Шарлотта Корде - Елена Морозова

В ванную комнату вновь вошла Симона Эврар. Одни говорят, что гражданка Эврар решила на всякий случай унести из комнаты стоявшую на подоконнике тарелку с ужином Марата (мясо, рис, мозги), чтобы посетительница не могла бросить туда яд. Другие, напротив, считают, что она вошла, влекомая исключительно ревностью. Симона спросила, сколько кусочков белой глины размешать Марату в миндальном молоке: такое лекарство доктор Марат прописал себе сам и принимал его ежедневно. Услышав в ответ, что лишний кусочек глины не помешает, она взяла тарелку и ушла. За те минуты, что она разговаривала с Маратом, Шарлотта взяла себя в руки и сосредоточила все внимание на предстоящем ударе. Ни о чем ином она не может, не разрешает себе думать. Словно часовой механизм, она четко отвечает на вопросы Марата, но когда он приказывает ей назвать фамилии, в ней что-то надламывается и она начинает запинаться: вдруг ее слова принесут смерть канским изгнанникам?

Но и у Марата происходит заминка: он шарит руками по доске, потом вытягивает из-под стопки газет клочок бумаги и, обмакнув перо в чернила, записывает фамилии. «Не волнуйтесь, гражданка, — скрипучим голосом произносит он, не глядя на нее, — называйте всех, мы всех отправим на гильотину!» Шарлотта выхватывает из-за корсажа нож и по самую рукоятку вонзает его во впалую грудь сидящего в ванне человека. В ужасе от содеянного выдергивает нож и отбрасывает его в сторону.

Если бы Шарлотта чувствовала себя убийцей, она выпрыгнула бы в окно и убежала, прежде чем ее бы начали искать. Но великий Корнель сказал: «Кто справедливо мстит — не может быть наказан». И она твердым шагом вышла в коридор. Вслед из ванной донесся слабый голос: «Ко мне, моя дорогая, на помощь!»

Тринадцатого июля, в день, когда Шарлотта вонзила кинжал в грудь Марата, армия под командованием генерала Вимпфена потерпела поражение при Верноне от республиканских войск. Но мадемуазель Корде об этом не узнала, как не узнала она, что после поражения Вимпфена объявленные вне закона депутаты, укрывавшиеся в Кане, спешно покинули город.

Глава 7.

МАРАТ ПРОТИВ ЖИРОНДИСТОВ, ЖИРОНДИСТЫ ПРОТИВ МАРАТА (ЧАСТЬ II)

Тираны, бегите!

Вам страшен отмщенья час.

«Лучше смерть, чем монтаньяры!» —

Так потомок воскликнет за нас.

Луве де Кувре. Гимн смерти

После изгнания жирондистов лидеры Конвента словно оцепенели. Марат отказался от депутатства, так как не захотел выносить приговор жирондистам, ибо считал их своими личными врагами. Жирондисты, покинувшие столицу, стали называть «маратистами» врагов Франции. В газетах появился новый синоним слова «контрреволюционер» — «федералист», сторонник изгнанных депутатов. Огромная усталость навалилась на вождя якобинцев Робеспьера: борьба с Жирондой потребовала от него поистине титанического напряжения душевных сил. 31 мая он не смог подняться на трибуну, и вердикт об изгнании неугодных депутатов пришлось зачитывать Кутону. Робеспьер не нашел в себе сил выступить с обличительной речью, равной смертному приговору. Возможно, потому, что жирондисты являлись законными избранниками, а он не любил нарушать закон. А может, потому, что у них с ним было очень много общего: происхождение, гордая бедность, годы упорной учебы, юношеские стихи, ораторский талант, вера в республику. Всё, кроме непоколебимой веры в добродетель. Без добродетели нет республики, гражданский закон можно нарушить, законы добродетели священны и нерушимы, и тот, кто дерзнет восстать против них, заслуживает смерти. Воспитанникам Руссо толерантность, проповедуемая Вольтером, была ни к чему.

Борьба с Жирондой истощила Робеспьера, к тому же за такими союзниками, как Марат, приходилось постоянно приглядывать. 12 июня 1793 года в Якобинском клубе Робеспьер заявил: «У меня больше нет сил, чтобы сражаться дальше. Измученный четырьмя годами тяжких и бесплодных трудов, я чувствую, что мои физические и моральные способности не на уровне великой революции. Я намерен подать в отставку».

Изгнание жирондистов из Конвента оставило след и в душе Дантона, ведь среди депутатов Жиронды были его личные друзья; как люди и как политики жирондисты были близки ему. Дантон понимал, что найти общий язык с добродетельным Робеспьером ему будет значительно сложнее, чем с отстраненными от власти жирондистами.

Из трех совершенно разных людей, объединенных революционной молвой в триумвират, только Марат пребывал на вершине славы, купаясь в волнах народной любви. Только он готов был действовать, преследовать, разоблачать, требовать, призывать. Разумеется, на словах. Но слова кумира становились руководством к действию. Чем дальше, тем больше выпадов в сторону своих робких коллег-триумвиров позволял себе Марат. Называя Дантона безнравственным, а Робеспьера медлительным, он намекал, что ни один из них не сможет довести революцию до конца. Сам он этого конца также не видел, но, скорее всего, он о нем и не задумывался. Его задача состояла в том, чтобы поддерживать революционный энтузиазм, обнаруживать врагов и превращать их в мишень для народного гнева, иначе, говоря словами Сен-Жюста, революция замерзнет и останутся одни красные колпаки на головах интриги. Марат, Дантон, Робеспьер — революционный триумвират, более походивший на лебедя, рака и щуку: эти люди вряд ли смогли бы вместе осуществлять диктаторскую политику. Вложив кинжал в руку девы Немезиды, История не дала им времени попытаться втроем сдвинуть ее воз.

Смерть Марата предрекала жирондистам неминуемую гибель. Канские беглецы решили пробираться в Бордо, чтобы там сесть на корабль, отплывавший в Америку.

Облачившись в солдатские мундиры, депутаты сначала двигались вместе с войсками, направлявшимися в Бретань. Пройдя часть пути, они вынуждены были покинуть свое прикрытие и, сняв военную форму, направились в сторону Бордо. Гаде, Бюзо, Барбару, Луве, Петион, Салль, Валади, Кюсси и другие, всего числом девятнадцать, шли лесными тропами, дабы не попадаться на глаза местным жителям, которые, без сомнения, узнали бы их.

Продвигаясь в стороне от населенных пунктов, они испытывали голод и жажду, одежда их пришла в негодность.

Избавляясь от лишней тяжести, они побросали оружие. Барбару двигался с трудом; он вывихнул ногу, и друзьям приходилось поддерживать его. У Риуфа развалились сапоги, и он шел босиком, сбивая в кровь ноги. Сознание того, что в Кемпере, расположенном на побережье Бретани, их должен ждать Кервелеган, обещавший найти какое-нибудь убежище, придавало беглецам силы. Но приблизившись, наконец, к Кемперу, войти в город они побоялись. Тем не менее Кервелеган сумел отыскать прибывших друзей и проводить их в пристанище, где они подкрепили силы хлебом и вином.