Нацистская пропаганда против СССР. Материалы и комментарии. 1939-1945 - Дмитрий Хмельницкий

Жертвами английской рабочей делегации, приезжавшей в Россию в 1928 году, является 780 заключенных Харьковской тюрьмы, что на Холодной горе. Эти почему-то еще не выдрессированные советские граждане сошли с ума: они объявили голодовку и требовали, чтобы английская делегация посетила их тюрьму. Они наивно думали, что английская делегация поможет им «отшить» «пришитые» им чекистами дела или хоть улучшить невыносимые тюремные условия... Английская делегация так и уехала, ничего не узнав ни об их желании, ни об условиях их жизни. А наивных узников с Холодной горы чекисты свезли в «столыпинские» вагоны, и дней через пять они все оказались на Поповом острове. Там они от палача Курилки услышали: «Это вам не Бутырская тюрьма! Это вам не Таганка! А это четыре огненные буквы: О... Г... П... У!.. Здесь мы вас научим ходить вокруг столба прямо!..»

III. Путь и первый день в СЛОНе

Путь. Прибытие и муштровка. Врачебный осмотр. Обыск. Первая работа

Путь. По мере того как на перечисленных во второй главе «врагов советской власти» приходят выписки из протоколов заседаний коллегий ОГПУ с короткими «слушали и постановили», заключенные переводятся из подвалов ОГПУ в тюрьмы и потом этапами отправляются в СЛОН.

Мне несколько раз приходилось посещать пересыльные тюрьмы, и я видел, в каких ужасающих условиях живут там заключенные. В общих камерах, предназначенных на 50 человек, находилось 200 – 300. Все они лежали вповалку на цементном полу: плотно прижавшись друг к другу. Ни кроватей, ни столов, ни скамей для сидения в камерах не было. Зато всегда имелась большая деревянная кадка, в которую все заключенные оправлялись. Неимоверная вонь, грязь и предельная скученность!

Отправка из тюрьмы и посадка в вагоны производится обыкновенно ночью. Партия в 500 – 600 человек ведется к месту погрузки под усиленным конвоем по самым глухим и темным улицам. Родственники отправляемых, ухитрившиеся узнать об отправке партии, разгоняются чекистами-конвоирами и к вагонам, куда грузят заключенных, совершенно не допускаются. В ожидании погрузки отправляемые стоят в строю в тесном кольце ощетинившихся штыков конвоя. Вокруг разыгрываются душераздирающие сцены. Всем этим женам, матерям, отцам хочется обнять или хоть взглянуть на отправляемых в страшную ссылку дорогих людей. Разгоняемые чекистами, они все-таки выглядывают откуда-нибудь из-за угла. Одни плачут, другие крестятся, матери шепчут: «Сыночек, сыночек...»

Заключенных и ссыльных такое множество, что арестанских вагонов под них не хватает, и они грузятся в товарные. Эти вагоны, все с тормозными площадками, запираются наглухо. Через каждые два-три вагона идет платформа с пулеметом. На тормозных площадках становятся вооруженные с ног до головы чекисты из конвойных частей ГПУ, и партия отправляется в путь.

Зимой в товарном вагоне неимоверно холодно, так как печи в нем нет; совершенно темно – ни ламп, ни свечей не выдается. Очень грязно, а главное – неимоверно тесно. Никаких приспособлений для лежания или сидения нет, и заключенным приходится всю дорогу стоять. Сесть не могут из-за тесноты: в товарный вагон без нар сажают не менее 60 человек. Перед отправкой поезда чекисты бросают в вагон старое, часто дырявое ведро и приказывают оправляться в него; в пути следования заключенных из вагонов для отправления их естественных надобностей чекисты не выпускают. Таков строжайший приказ ОГПУ.

Вот какие картинки мне приходилось не раз наблюдать. На каком-нибудь полустанке Мурманской железной дороги, где имеется всего 2 – 3 человека служащих и, кроме них, никого, чекисты решаются выпустить заключенных для оправки и для того, чтобы они могли набрать себе снегу вместо воды. «Вылетай пулей!» – кричат они заключенным. Те действительно вылетают пулей, около вагонов оправляются и тут же набирают снегу в кружки, чайники и просто в полу одежды или шапки. Многие заключенные выбрасывают в снег свои кальсоны, в которые они принуждены были оправиться уже в вагоне. «Беспризорные» после этого остаются в одной нательной сорочке.

На дорогу из Петрограда, то есть по крайней мере на три дня, заключенному выдается около одного килограмма черного, полусырого и черствого хлеба и три воблы. Водой заключенные в дорогу совсем не снабжаются. Когда они в пути следования начинают просить у чекистов напиться, те отвечают им: «Дома не напился! Подожди, вот я тебя напою в Соловках!» Если заключенный, доведенный жаждой до отчаяния, начинает настойчиво требовать воды и угрожает жаловаться высшему начальству, то такого заключенного конвоиры начинают бить («банить»). После этого другие терпят уже молча.

В таких условиях дорога продолжается не менее трех суток, но это только от Петрограда, от последней пересыльной тюрьмы. А из таких городов, как Баку или Владивосток, откуда заключенные тоже направляются в СЛОН, дорога продолжается неделями.

Прибытие и муштровка. Партия заключенных прибывает, наконец, в СЛОН. Она попадает прежде всего на Попов остров, где расположен Кемьский пересыльный пункт и карантинные роты. Тут прибывших муштруют, обыскивают, сортируют и потом направляют на остров Соловки, на Мяг-остров, на действующие командировки или для открытия новых командировок на материке. На Соловки посылаются особенно опасные каэры, которые, по мнению ОГПУ, не замедлят с побегом.

– Вылетай пулей! – кричит во все горло конвой измученным долгими испытаниями заключенным. – Стройся по четыре! – Заключенные, уже почувствовавшие в пути дух СЛОНа, тысячу раз получившие от конвоя и брань, и «в морду», и прикладом винтовки по плечам, действительно вылетают «пулей» и, точно солдаты, строятся по четверкам. Тут крестьяне в рваных и грязных поддевках, в истрепанных лаптишках, с тощими котомками за плечами; бывшие «буржуи», теперь в грязненьких и потертых пиджачках, часто сшитых еще в «царское время»; священники, ксендзы, муллы, раввины, монахи в рясах, полных советскими тюремными вшами; беспризорные – жалкие, бледные подростки, – сплошь и рядом в одном белье, босые и без головных уборов; бывшие офицеры, чиновники, старшины, атаманы казачьих станиц, студенты, возвращенцы, «вредители» – инженеры и техники, польские «шпионы»... У всех бледные, изможденные лица, испуганные или безнадежные глаза; у многих трясутся руки, дрожат ноги; все голодные, иззябшие, грязные... Жуть заползает в душу от вида этой многосотенной толпы.

Все новые и новые четверки образуют заключенные, выскакивающие из вагонов. Вот, наконец, все они высажены и стоят в строю.

– Ты что это там топчешься... На танцы приехал? – кричит какой-нибудь чекист заключенному, переступающему от холода с ноги на ногу.

– Я, товарищ начальник... у меня ноги замерзли, лапти мокрые и без онучей... мороз здоровый...

– Какой я тебе товарищ? Твои товарищи в Брянском лесу!

– Виноват, гражданин начальник, – поправляется заключенный, забывший, что он не имеет права называть начальника товарищем, а только гражданином.

– Не разговаривать! Забыл, что в строю стоишь?.. – Дальше идет ругань. Страшная непредставляемая, кощунственная, чрезвычайно богатая в своих образах и словах, она неизменно следует за каждым окриком и каждым замечанием конвоя, надзирателей СЛОНа и их разнообразных помощников. Я не могу приводить ее и не буду повторять о ней.

– Чище разберись в четверках... В строю стоять смирно, по сторонам не оглядываться, смотреть впереди себя! – командуют чекисты – все жирные, красномордые, хорошо одетые в форменную чекистскую одежду, с возбужденными от водки глазами, важно, с винтовками наперевес, шагающие вокруг выстроившихся жертв СЛОНа.

– Това... Извиняюсь!.. Гражданин начальник, вещи прикажете держать в руках или можно положить наземь? – заискивающе, поправляя на носу пенсне, спрашивает какой-нибудь «гнилой», как говорят чекисты, интеллигент.

– Не разговаривать в строю...

– Партия, слушай мою команду! – кричит старший по конвою чекист. – Взять вещи в руки! Партия, слушай мою команду: напрааа-во!.. Налеее-во!.. Крууу-гом! Ты что это поворачиваешься, как старая баба с пирожками на базаре? – орут во всю глотку сразу три-четыре чекиста какому-нибудь «гнилому интеллигенту», нечетко поворачивающемуся налево, направо, кругом...

– У меня, гражданин начальник, вещи в руках.

– Что-о? На базар приехал торговать, что набрал сундуков да котелков... ...дрыы тебе в рот, чтоб голова не качалась! Эта тебе не Бутырская тюрьма, это не Таганка, это Со-ло-вец-кие ла-ге-ря о-со-бо-го на-зна-че-ния О... Г... П... У... Партия, слушай мою команду: в пути следования сохранять гробовую тишину, по сторонам не оглядываться, друг друга не толкать, идти стройными рядами. Конвой, зарядить оружие!..

Щелкают затворы винтовок не совсем нормальных, почти всегда полупьяных конвойных.

– Партия, предупреждаю; шаг вправо, шаг влево – будет применено оружие. Партия, направо, нале-во, кррру-гом! Шаг на месте – марш! Раз, два, три, четыре... Партия, стой! Партия, вперед за конвоиром, шагом... марш!