В объятиях графа - Элизабет Хойт

В этом заключалась работа секретаря, в конце концов.

Давным-давно, еще когда Питер сделал ей предложение, она задумалась о детях. Она задавалась вопросом: будут ли волосы у их детей рыжими или каштановыми, и фантазировала на предмет возможных имен. Когда они поженились и переехали в крошечный дом, она беспокоилась, что для семьи будет недостаточно места.

Она никогда не беспокоилась по поводу того, что у нее не будет детей.

На второй год после свадьбы Анна начала внимательно следить за своими менструациями. На третий год она плакала каждый раз, когда видела пятна цвета ржавчины. К четвертому году их брака с Питером она знала, что он увлекся другой. Видимо, она не отвечала его потребностям либо как любовница, либо как производительница потомства, либо и то и другое, она так и не выяснила. А когда Питер умер…

Когда он умер, она взяла свои надежды на ребенка, тщательно запаковала их в коробку и спрятала эту коробку глубоко-глубоко в своем сердце. Так глубоко, что думала – она уже никогда не встретится лицом к лицу с этой мечтой. За исключением того, что одним предложением Эдвард достал коробку и открыл ее. И она увидела, что ее надежды, ее мечты, ее потребность родить ребенка ничуть не померкли, они оставались все такими же страстными, как и тогда, когда она была новобрачной.

О господи, быть способной дать Эдварду детей! Чего бы она только не сделала, от чего бы только не отказалась, чтобы суметь выносить ребенка. Ребенка, созданного из тел и душ их обоих. Анна почувствовала физическую боль в груди. Боль, которая ширилась внутри до тех пор, пока она едва могла сдержаться, чтобы не согнуться от ее нестерпимости.

Но она должна сохранять самообладание. Она находилась в библиотеке Эдварда, и Эдвард сидел не дальше чем в пяти футах от нее, поэтому она не могла показывать свою боль. Яростно она сконцентрировалась на движении пера по бумаге. Несмотря на то, что буквы под ее пером выходили совершенно неразборчивыми, несмотря на то, что потом страницу придется переписывать. Она переживет этот день.

Спустя несколько неприятных часов Анна медленно собрала свои вещи, двигаясь как очень старая женщина. Пока она делала это, приглашение на танцы Фелисити Клиавотер упало с ее шали. Она мгновение пристально смотрела на него. Целую вечность назад она намеревалась напомнить Эдварду о званом вечере. Теперь это казалось неуместным. Но матушка Рен сказала, что для Эдварда важно участвовать в местных светских мероприятиях. Анна распрямила плечи. Одно только это, затем она сможет идти домой.

– Завтра вечером будет званый вечер у миссис Клиавотер, – проскрипел ее голос.

– Я не намерен принимать приглашение миссис Клиавотер.

Анна избегала смотреть на него, но голос Эдварда звучал не намного лучше ее собственного.

– Вы самый значимый аристократ во всей округе, милорд, – сказала она. – С вашей стороны будет великодушно, если вы придете.

– Не сомневаюсь.

– Это лучший способ услышать последние деревенские сплетни.

Он проворчал что-то.

– Миссис Клиавотер всегда подает свой особый пунш. Все придерживаются мнения, что это лучший пунш в деревне, – солгала она.

– Я не…

– Пожалуйста, пожалуйста, приходите. – Она по-прежнему не могла смотреть на него, но чувствовала его взгляд на своем лице, такой же осязаемый, как рука.

– Как скажете.

– Хорошо. – Анна натянула шляпку на голову, а затем что-то вспомнила. Она выдвинула средний ящик своего стола и вытащила «Принца-ворона». Она отнесла книгу к столу Эдварда, аккуратно положив на столешницу. – Это ваше.

Она повернулась и вышла из комнаты, прежде чем он успел ответить.

В коридоре, душном и жарком, висели гирлянды двухлетней давности и звучала фальшивая музыка. Это был ежегодный званый вечер Фелисити Клиавотер. Каждый год жители Литтл-Бэттлфорда, кто оказывался достаточно удачлив, чтобы получить приглашение, надевали нарядные одежды и пили разбавленный водой пунш в доме сквайра. У дверей приветствовала гостей Фелисити Клиавотер в своем шикарном платье, в этом году – из муслина цвета индиго, с ниспадающими с рукавов оборками. Нижняя юбка открывала мотив с летающими темно-красными птицами на светло-голубом фоне, а лиф ее платья очерчивали красные V-образные дуги. Сквайр Клиавотер, пожилой тучный джентльмен в оранжевых чулках и парике времен своей молодости, суетился рядом с ней, но было абсолютно понятно, что мероприятие принадлежит исключительно Фелисити.

Анна прошла через приемную линию, получив единственное ледяное приветствие от Фелисити и довольно абстрактное приветствие от сквайра. Испытав облегчение оттого, что это суровое испытание осталось позади, она в неопределенности встала у стены комнаты. Она опрометчиво приняла стакан пунша от викария, и теперь ей ничего не оставалось, кроме как отхлебнуть.

Матушка Рен стояла рядом с Анной и бросала на нее беспокойные взгляды. Анна не рассказала ей, что произошло в конюшне между ней и Эдвардом. Она и не собиралась этого делать. Но ее свекровь тем не менее чувствовала, что что-то не так. Очевидно, Анне не очень хорошо удавалось притворяться веселой.

Она еще раз хмуро отхлебнула пунша. Она надела сегодня свое лучшее платье. Вдвоем с Фэнни они провели довольно много времени, пытаясь сделать изменения насколько можно аккуратнее. Они освежили платье светлого оттенка цвета зеленого яблока, добавив белое кружево у выреза. Кружево также изменило форму выреза из закругленного на более модный квадратный. Фэнни в приступе художественного изобретательства выдумала розочку для волос Анны из небольшого количества кружева и маленького кусочка зеленой ленты. Анна едва ли чувствовала себя празднично, но если бы она не надела розочку, это ранило бы чувства Фэнни.

– А пунш неплохой, – прошептала матушка Рен. Анна не заметила. Она сделала еще глоток и была приятно удивлена.

– Да, лучше, чем говорили.

Матушка Рен немного поерзала, прежде чем предложить другую тему для беседы.

– Как жаль, что Ребекка не смогла прийти.

– Я не понимаю, почему.

– Ты знаешь, она не может показываться на светских мероприятиях, дорогая, будучи так близко к родам. В мои годы мы не смели ступать из дому, как только наше положение становилось заметным.

Анна наморщила нос:

– Это так глупо. Все знают, что срок приближается. Это ни для кого не секрет.

– Значение имеет соблюдение правил приличия, а не то, что все знают. К тому же у Ребекки уже такой большой срок, я не думаю, что ей хотелось бы несколько часов стоять на ногах. На этих вечерах танцев всегда недостаточно мест для сидения. – Матушка Рен оглядела комнату. – Как ты думаешь, твой граф придет?