты — прямо передо мной. Из второй, где включён телик, звучит смех.

— Здесь он… — повторила сожительница Тарищева. — Только щас от него нихрена не добьёшься…

Шагнув в комнату, на которую она кивала, я сразу поморщился. Будь я поинтеллигентней, сказал бы, что воняло экскрементами, но я бывший мент, так что выражусь проще: воняло говном.

«И не надо говорить мне, что толстая жена — это не проблема, — вещал из телевизора комик. — Да, я знаю, любая жена в ВИРТУСе может стать моделью… Но как, чёрт возьми, она войдёт в ВИРТУС, если её не выдерживает гейм–кресло?»

Зрители в зале засмеялись.

Комната оказалась спальней с усыпанным бычками ковром и смятой постелью, где валялась бутылка водки — разумеется, пустая. Низкий стол был завален объедками, у стены блестел строй жестяных банок. Под облупившемся табуретом лежал прозрачный пакетик; в такие часто кладут таблетки, но на плёнке не было ничего — ни логотипа, ни названия… Что бы в нём раньше ни хранилось, это был явно не аспирин.

Я с досадой вздохнул: опикрафол.

Денис Тарищев сидел в гейм–кресле посреди комнаты. Его лоб блестел от пота, руки–ноги подрагивали: передоз вызвал судороги. Но на губах блуждала улыбка, достойная идиота.

Я не стал даже спрашивать, давно ли он так сидит — всё было ясно по вони…

— Э, ну так в чём дело–то?.. — сожительница Тарищева нарисовалась на пороге. — У вас ваще ксива–то есть?..

— Может, тебе ещё ордер показать? — цыкнул на неё я и, не сбавляя напора, добавил: — Он давно виделся с братом?