12 ульев, или Легенда о Тампуке - Валерий Тихомиров

Рыжов благодарно погладил оберег, спасенный от чужих рук и глаз. Ни на секунду не сомневаясь, он подошел к входной двери и со счастливой улыбкой шагнул за порог. Замок за спиной щелкнул, отсекая прошлое. Проходя мимо почтового ящика, Игорь Николаевич притормозил, повинуясь неосознанному, несомненно, магически навеянному побуждению. Он осторожно исследовал содержимое многострадальной железной коробки. В крупные дырочки передней стенки его пальцы, похожие на сосиски «Школьные», не пролезли, но в металлическом боксе явно что-то лежало. Пришлось повозиться с замком. Тот открылся с трудом. Даже после вычерчивания над скважиной специально выученной «открывающей» руны. На извлеченном сероватом листке крупной чернильной кляксой синел штамп райвоенкомата. «Вот оно — избавление!» — озарило чародея.

Судьба ненавязчиво подсказала возможный выход. Мелкими печатными буквами она мягко предупреждала о неминуемых карах в случае «неявки на военные сборы». Бесконечно благодарный нежданному подарку, Рыжов взглянул на дату. Оказалось, прибыть он должен был вчера! Хватаясь за соломинку, как утопающий, он влетел обратно в квартиру и кинулся к телефону.

Жестяным командным голосом ему сообщили:

— Вчера была предварительная регистрация. Сегодня — отъезд.

— Я успею? — с затаенной надеждой спросил Рыжов.

— Попробуйте... — озадаченно отозвался глас военкомата в эфире.

Игорь Николаевич развил скорость убегающего зайца, с присущей этому грызуну замысловатостью траектории. В результате судорожных метаний от шкафа к кладовке и обратно, он пулей вылетел из дома уже через десять минут. К военкомату Рыжов подъехал на такси. Высадив пассажира, машина панически сорвалась с места и мгновенно растворилась в потоке транспорта. Обреченно курившие на крыльце мужики с любопытством осмотрели оставшиеся от мимолетного видения материальные следы: четкий след шипованной резины, голубоватое облачко выхлопных газов и человека с рюкзаком. Разглядев детали гардероба и неистребимое клеймо нелегкой врачебной судьбы на лице, кто-то из курильщиков уверенно припечатал;

— Наш!

Остальные недоверчиво осмотрели вновь прибывшего коллегу и одновременно выпустили по облаку едкого дыма дешевых сигарет.

Призванные на прохождение военных сборов врачи маялись второй день. Их периодически пересчитывали, инструктировали и оформляли... Но до отправки дело не доходило. К прибытию Рыжова пребывание в тесном коридоре породило в недрах группы глухое раздражение и тоскливое желание выпить. Преодолевая вялое сопротивление дежурного офицера, народ потянулся к ближайшему магазину. К вечеру разношерстный коллектив обрел стойкий оптимизм, сопровождающийся ощутимым ароматом алкогольных паров.

— Пора отправлять! — сурово сказал военком, услышав нарастающий гомон в коридоре.

— Команда «восемь» — выходи строиться! — злорадно заорал старший прапорщик, прекращая пьянку.

Игорь Николаевич облегченно выдохнул. Бегство начиналось успешно. Ударив по тоталитаризму двумя стаканами коньячного спирта, он почувствовал открытие чакр нараспашку. Поначалу ворвавшийся в них окружающий мир был причудливо ярок. Ауры собутыльников казались дружелюбно розовыми, а серый коридор — уютно-перламутровым. Потом в поле зрения вдруг попал человек с грязно-зеленым нимбом. Такого Рыжову видеть еще не доводилось. При тщательной фокусировке взгляда и ментальном изучении выяснилось, что это фуражка. А вот аура у товарища прапорщика отсутствовала напрочь! По всей видимости, излучение биоволн уставом не предусматривалось.

— Вас что, особо приглашать? Или сами уже ходить не можете?! — нестрашно зарычал прапор, по собачьи тоскливо глядя на громоздящуюся под креслами стеклотару.

Столкнувшись нос к носу с открытой военной угрозой, Игорь Николаевич ощутил себя законченным пацифистом. Чувство это состояло из трусливого оцепенения и позывов в туалет. Нечеловеческим усилием воли поборов страх, он посмотрел на сурового военного.

— Па-апрашу мне!.. — нагло начал отповедь чародей. Рука его почему-то сложилась в знак, изгоняющий ячмень с глаза. Но тут терпение мочевого пузыря переполнилось, и Рыжов неожиданно продолжил:

— ...Показать, где туалет!

— В Сертолово! — громовой бас прокатился трехкратным эхом по пустеющему коридору.

От неожиданности доктор чуть присел и на полусогнутых ногах засеменил к выходу.

Они прибыли в темноте. Серые ворота, украшенные неизменной пятиконечной звездой, с душераздирающим скрипом открыли путь в заповедный мир милитаризма. Учебный мотострелковый батальон жил своей вялой и загадочной жизнью. Между кирпичными коробками казарм с огромными фанерными лопатами уныло копошились солдаты. Придорожные сугробы имели необычайно прямоугольную форму. Ее достижение и было, очевидно, целью ленивых солдатских телодвижений.

У дальней казармы автобус скользнул лысой резиной по обледенелому асфальту и замер. Народ в салоне притих. Даже самые разухабистые члены команды прониклись суровой торжественностью момента. Зато прапор заметно оживился.

— От автобуса не отходить! — бодро скомандовал он, спрыгивая на землю.

«Вас здесь научат Родину любить!» — подумал он с ненавистью.

Глава 29

ШЕСТЕРКИ НЕ КАНАЮТ

«Законная» шхера Паука находилась в подъезде, отгороженном от окружающего мира кодовым замком. После набора хитрой комбинации: один-два-три-четрые — железная дверь распахнулась. Гражданин Теньков Владимир Сергеевич гордо пропустил вперед зарубежного гостя:

— Заваливай, Мишка. Приканали.

Ключ от квартиры он извлек из тайника. Замочная скважина с трудом отыскалась под клочьями полуистлевшей обивки. Дверь открылась, разрывая застарелую паутину в углу косяка. Не ожидавший увидеть ничего подобного Мананга тихо охнул. Прихожая напоминала бесплатный общественный туалет. Выкрашенные серой краской стены, кафельный пол и тусклая лампочка в зарешеченном колпаке навевали глухую казенную тоску.

— В натуре, как у Хозяина! — благостно, с легкой ностальгией, сказал Паук. — Тут шмон делать толково. Ни хрена не заныкаешь.

Кроме стола, двух привинченных к полу табуретов и откидной дощатой лежанки, в помещении ничего не было.

— Кто уаш хозаин? — Нигерийца бил озноб. От холода нога в гипсе онемела.

Ответ прозвучал как приговор народного суда без права апелляции:

— Фраер ты, Мишка, лопоухий. Тебя же еще в предвариловке опустят, если что. — Паук немного помолчал и продолжил чуть добрей:

— Хозяин — это, браток, закон. А закон наш такой, что и на воле всем — кича. Придется тебя учить. Без понятий ты в России сгинешь.

От холода Манангу скрутило вконец. В таком состоянии он прекрасно понимал, что сгинуть в этой стране легче легкого. Поэтому учиться африканец согласился сразу:

— Хочу канать у шхеру... — и добавил:

— Там — учиться.

Паук покачал головой. Опыт жизни в тюремной стране и стране тюрем был бесценен. Но, в конце концов, кровник право на обучение заслужил, несомненно, больше других.

Единственная дверь, ведущая из прихожей, была обита железом и снабжена окошечком с решеткой и заслонкой. Будь Мананга хоть немного знаком с системой исправительно-трудовых учреждений, он бы наверняка заподозрил, что дальше его ожидает камера с двухъярусными нарами. На самом деле в такую ностальгическую даль фантазия Паука не простиралась. Квартира была обычной. С кроватями, телевизором, холодильником и раздельным санузлом вместо параши. Более того, она была трехкомнатной и комфортабельной.

Мананга юркнул в тепло, радостно присматривая место в кресле у батареи.

— Ша, братан! Так в дом не входят! — остановил его строгий голос пахана. — Первый круг — прописка!

Магическое слово «прописка» негру знакомо не было. Мананга приоткрыл рот, готовясь черпать полным ковшом загадочную премудрость российского выживания:

— Прописка — как?

Паук задумался. С одной стороны, для брата по крови можно было сделать скидку на неопытность. С другой — жалость портит человека. Колебался он недолго.

— Секи, Мишка. Будем считать, что ты по первой ходке. Ну, короче, лох.

Слово Мананге не понравилось:

— Йа не лох, — сказал он, стуча зубами, но гордо.

— Лады, будешь «мужиком», — решил авторитет, одобрительно хмыкнув, — тогда входить нужно так...

— Куда? — тут же спросил африканец, поскольку в квартиру он уже вошел, а тащиться еще куда-то по холоду у него не было ни сил, ни желания.

— Куда угодно! Крайний раз тебе толкую — в этой стране порядок везде один, нишкни и секи. Зашел — зырь всем в шнифты, калганом не дергай. Шаг сделал, тормози.

Мананга неохотно, но покорно встал у двери и замер, глядя на Паука.

— О, толково! Теперь здоровайся.

— Дратуйте, как уаше доровье? — сказал негр серьезно.