Сочинения - Леопольд Захер-Мазох

– В таком случае тебе должна была понравиться Катенька Калашникова, – заметил Сесавин. – Она бойка и развязна, не хуже любой замужней женщины.

– Да… но слишком худощава…

– Ну, так Ливия, у нее роскошные формы.

– Я не скульптор, – пожимая плечами, возразил Беляров.

– Кстати, господа, – сказал Сесавин, – нам надобно условиться, кто за кем будет ухаживать, чтобы не пришлось впоследствии вызывать друг друга на дуэль. Ядевский, признавайтесь, в которую из этих барышень вы намерены влюбиться?

Казимир улыбнулся.

– Я предоставляю вам право выбора, – отвечал он.

– Беляров избирает Ливию, – это уже решено.

– Нет, господа, мне больше нравится Генриетта.

– Как! Эта кроткая лилия?

– На мой взгляд, она очаровательна… Глубокий, задумчивый взгляд ее глаз изобличает мечтательную натуру. Мне кажется, что она будет несчастлива; именно это меня и заинтересовало.

– Хорошо, я уступаю тебе Генриетту, а сам буду ухаживать за Ливией, хотя, откровенно говоря, мне нравится другая девушка…

– Анюта?

– Нет… Молодая особа, живущая со своей теткой вдали от шумного света.

Казимир начал прислушиваться.

– Не знаком ли я с ней? – спросил Беляров.

– Нет… Это мадемуазель Малютина. Да вот беда, некому меня ей представить!

– Вы желаете с нею познакомиться? – спросил Ядевский.

– Разве вы ее знаете?

– Это подруга моего детства.

– Быть может, она уже помолвлена?

– Нет.

– Не ухаживаете ли вы сами за ней?

– О, нет! Иначе я не предложил бы вам своих услуг.

– Какое счастье! Благодарю вас, Ядевский!

– Не спешите благодарить… Эмма Малютина загадочное, скажу даже более, опасное существо.

– Эта опасность для меня чрезвычайно привлекательна.

На этом прервался разговор молодых людей.

– Анюта Огинская замечательно развилась и похорошела, – зевая и потягиваясь, заметил Беляров.

– Это правда, – подтвердил Сесавин, – но ее и сравнивать нельзя с Эммой Малютиной, точно так же, как женскую голову работы плохого маляра с тициановской богиней.

XI. Ангел или демон?

Поручение, возложенное на Эмму, не подвигалось ни на шаг!

Бездействие надоело ей, она скучала. Однажды вечером сидела она в гостиной у камина и мечтала, как вдруг кто-то позвонил у подъезда.

– Молодой человек просит позволения переговорить с вами, барышня, – доложила ей Елена.

– Кто он такой?

– Не знаю, но это один из наших, его прислал к вам апостол.

– Попроси его войти.

Мужчина высокого роста остановился на пороге и устремил на Эмму долгий, проницательный взгляд, в немом восторге любуясь ее красотою. Девушка указала ему кресло по другую сторону камина, но он не сел, а вежливо поклонившись, подал ей письмо.

«Посылаю к тебе Карова, – писал апостол, – он оказал нашему обществу значительные услуги и вполне оправдывает мое доверие. Ты можешь распоряжаться им по своему усмотрению».

Эмма быстрым взглядом измерила молодого человека с головы до ног. Он был замечательно хорош собой: стройный стан, горделивая осанка, правильные черты слегка загорелого лица, большие синие, глаза, в которых светилось что-то демоническое, не произвели на нашу героиню особого впечатления. Другая на ее месте, наверно, затрепетала бы, чувствуя на себе этот пронизывающий взгляд, а она только подумала: «Наконец-то я дождалась подходящего сообщника!».

– Вы живете в Киеве? – спросила она.

– Да, сударыня, и вполне отдаю себя в ваше распоряжение.

– Благодарю вас… Вы?..

– Я укротитель диких зверей, в зверинце у Грокова.

– Каких же зверей вы укрощаете?

– Я сумею справиться с самым лютым из них! – самоуверенно усмехнулся молодой человек. – Здесь у меня лев, две львицы, тигр, леопард, две пантеры и медведь.

– Можно ли мне будет посмотреть на этих зверей?

– Разумеется, когда вам угодно.

– Я желала бы побывать в зверинце, когда там не будет посторонней публики.

– В таком случае, лучше всего вечером, после представления.

– Я извещу вас заранее, когда соберусь приехать.

Каров молча поклонился и вышел.

Между тем Сесавин уже познакомился с Эммой и зашел к ней именно в тот вечер, когда она запланировала ехать в зверинец.

– Извините, я отлучусь на несколько минут, – сказала она своему гостю, – мне нужно написать записку к укротителю зверей, Карову… он ждет меня… мне хотелось взглянуть на его питомцев.

– Я вовсе не лишаю вас этого удовольствия и буду очень рад, если вы возьмете меня с собой, – сказал вежливый кавалер.

– С удовольствием, но прежде мы напьемся чаю.

Борис подал самовар. Елена стала разливать чай: в черном шелковом платье, бархатной кофточке и кружевном чепчике она выглядела очень приличной старушкой.

Рассказывая молодой хозяйке городские новости, Сесавин выразил сожаление, что она не посещает киевского общества.

– Ваш большой свет не интересует меня, – сказала она. – Я придерживаюсь о нем другого мнения, чем девушки моего возраста.

– Я уже слышал об этом от Ядевского, он называет вас философкой.

Эмма улыбнулась.

– Он ошибается, я, в простоте сердца, стараюсь исполнять заповеди Божии и избегать греха.

– Какие мрачные воззрения в ваши годы! Вы созданы для того, чтобы наслаждаться жизнью и делать счастливыми других!

– Мы по-разному смотрим на жизнь… Меня, например, ничто в ней не радует.

– Именно потому вы и должны почаще выезжать в свет и развлекаться.

– Я ничего против этого не имею, но мне не с кем выезжать; тетушка моя слаба здоровьем и ведет уединенный образ жизни.

– Позвольте мне намекнуть об этом мадемуазель Огинской, и она с радостью предложит вам свои услуги.

– Знакомство с ней я сочту за особенную честь.

– Мы постараемся, чтобы вы не соскучились у нас в Киеве. Вы познакомитесь с графом Солтыком. Это чрезвычайно интересный субъект, хотя и очень опасный… для женских сердец.

– Мне о нем уже говорили.

– Много дурного?

– И дурного, и хорошего.

– Я заранее уверен, что вы с ним поладите. Он также горд, как и вы, и с таким же презрением относится к жизни.

– Разве я горда?

– Еще бы!

– О, вы и не подозреваете, до какой степени я смиряюсь!

– Перед Богом?

– И перед людьми, если они этого заслуживают.

– Вы полагаете, что без жертв самоотречения и богоугодных дел нет счастья на земле?

– Мы должны всеми силами стараться заслужить отпущение наших грехов и жизнь вечную, за пределами гроба, а во всем остальном положиться на волю Божию.

– Да вы фаталистка, как я вижу!

– Нет, но я твердо убеждена, что над нами есть промысел Божий, который управляет всеми нашими мыслями и поступками.

– Следовательно, и кровь проливается на земле по воле Божией?